Барин-Шабарин - Денис Старый
— Я не знаю, чем вам оплатить за вашу помощь, — смущаясь, сказала Мария.
Моё мужское естество было встрепенулось, единственно правильно, в соответствии с мужским мышлением расценив намёк женщины. Вот только принимать подобные благодарности посчитал ниже своего достоинства.
— Меняться! А не искать выход из положение старыми методами! — решительно сказал я.
После позвал Параску, чтобы та поспешила и собрала все мои вещи, а после еще Саломею озадачил тем, чтобы закупить впрок еды. Я предполагал, что нам не стоит останавливаться на ближайшей почтовой станции, чтобы затруднить вероятную погоню. А потому и еды должно быть на три дня. Мало ли…
Семь дней добирались мы домой, вместо пяти отведенных для этого. Пришлось дать серьезный крюк и чуть ли не выйти на Харьков, чтобы после свернуть на Изюм и по славяносербским землям спускаться, забирая юго-западнее. Две ночи провели во встреченных на пути селах и даже немного расслабились, попели песни.
Когда я, будучи уверенным, что эта песня всяко уже придумана и народом поётся завел «Ойся, ты ойся»… ответом мне стала тишина. И смотрели на меня с выпученными глазами. Я же не особо задумывался над словами «будет правда на земли, будет и свобода». А там, оказывается, хватает и других вольных мыслей. Но нет, не в том ключе я думал. Эту песню никто не знал. Даже один дед в деревушке, которого так и называли, старый казак, и тот не слышал.
Я специально не останавливался у помещиков, как, между прочим, можно было поступать без какой-либо урона чести. Многие дворяне целыми семействами разрабатывали заранее маршрут, чтобы оказываться каждый день у того или иного помещика. По негласным правилам, таких путешественников принимали в усадьбе, за своим барским столом, метая на скатерть лучшие блюда, а после предоставляя ночлег. Так чего же не ездить?
Вот я и НЕ ездил. Тем более, что мне ещё давать бал в своем поместье, а я пока даже не знаю, как это обставить, и отказаться категорически нельзя. Ничего, сделаю ремонт, постараюсь пристроить к дому просторную веранду…
— Барин, земли уже наши, — растерянно говорил Емельян.
— Так это же хорошо! — улыбнулся я, не понимая тревоги управляющего.
— Так… это… может, и почудилось… — мялся Емельян.
— Ну же? — выкрикнул я, начиная ощущать нарастающую тревогу.
— Дым почудился мне, где имение ваше, — выпалил управляющий.
— Петро! Гони в усадьбу! — выкрикнул я.
Лошади взяли хороший темп, а сердце все больше щемило. Вот уже и пару верст осталось и… Да, вот он — легкий дымок, как бывает, когда до конца не залитый костер пробует бороться за свою живучесть с водой.
— А что же деется! — заорала Прасковья.
Саломея тихо плакала в сторонке, Петр и Вакула стыдливо отворачивали свои глаза, а я… Я стоял на пепелище своего дома и едва сдерживался, чтобы не рассмеяться в голос. Нет, не от радости, просто всё это было уже чересчур.
— Убью сук… — сказал я, цепляясь глазами за бочку со смолой, рядом с которой валялась красная ленточка.
Да ладно… Вот как? Поджогом мне отплатили?
Глава 22
Я стоял у пепелища и размышлял. Кто же со мной так играет? Кто провоцирует или что сподвигает людей строить мне такие козни? Какие это силы? Бог? Что же… Не обещаю следовать правилам этой игры, но одно могу сказать: вызов принят!
Дом в два этажа с колоннами выгорел почти полностью. Да и леший с ним. Не рыдать же! Тем более, что в доме нужно было делать ремонт и вкладываться в него так, что, как знать, может, и проще было бы отстроить новый. Хотя подобные слова — это часто лишь фигура речи, а уж ресурсы всегда есть куда потратить. Да, школу поставить было бы куда лучше, или же производство какое наладить в доме. Одно дело, если бы я сам поднес факел, чтобы посмотреть зрелище. Подобно Нерону, бегать рядом с пожаром, да стихи читать, например матершинные. Весело.
Но это же сделали мои враги. Это они наслаждались, а меня лишили меня во всех смыслах фееричного шоу, мне остался лишь дым и пепел. И не совсем полезно, уже и голова от угарного газа кружиться. За это, в том числе ответят.
Мысли метались в голове, а сквозь них то и дело врывались в голову причитания Марфы. Умеет же эта баба довести и без того ужасающую обстановку до абсурда. Человек с нестабильной психикой на фоне бабьего плача и картины апокалипсиса уже и сам бы себя поджег, лишь бы этого не слышать и не видеть. Но я-то покрепче, меня так просто не заловишь. Нужно думать о мести не в порыве гнева и отчаяния, а с холодной головой.
— Как же оно так, осиротели мы! По миру пойдем побираться на старость летов своих седых! — кричала Марфа. — А барин-то наш и не жив, и не мертв. Эка молчит, родненький!
Рядом тихо плакала Саломея, подрагивали плечи и у Параски, она также сильно переживала о потерянном доме и рыдала в кулак. Эти две мои служанки жили в барских покоях и привыкли к ним. Особенно Параска боится, видимо, думает, что отправлю её в отчую хату.
— Все ли живы? — спросил я у Емельяна, которого сразу послал хоть что-нибудь узнать о случившемся и обстоятельствах.
— Да! Только Марфа в доме и была. Успела выйти. А мужики быстро прибежали и пробовали потушить, но скоро стали уже спасать не дом, а баню да мастерские с конюшней, чтобы туда огонь не перешел, — с явными нотками сочувствия говорил Емельян.
— Ну, так радоваться же нужно! — ошарашил я всех, кто с любопытством и нетерпением ожидал моей реакции.
— Барин, с вами все хорошо, али надышались дыму? Видано ли дело! Радоваться-то чему? — спросил недоуменно Емельян.
— А что живы все остались. А дом… В бане пока поживу или на конюшне. Что? Охапку сена не найдем, чтобы временно пожить в условиях, в каких Иисус родился? В сене и с животными? — пытался я храбриться, но выходило как-то так себе.
— У меня пожить можете, барин, — предложил Емельян.
— О том после, но за предложение спасибо. А гляньте внимательно, вот это чьё может быть? — спросил
