StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования

Токайские башмачки

…Заслышав приближающиеся шаги, шестнадцатилетняя Огюста Мартин быстро оправила подол платья, подхватила оставленную на крыльце корзинку с фруктами и выскочила на улицу перед самым веснушчатым носом всего Монтр-Дорталя, который принадлежал святому отцу Клименту, иеромонаху францисканского монастыря богоугодников. Падре чуть не налетел сходу на выпорхнувшую из подворотни круглобёдрую пташку, но не успел он ни чертыхнуться как следует, ни приветливо поддеть на ладонь обворожительный зад проказницы, как тот уже покачивался в расстоянии нескольких шагов впереди него, приводя в движение крутым боком нагруженную повисшими через край виноградными гроздьями плетёную корзину. Святой отец крякнул лишь от удовольствия, созерцая сподвигаемые теперь пред его взором достойные внимания прелести.

– А-Ой!!!

Корзинка с фруктами стремительно ринулась вниз и была спасена от падения только своей обладательницей приземлившейся чуть раньше на гранённый булыжник тротуара. Огюста сидела на тротуаре с огорчённым страданием личиком, удерживая спасённую корзинку в руках, и в недоумении смотрела на свою босую ножку уколотую откатившимся в канаву камешком.

– Вам нужна помощь, дитя моё? – отец Климент, присев перед ней, держал изящную лодочку её запылённой ступни в руках. – Вы – мирская монахиня и отвергаете согласно синодальному принципу соблазны и новшества в виде одеваемых на ноги башмачков? Вы сознательно истязаете прелестное бренное тело о камни ходильных брусков и не признаёте за миром права на обладание слезами и жалобами? Верно, да?

Налитая зрелостью юности подобно разносимым ею плодам фруктовщица Огюста Мартин была вынуждена рассмеяться над обращением к ней святого отца Климента исполненным неподдельного участия. В лице его было выражено искреннее сострадание и только глаза глубоко скрывали улыбку в веснушчато-весёлых ресницах.

– Я подвернула ногу! Вы разве не видите… – она приподнялась с тротуара и села на подвернувшийся как нельзя более кстати остов выброшенной кем-то старой шарманки; падре Климент не выпускал из рук её голой лодыжки, потирая и успокаивая проходящую боль, и Огюста попыталась выдернуть ножку из его пухлых ладоней. – И ничего я вам не монахиня, святой отец! Где, вы думаете, бедная парижская девушка сможет раздобыть себе башмачки, чтобы чёртовы камни не кололи её? Оставьте же, уже не болит!..

– Но позвольте, прелестное дитя моё! – прервал её младо-дерзкий тон падре Климент, и мягкая большая ладонь его проворно скользнула гораздо выше по белой ноге Огюстин, достигнув сразу заколенных высот. – У меня как раз в прошлый четверг приключилась оказия: на святом жертвеннике были обнаружены стоящие парою истинные токайские башмачки! Как вы подумаете – это не чудо ли? И если вы назовёте мне имя своё, как я вам говорю, что меня зовут падре Климент, то я открою вам моё наблюдение: токайские башмачки не придутся в пору на ногу ни одному из обитателей монастыря откровенных богоугодников, поверьте мне!

– Меня зовут Огюста… – юная фруктовщица растерялась совсем от смелых ласковых прикосновений к её голым под платьем ногам падре Климента. – Ну и что?..

Одновременно становилось завораживающе интересно, тепло и до жуткого тревожно от беспардонных ласк святого отца сопровождаемых обольстительными речами:

– Но тебе ведь, Огюста, нужны башмачки? – его пальцы нежно касались внутренних щёчек бёдер почти задевая за… – Пройдём в стены обители и примеряем их!

Самые кончики пальцев настолько легко порхнули по губкам пизды, что Огюста не смогла и поручиться бы – действительно ли? Рука святого отца стремительно выскользнула из-под подола и уже протягивалась к ней, предлагая помощь в поднятии.

– Ну что ж… Я, правда, очень спешу! – она положила край пальчиков на протянутую ладонь и выпрямилась, подхватывая корзинку. – Но если вы говорите, что так… мне и впрямь очень нужны башмачки, падре Климент! Как долго мы будем ходить? Повар шевалье Лабрадора назначил доставить фрукты не позднее обеда…

…В обитель падре Климента свет входил притеняемый лёгкими тканными занавесками в пол окна. Огюста стояла в некоторой растерянности посреди этой довольно просторной комнаты и озиралась по сторонам, когда падре озабоченно пощипывавший её всю дорогу за зад в порыве страстей припал перед ней на четвереньки и обнял за талию:

– Огюста!

– Падре? – она изумлённо смотрела на выпростанный из складок сутаны хуй святого отца.

Священник порывисто вздёрнул подол её летнего платья до пояса, в один миг обнажив весь прекрасный девичий стан его нижнею половиной, и бережно хранимая корзинка Огюсты выпала у неё из рук, просыпая по полу спелый агат виноградных гроздей.

– Готова ли ты к примерке, дочь моя? – падре Климент прижимался порозовевшей щекой к мягкой грудке юной фруктовщицы и поглаживал мягкий белый живот всей ладонью, касаясь иногда плотных рядов вьющихся кудряшками завитков на пухлом лобке.

– Падре… ах… я готова… но где же башмачки, мой святой отец? – Огюста чуть отстранялась от его пылающего счастьем лица добродушного гипопото, а по её собственным щекам проливался румянец переживаемого волнения.

– Не будь столь нерадива, Огюста, дочь моя – я привёл тебя к цели, осталось лишь протянуть твою чудесную ручку и взять!.. – святой отец приослабил хватку и положил ладонь под округлую попу. – Не подумав совсем, я задвинул их под мой спальный настил – наклонись… Да-да, несравненные токайские башмачки где-то здесь… или здесь…

Огюста склонилась с готовностью, протягивая ручку вперёд под ложе обители, а падре Климент спешно закинул подол её на согнутую спинку и ухватился руками за пышные белые бёдра.

– Девственна ли ты, раба божья Аугуста, признайся мне?! – возгласил падре, сжимая в кулаке вырывающийся вперёд в полной готовности надутый конец, лишь едва поводя им меж нежными створками омохначенной девичьей раковины. – И собираешься ли, если так, выйти замуж целой девою?

– Девственна, девственна! – возгласила Огюста из-под настила. – Но где же башмачки, падре Климент?

– Разве нет?.. – отдыхая от прилива безумной страсти грозившей окончить всё быстро и суетно, произнёс святой отец и отпустил голый зад фруктовщицы: – Как не быть? А вот тут поищи!..

И разоблачился на полную уж, пока прекрасная юная девушка с голым задом нашаривала руками под столом пустоту. Каштанно-коричневые кудри темнели под белою жопою, средь волос было мокро в пухлых губах, и падре Климент, объяв вновь, потащил её прямо задом к окну братской исповедальни, которое зарешёченным проёмом выходило в обитель. В окошке давно уже мельтешили кулаками у животов два ученика падре Климента из новоявленной пиздобратии – Пьер и Ришар. Падре послал им строгий в напуске взгляд «Съебитесь, негодные!» и теперь поудобней умащивал белую задницу Огюсты прямиком перед решёткой окна, чтоб умелькнувшим и тут же вновь появившимся за его спиною ученикам было удобней смотреть на весь разворот полюбовного действа.

– Но, святой отец!.. – перепугалась вдруг вся Огюста, почувствовав, как разворачиваются в мужских лапах её объёмные ягодицы. – Башмачков нигде нет!

– Ах ты засранка какая, измазанница! – себе в удовольствие охнул падре Климент, обратив свой взор в раскрытую широкую щелину беложопой девки: Огюста, сходив в подворотне, не нашлась, чем себя утереть и прибраться расчитывала лишь по возвращеньи в лавку – редкие волосы слиплись теперь и пространно омазались во время ходьбы. – Хороша ты, Огюста, дитя моё, не тревожься – будут тебе башмачки!

И, наслаждённо покряхтывая, разбирая на стороны слипшиеся волоски, полез корчеватым задранным стягом своим в мокрое от пота и перепачканное дупло. Огюста оставила ходить руками по полу и упёрла ладошки в розовые коленки. Хуй, обильно промазавшись в испражнениях, натужно, но резво вошёл головой. Тугое кольцо схлопнулось у него на шее позади багрова навершия, будто пытаясь в объятьях душить… Падре Климент довольно похлопал девицу по заду с обеих сторон и приступил к медленному погружению на всю глубину. Через минуту-другую Огюста покачивалась, сильно содрогаемая с тылу, на вдающемся в её тёмное недро хую…

Ослушники Пьер и Ришар, румяно-пылающие от волнения и удержанья в тиши рвущегося наружу дыхания, строчили у прутьев оконной решётки подобно мануфактурным челночникам: растопыренный женский зад находился в каком-то лье от их глаз – до него можно было прикоснуться рукой. В раздвинутую белую жопу входил хуем взобравшийся на стол со стулом ногами падре Климент, а под его болтающимися во все стороны красными яйцами была отлично видна раскрывающая оволосатенный рот с подобными розе лепестками внутренних губок настоящая женская пизда, видать которой пиздобратии доводилось не каждый день…