Александр Афанасьев - Долгая дорога домой

Нельзя сказать, что это все не охранялось. Поезда впускали-выпускали через ворота, перед этим все вагоны состава и сам паровоз проверяли, для этого имелись длинные специальные мостки для осматривающих состав. Но через забор было видно, что происходит там, на станции, и сотник увидел, как на станции разгружается военный эшелон. Часть вагонов была крытыми теплушками, часть – пассажирскими, а часть – платформами, а на платформах была техника. Он даже заметил два танка, два самых настоящих танка, годов еще семидесятых. Видимо, для воинской части, которая занималась охраной периметра города, сюда сбагривали старую технику, которую не во что было переделать и жалко – списать. Но это был танк, мощная боевая машина с нарезной пятидюймовой пушкой, из которой можно уничтожить, если вывести на прямую наводку, любой бронеобъект. В том числе – и бронетранспортеры у ворот...

– На, глянь... – сотник передал подзорную трубу Божедару, сам достал рацию, примерно прикинул. Должна была достать.

– Птица вызывает Дрозда, Птица вызывает Дрозда...

– Дрозд, слушаю тебя.

– Как обстановка?

– Чисто, постов нет.

– Я остановился, подъезжай ко мне.

– Где?

– Смотри по карте.

– Понял... дай пару часов.

– Барахло все с собой.

– Да понял я, понял...

Разговор этот, на гражданской частоте, незашифрованный вряд ли остался без внимания служб перехвата. Но что они могут понять из него? Сильно походит на переговоры водителей, среди которых немало русских. Каждый водитель на трассе имеет рацию, и они предупреждают друг друга о постах дорожной полиции и прочих неприятностях, какие могут повстречаться. Один из тысяч разговоров на гражданской волне – и ничего более...

Если хочешь что-то спрятать – положи это на самое видное место.

– Брать будем? – Божедар вернул трубу, едва не подпрыгивая от нетерпения.

– Будем, будем. Но не сейчас.

– Уйдут!

– Не уйдут. Они в ночь поедут. Видишь, где эшелон стоит? Под навесом – спутников боятся, разведки. Ночи ждут...

1 июля 2002 года

Варшава, царство Польское

Константиновский дворец

Сам по себе дворец, символ польской власти, который даже изображали на марках, располагался на некоем расстоянии от столицы. В самой столице у польских царей не было даже захудалой квартиренки. Опыт немалого количества рокошей и бунтов заставлял их держаться подальше от своей столицы... господи, хоть еще в одной стране есть царь или король, который, опасаясь бунтов, держится подальше от столицы? К Константиновскому дворцу бунтовщики пока не шли, но в этот день, первого июля, царь Константин проснулся с мыслью, что сегодня он должен принять какое-то решение...

Царь Константин происходил из той же венценосной семьи, что и сам государь. Его царствование стало результатом бескровного и почти незаметного государственного переворота, произошедшего в России в тридцатые годы. К власти пришел Михаил, брат предпоследнего венценосца из основной ветви Романовых и дядя последнего, смертельно больного гемофилией Алексея. В его лице к власти пришла крупная буржуазия, которая в России была большей частью староверческой. И если Николай оставил после долгого и небесспорного царствования Россию большую, то староверы сделали Россию поистине великой. И грозной – мало когда империя была настолько мощной, что мощь ее ощущалась в любом уголке земного шара.

Самые многочисленные вопросы оставил после себя, конечно же, Николай Второй. Это было беспрецедентно долгое, не раз висевшее на волоске царствование – и просто удивительно, что Россия в годы его правления не только не распалась, но и приросла огромными территориями. Про него потом нагородят немало лжи... кое-кто даже осмелится назвать его Кровавым, проведя параллель от раздавленного народа в коронационной катастрофе на Ходынском поле до расстрелянного из пушек Иваново-Вознесенска. Но все это было неправдой. Николай был спокойным, излишне скромным и излишне добрым человеком, мало подходившим на роль абсолютного монарха. Он на всю жизнь так и остался подполковником, потому что не успел получить более высокий чин при отце, а производить в другое звание сам себя считал неприличным[116]. Он не сумел сформировать себе команду, не умел подбирать людей, но все же давал им достаточно свободы, чтобы они сами принимали решения и брали ответственность на себя. Он сумел-таки подобрать военную команду – Корнилова, Колчака, графа Келлера, Баратова, Брусилова, барона Ольдерогге, потом и барона Врангеля с генералом Слащевым – которые не просто взяли Царьград. Эта команда одержала одну из самых значимых, стоящих в одном ряду с победами Суворова и Кутузова побед, с лихвой расплатясь за унижение Крымской кампании. В один год Британия потерпела столь тяжелое военное и морское поражение, что под сомнение было поставлено само ее дальнейшее существование как великой державы и содружества наций. Начав со штурма Константинополя – первого в мире штурма города с моря с высадкой крупных сил морской пехоты, с корректировкой огня с аэростатов и гидросамолетов, с ночной высадкой десантных партий для приведения к молчанию батарей береговой обороны, – Черноморский флот героически отбил атаку основных сил британского флота, рвавшихся в Черное море, чтобы повторить Крым. Три линкора из четырех легли на дно Босфора[117]. Затем, нарушив договоренности, в том числе и с германцами, русская армия покатилась вперед, вторгаясь в земли, принадлежащие анатолийскому султану. Британская армия, потеряв поддержку флота, огрызаясь пулеметным огнем, отходила, экспедиционные корпуса и остатки турецкой армии не могли ни получить припасы, ни зацепиться за какую-то естественную преграду и создать фронт. Завершилось все тем, чем и должно было завершиться – штурмом Багдада и багдадским побоищем, взятием русскими войсками города, который был неофициально включен в германскую зону влияния, и куда Германия уже тянула железную дорогу Берлин – Багдад. К чести императора, надо сказать, что Николай так и не поддался давлению и угрозам, не внял доводам Берлина, не склонился даже перед угрозой объединения против России всех – Германии, Австро-Венгрии, Великобритании, САСШ на Берлинской мирной конференции, и не отдал ни пяди земли из той, что завоевала его армия[118]. Не поддался он и искушению объявить завоеванные земли независимыми государствами, будто предвидя то, что скрывалось в их недрах[119]. Его заслугой можно считать и экономическую политику двадцатых – за счет низких налогов он сумел привлечь в страну и германский, и американский, и шведский капитал. В стране нашли пристанище немало бежавших из оккупированной страны французов, шокированных британским предательством. Нобель, Форд, Крупп, Бектал, Юнкерс – именно они построили в России промышленность, пусть основанную на дешевом труде, сырье, низких налогах, но все же промышленность, способную производить практически все, что нужно для страны[120]. Он же – что бы кто про него ни говорил – подавил большевистско-эсеровский мятеж, пролил кровь, но не допустил катастрофы. Тот же Троцкий, сбежав в Мексику, потом такого натворил в Новом свете – страшно даже представить, что он мог натворить здесь, в России, дай ему волю.

А так – это был простой, скромный, неприхотливый в быту человек, любящий свою семью, простую физическую работу, много читающий. Он правил, особо и не правя, по воспоминаниям современников, он ненавидел власть, не любил свой титул и исправлял свои обязанности только из воспитанного в нем дворянского чувства долга перед страной. К сожалению, он не оставил после себя наследника, кроме больного гемофилией Алексея, тоже доброго, любящего Россию, органически неспособного ко злу и жестокости человека. На этом род прервался... чтобы продолжиться уже по женской линии. На польском престоле теперь сменяли друг друга цари, чей род шел от Татьяны, единственной дочери Николая Второго, которая не передала своему потомству гемофилию. Увы... но дар британской королевы Виктории[121] буквально подкосил многие правящие дома... и выбирать приходилось именно так.

Царь Константин взошел на престол довольно рано... и самым страшным воспоминанием его отрочества был большой мятеж восемьдесят первого-восемьдесят второго годов. Ему тогда было девятнадцать... и воспоминания эти... казаки, рокот вертолетов и рев моторов бронетранспортеров, расчерченное трассерами небо над Варшавой, трупы и залитые кровью улицы, – врезались в память молодого царя надолго. Он только взошел на престол, опередив больного, слабоумного старшего брата, вскоре умершего. Это и стало причиной рокоша, конечно же, только причиной, потому что, если разлит бензин, то причиной пожара будет, в конечном итоге, не брошенная спичка, а именно разлитый бензин, и искать надо будет не того, кто бросил спичку, а того, кто разлил бензин. А бензин здесь разливали во все времена охотно и... бесхозяйственно. Во все стороны расплескивали.