StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования
– Мои симпатичные, не выходите гулять босиком на перрон, мойте лапки перед едой и не целуйтесь без контрацепции! Я скоро вернусь…
…Михалыч сидел в полумраке купе проводников среди ворохов списываемого белья, которое бригадир поезда поручал всегда только ему, бережно оборачивал в дырявые стиранные простыни бутылки с «Пшеничной» и костерил себя на чём свет стоит. «Старый спекуль! В глазах ни дня совести! Ты же этим подрываешь родную Советскую Власть! Торгаш ты бессовестный!!!». «А дитю на стипендию!», приводил он, противостоя сам себе, жалостливый контраргумент. «На стипендию?», тут же перебивал он сам себя, «А десять лет назад? А пятнадцать? А пять?». «Так то ж на детский сад было… И на иласипед!!!», – племянница Ийечка у Михалыча была одна, а детей вовсе не было, и он сильно сердился на раздражающие его вопросы собственной совести, но простить себе махинаций с жидкой железнодорожной валютой тоже не мог. Он аккуратно запеленал последнюю извлечённую из клеёнчатой сумки сорокаградусную в рваную наволочку, порекомендовал в сердцах себе «Лучше б в две смены пахал!» и строго посмотрел на появившуюся перед ним в распахнувшихся дверях Марину.
Марина молча положила хрустящую новенькую трёшку на стол.
– Пять!.. – Михалыч сурово вздохнул про себя и уставился в пол, как бык перед тореадором.
– Чего – «пять»?
– Целковых пять!.. – Михалыч поневоле приподнял ещё более суровеющий взгляд на непонятливого тореадора в красном плащ-халате.
– Так с утра вроде три… – Марина пожала плечами, идя дальше в ведомом пока лишь ей начинании и меняя на столике хрустящую трёхрублёвку на столь же новоявленную пятёрку.
– Ресторанная наценка… – проворчал Михалыч, разворачиваясь к загашнику и не поняв ещё до конца этого юмора в алом, рвущемся на части халатике.
Взгляд его застрял на полпути и аварийно уставился прямо в распахнутое Мариной её без трусов. «Кга..-гмм!!!», Михалыч прокашлялся и взгляд его окончательно посуровел.
– Ну давай уже… Раскрывай свой ресторан! – Марина запахнула полы халата и прикрыла на дежурный щелчок за собой дверь.
– Так ты… это… чего? – Михалыч, чисто ребёнок, моргал глазами, чувствуя, как шевелится под животом.
– Я – сосать! – Марина, если была настроена, то морганьем не прошибёшь.
– Ага! – Михалыч что-что, а уж брать себя в руки умел (однажды выправил грозившую оборваться сцепку на полном ходу, а при каждой внеочередной ревизии становился хладен, как лёд, и учтив, как сверхсрочный солдат, дабы придать лицу честный вид…). – На службе взяток я не беру! Только подарки и пре́зенты!!!
Михалыч заботливо свернул пятёрку в четверть угла и засунул в нагрудный карман, на котором блестела медаль и значок «Ветеран Труда».
– А сосать обождётся… Покуда загнись-к! – Михалыч уже выпрастывал на свет своего чудо-гобыльца. – И откуда-то только и прознают…
Марина смотрела вниз, ему под живот, и ротик её делался всё шире и шире, онемевший то ли от радости, то ли от ужаса. Глаза её, во всяком случае, наполнялись всё большим и самым искренним восторгом: предмет страсти у Михалыча был ого-го!
– Дедушка… а ты меня не заебёшь? Своим-то коньком… – Марина прикрыла рот и подняла глаза.
– Девушка… – в тон ей не торопился Михалыч, крепко сжимая свой ствол, – будем вежливы! Мы же с ним аккуратные…
Марина потянула вниз, запамятовавшись, не надетые ею трусы… Очнулась и спешно задрала халат, поворачиваясь в тесном проходе жопой к Михалычу.
Михалыч уверенно взялся за пышные бёдра и ввёл. Марина упала грудью в ворох белья на столе. Осторожно под вагонную тряску Михалыч вгонял толчками по чуть.
– А ты же и глубока! Чего упиралась-то? – неожиданно для себя Михалыч коснулся ляжками мягкой белой жопы Марины.
– Ох-ххо-хо!.. В самый раз… Ох!!! Ебиии… – простонала Марина, чуть не плача от наполнивших всю её чувств.
Михалыч размеренно завколачивал свой ядрёный преамбул в горячую нутрь. Руками он шарил у ней по спине, по плечам, по животу, норовя захватить сильно трясущиеся и путающиеся в белье большие белые груди. Марина покрикивала и старалась задом успеть повилять посильней, чтобы чувства её не покинули окончательно. Михалыч довольно быстро вошёл во вкус и, ухватив Марину за жопу, пошёл охаживать её, потряхивая своим худым задом с частотой перестука колёс набирающего скорость экспресса. Захорошело почти немедленно и сразу обоим… Марина вцепилась зубами в какое-то полотенце, разрывая его уже в несомненно утилизируемый вид, а Михалыч протяжно вздохнул и спустил ей в пизду взбешённый поток свово конского сока. Не вернувшись с небес, постанывающая Марина с трудом выпрямилась на выскальзывающем из неё хую и рухнула попой в бельё на полочке…
– Ты ко мне приходи по утру… – вправлял Михалыч в мотню гобыльца перед носом Марины. – Вот тогда будет тебе пососать… Я перед сменой люблю… Как? Придёшь?
– О! О… – Марину заклинило. – Об… оббязательно…
– Пока же пиздуй! – напутствовал Михалыч, ласково гладя её по груди. – У меня дел по горло с пересменкой, да с этим бельём, мать его! Сама видишь…
– Михалыч… – Марина с трудом приходила в себя. – Пиздюк старый… Я ж по делу к тебе… ббля… А ты что наделал со мной?!
– По какому, когда не секрет? – Михалыч оторвался от похлопывания её по разверстой пизде и посмотрел на Марину.
– Михалыч… Другом будь… Подежурь эту ночку за Ийечку!.. Я потом поцелую тебя… Сколько хочешь раз… В хуй…
– Да хоть в жопу целуй! – удивился Михалыч. – Чего же она сама не сказала! Рази ж я б отказал?
– Не успела… наверное… – с трудом попадая в рукава и слетевшие босоножки, вспомнила Марина свой стремительный излёт из купе. – Вот умница!..
Михалыч заржал, ощупывая ей жопу через скользкий атласом халат: «Ну иди уж! Иди! Приходи всё равно поутру, там с шести до семи будет длинный пролёт, как раз вложимся… Как зовут-то?». «Мариною!..».
И уже на пороге пятернёй всей за задницу и назад: «Стой, Марьюшка! Стой! Сейчас только увидел. Алый дым! Это же ты сиськами пол коридора ведь перекрыла мне поутру?».
– Я! – Марина клацнула ладошкой по расходившейся лапе, и та оторвалась, оставив след пятерни на заднице под халатиком. – Старый ты мудак, Михалыч! К тебе женщина может быть с чувствами приходила, а ты «только увидел»…
Марина успела захлопнуть дверь до того, как у Михалыча сверкнула мысль в голове, что он чего-то тут не доебал…
Ийечка на ночь
Наташа и Ийечка сидели друг напротив друга, нежно касаясь коленками и увлечённо болтали о чём попало, когда каким-то ураганным порывом в купе внесло Марину.
– Девочки! А что я вам в клювике принесла! – восторгу её не было предела, а подрагивающим ногам покоя: она уже разворачивала коленки перед слегка опешившими девушками.
– Интересно! – Наташа подвинула левую коленку Марины поближе к себе. – Отправлялась ты, вроде бы, не для этого…
Из губок Марины выглядывала жемчужная капелька спермы Михалыча. Две аналогичные подсыхали на развёрнутых ляжках. «Дай, попробую!», Наташа притянула Марину к себе за задницу под улыбку и распахнутый взгляд Ийечки. Глубоко засунув язык Марине в легко расступающееся влагалище, Наташа полноценно лакнула и заурчала, покусывая подтекающую горячую пизду. Когда её губы обняли в тугой засос сморщенный клювик клитора, Марина засмеялась:
– Ох, Наташенька! Не выйдет ничего! Я спокойна, как море Флоренции. Этот троглодит выебал меня, как волк овечку! …Ийечка, извини, пожалуйста! Но он действительно ебётся, как полинезийский аллигатор! – добавила она, заметив вспыхнувшие при таких высказываниях о её дядечке ушки Ийечки.
– Прелесть моя… – Марина уже вновь зажимала Ийечку на своей подушке. – Михалыч… Дядя Женя твой мне сказал, что тебе бы он не отказал и так… Ебалась из-за тебя!
Ийечка смущённо зарделась, а Марина радостно теребила уже пуговки у неё на грудке: «Ты на всю ночь свободна, как пёрышко, моя ласковая! Я люблю тебя…».
Язык Марины блуждал вокруг остреньких сисечек Ийечки, а Наташа рылась в Марининой сумочке в поисках фотоаппарата. Закинув полы халатика Марине чуть ли не на плечи, Наташа блицнула вспышкой, и «Кодак» запечатлел раздевающую Ийечку искусительницу в самом развёрнутом виде. Ийечка легонько сопротивлялась и чуть отталкивала Маринины руки, голову, губы, что приводило Марину в возбуждающееся неистовство. Она, подолгу задерживаясь, целовала Ийечку в губки, в шейку, в грудки, в подмышки и во впадинки изящно-тонких ключиц. Когда алчущий ротик добрался до крошечного пупка, Ийечка сама уже беспокойно раздвигала ножки под натягивающейся всё сильней жёсткой форменной юбочкой. Но сил у Марины достало только на лифчик и форменные белые гольфики. Она стянула с Ийечки белоснежные носочки и принялась выцеловывать пальчики на ногах. Бедная девочка застонала и заёрзала попкою. От пальчиков Марина перебралась к лодыжкам, к коленкам, к… тут тёмно-синяя юбочка положила чёткий предел её радости. Тогда Марина задрала юбочку на пупок и не в силах больше удерживаться прильнула к заветным тёплым губкам Ийечки прямо через мягкие трусишки. Некоторое время она лизала и посасывала их тёплую влажную ткань, отрываясь лишь на короткие мгновения, чтобы предоставить Наташе возможность сфотографировать всё сильней намокающий вид. А затем, поддев двумя острыми коготочками за краешки, Марина просто разорвала трусики Ийечки в промежности и припала к показавшимся розовым губкам всем своим жаждущим алым ртом. Ийечка в блаженстве, улыбаясь, прикрыла глаза и высоко закинула головку – её ручки прижимали за волосы голову любящей её Марины к животику. Марине показалось, что она почти достала до дна узенькой писечки, и её возбуждённый язык заметался в восторге и нежности по сжимающему его со всех сторон ущелью Ийечкиной пизды. Ийечка вся задрожала попкою и сильно напряглась животиком: бедный ребёнок, она ещё не умела долго переносить мук любви. Пися Ийечки сильно сжалась, почти выталкивая ласкающий её язычок, и Марине в ротик спустились скромные капельки девичьего оргазма… Наташа крупным планом сняла мокрые пятна подмышек синего форменного пиджачка Ийечки, её раскрытые губки в разорванных трусиках и безумное выражение полуприкрытых в радости глаз…
