Кровавый снег декабря - Евгений Васильевич Шалашов
— Да нет, — склонил голову Пётр Григорьевич. — Не как Милорадовича. Для этого вы слишком мелкая сошка. Я ведь могу просто приказать вас расстрелять. Или — повесить. Только не буду я этого делать. Сейчас мы пойдём усмирять следующую деревню, а вы, штабс-капитан, будете командовать своими людьми. Деваться-то вам некуда… Можете, разумеется, уйти. Или — застрелиться. Выбирайте.
Потом, совершенно потеряв интерес к собеседнику, он объявил, что завтра все команды действуют по прежней схеме: взвод Завалихина — в оцеплении, взвода Круковского, Панфилова и Степлера — в изымании и охране. Профосы — на исполнении наказания.
Утром колонна выдвинулась к деревне Хоньково. Но… та оказалась пуста. В выстуженных со вчерашнего дня жилищах никого не было. Во дворах мычали недоенные и некормленые коровы, блеяли овцы и козы. Только куры бродили по дворам и по избам, флегматично поклёвывая то ли землю, то ли какой корм. В крайнем доме, на печи, обнаружилась столетняя бабка, которая на все вопросы отвечала тяжёлым кашлем и мычанием.
— Ушли, канальи, — сквозь зубы проговорил Каховский. — Значит, кто-то их предупредил. Ладно, двигаемся дальше.
Колонна двинулась. До Петриневки, большой деревни (если верить карте!), было с полверсты. Их прошли за десять минут. Но неожиданно движение застопорилось. Идущий в авангарде поручик Панфилов вдруг дал отмашку: «Стой!» Впереди обнаружилась преграда.
На дороге была устроена самая настоящая баррикада из телег, брёвен — всего, что оказалось под рукой. Чувствовалось, что руководит обороной кто-то из бывших солдат.
Каховский выехал вперёд. Внимательно всмотрелся. Баррикаду охраняли десятка три мужиков. Кое у кого виднелись ружья.
— Развернуться в боевой порядок! — приказал полковник.
Солдаты перестроились из походной колонны в стрелковые цепи. Каховский же попытался подскакать ближе, однако его попытка была пресечена выстрелом. Судя по звуку и силе, стреляли из охотничьего ружья. Пётр Григорьевич спешился. Потом подозвал офицеров.
— Ну вот, господа настоящий бунт, — радостно сказал он. — Баррикада сооружена на совесть. Эх, этим бы мужикам да десятка два штуцеров! Да лёгкую пушечку! Тут бы они нас и положили. А так… Пока охотничьи ружья перезаряжать будут, тут мы их и возьмём. Есть предложения, господа? Или сразу атакуем?
Офицеры пожали плечами: «Какие тут предложения, атаковать надо!»
— Что ж, господа, атакуем!
Полковник вскочил в седло. Офицеры отошли к своим взводам.
— Отряд, внимание! — весело прокричал Каховский, вытаскивая из ножен саблю. — В атаку — бегом! Ура!
Пётр Григорьевич, размахивая саблей, поскакал прямо на баррикаду. Защитники дали залп. Но, кажется, никто из них не стремился попасть в человека. Солдаты же, увлечённые атакой, сделали залп более профессионально и безжалостно. Со стороны противника раздались стоны и крики. Каховский нёсся в атаку. Как давно он мечтал об этом — скакать впереди своего полка, увлекая его за собой! Враг разбегается от одного вида храброго всадника. Нужно гнать и рубить, гнать и рубить! Полковник стремительно сближался с баррикадой. Вот впереди него встало препятствие — какая-то навозная телега. Ударив лошадь каблуками, Каховский послал её вверх, на взятие барьера. Гнедая, отлично выезженная, прекрасно слушалась Петра Григорьевича. И, почти преодолев препятствие, всадник уже примерился, куда он нанесёт удар саблей, избрав для себя противника — здоровенного мужика. Но тут его лошадь напоролась грудью на деревянные вилы и… опрокинулась на бок.
Каховский, будучи неплохим наездником, успел-таки вскочить на ноги и броситься в бой. Ему попался достойный противник. Судя по ухваткам — солдат. Либо отставной, либо беглый. Мужик, бросив вилы, схватился за ружьё, приняв рукопашный бой. Полковник пропустил движение крестьянина. К счастью, в последний момент ему удалось увернуться и принять приклад в плечо, а не в голову. Но всё-таки удар был настолько силён, что Каховский отлетел в сторону. Краем глаза отметил, что его солдаты уже захватили укрепление и ведут бой внутри баррикады.
Искусство штыкового боя, вбитое за годы службы, сыграло с отставником скверную шутку. Он послал на «добивание» упавшего врага ствол, запамятовав, что штыки для дробовиков не предусмотрены. Будь это армейское оружие, то жало уже пригвоздило бы полковника к земле. Или длинный ствол сломал бы рёбра. Но охотничье ружьё не достало до тела. Каховский, перекатившись на левый бок, попытался дотянуться клинком до ноги противника. И ему это тоже не удалось.
Неизвестно, как развивались бы события, но тут раздался выстрел, и крестьянин стал грузно оседать на землю. За его спиной полковник увидел Круковского, опускающего пистолет.
— Благодарю Вас, господин штабс-капитан, — искренне поблагодарил Каховский спасителя.
Тот лишь сдержанно кивнул и стал удерживать солдат, которые, разметав оборону, уже добивали защитников баррикады. Сами, кажется, потерь не имели. А, нет — несколько нижних чинов получили ранения. К счастью, нетяжёлые.
Каховский подошёл к своей лошади. Она уже не брыкалась, а только дрожала всем телом и храпела. Вытащив из-за пояса пистолет, о котором забыл в горячке боя, полковник взвёл курок, приставил ствол к лошадиному уху и нажал на спусковой крючок…
Круковскому удалось спасти от расправы человек пять. Остальные — их оказалось более тридцати — были убиты. Да и оставшиеся в живых имели ранения от штыков, а двое вообще не могли передвигаться самостоятельно.
— Ну-с, мужички сиволапые, — подошёл к пленным командир отряда. — Почему это против власти бунтовать вздумали? Сначала — управляющего убили и пограбили, а теперь — против правительства пошли.
Один из мужиков, зажимая рукой полуотрезанное ухо, что-то невнятно пробормотал. То ли прощения просил, то ли послал допросчика. Второй, выглядевший покрепче и поздоровее, ответил:
— Так ведь жечь будете. Оттого и решили: насмерть биться, а в деревню не пускать!
— Этого кого мы жечь собирались? — искренне удивился Каховский.
— Корчную-то спалили. А теперь и нас жечь будете.
