Валерий Большаков - Дорога войны
— Сергий! — послышался вдруг негромкий оклик Регебала.
Лобанов резко обернулся, но никого не увидел. Неожиданно один из снежных сугробов зашевелился, превращаясь в человека на корточках. Это был Дадесид.
— Привет, — ухмыльнулся Лобанов. — Соскучились, что ли?
Регебал расплылся в улыбке и подтащил увесистый тючок.
— Здесь белые одеяния капнабатов, — объяснил он, — пять комплектов с капюшонами. Переодевайтесь — и уползаем отсюда!
— Куда? — спокойно спросил Роксолан.
— Как куда?! В степь! Лобанов покачал головой.
— Нет уж. Слишком долго я ждал этого момента, чтобы его упустить. Оролеса надо задержать здесь, дождаться, пока подойдут когорты из Фактории Августа. Тогда латрункулам конец.
— А если когорты не придут? — тихо спросил Регебал.
Сергий пожал плечами:
— Будем думать. Но за костюмы все равно спасибо. Мы, если что, незаметно проберемся за водопад, закрепимся там и будем держать оборону.
Регебал покачал с сомнением головой, но спорить не стал.
— Мы двинем туда первыми, — сказал он, — и перетащим с собою побольше стрел.
— Вот это дело! — одобрил кентурион-гастат. — Действуй!
Чуть позже, когда на ясном небе загорелись все звезды, видимые в этих широтах, преторианцы и Тзана натянули на себя белые одежды и покинули стоянку Оролеса.
Это было непросто. Сергий, закутанный в белое полотно, потратил больше часа, чтобы проползти между двух юрт, где горели яркие костры, а разбойники никак не хотели пьянеть. Притворяясь сугробом, Лобанов лежал у стенки и ждал. Постепенно разговоры угасали, костер тоже. И только тогда кентурион медленно, со скоростью черепахи, протащился мимо сонных бойцов — и оказался в чистом поле.
Здесь было полегче. Только наледи водопада скользили под ногами. А на третьем уступе все встретились и дали волю чувствам. Эдик хлопал по плечу то Кадмара, то Акуна, а рабы радостно мутузили своих хозяев. Тзана удивленно смотрела на них. Тогда Сергий потискал и ее.
— Так, — распорядился он, — Эдик и Кадмар будут в дозоре. Через два часа их сменим я и Гефестай. Спим и бдим!
Толстые кошмы, даже сложенные вдвое, были плохой постелью — холод камня все равно проникал, расходясь по телу.
— Так и задницу отморозить можно, — ворчал сын Ярная.
— Да твою пока отморозишь. Сутки проспишь — не почешешься! — мигом ответил Чанба.
Кадмар хихикнул.
— Ты не слишком удивился, когда я тебя в Дакию вызвал? — спросил Сергий у Регебала.
— Сначала он обиделся! — вставил Акун.
— Сильно?
— Да вот, — улыбнулся Регебал, — пережил как-то.
— А ты точно знаешь, где зарыто золото?
— А как же! Только оно не зарыто.
— Спать! — прошипел Эдик. — Кому сказано?
— Спим!
Спать пришлось сидя, опустив голову на колени. Не самая удобная поза для сна, но — на войне как на войне. А война не заставила себя ждать.
Рано утром из лагеря Оролеса донеслись крики. Следопыты из сарматов мигом отыскали широкие следы, оставленные в снегу преторианцами, и сотня озверелых гвардейцев кинулась к водопаду — латрункулы испугались, что их лишили золота.
Атака захлебнулась в самом начале — луки Акуна и Гефестая били без промаха. Потеряв десяток человек убитыми, «царская гвардия» отступила.
— Сейчас пойдут всей ордой, — проворчал Уахенеб, кутаясь в роскошную доху. — Я в шоке от этого царька!
— Плохо, что мы щитов не прихватили, — озабоченно сказал Сергий. — Как станут бить навесом.
— Это вряд ли, — покачал головой Акун. — Стрелять снизу вверх — дело бесполезное, а близко мы их не подпустим.
Тем не менее сотня лучников Оролеса сделала попытку. Они выстроились на расстоянии перестрела, подняли луки повыше и дали залп.
— Недолет! — радостно прокомментировал Чанба. Тогда стрельцы подобрались поближе и выпустили новую порцию стрел.
— Перелет! — пропел Чанба.
А вот Акун был метче — он вытащил из колчана пять стрел, и ни одна не пропала даром. Когда стрелки отступили, пять скрюченных тел осталось лежать на снегу.
Тогда в атаку пошла кавалерия. Взяв разгон по долине, конники с гиканьем и свистом вынеслись на первый уступ. Стены клиновидного ущелья сближались здесь, оставляя проход едва ли пяти локтей ширины. Двое всадников едва умещались на бугристой наледи, потом один из коней поскользнулся и упал, сбивая с ног соседа, и оба скатились по льду. Коней Акун не тронул, но вот оба всадника уже не поднялись.
Атаки не прекращались до самого полудня. Снег на первом уступе настолько пропитался кровью, что трупы уже не съезжали под уклон, а примерзали. И новые бойцы шли на приступ по остывающим трупам.
А Оролес до того осатанел, что сам пошел в атаку. Трое дюжих щитоносцев прикрывали его римскими скутумами. Акун с Гефестаем подстрелили всех троих, но «царь» прорвался-таки на третий уступ. Кроя воздух гладиусом, Оролес кинулся на Сергия. Эдик попытался было поставить царю подножку — и чуть не лишился ноги.
— Не трогать! — рявкнул Лобанов. — Тебе что, чурка венценосная, давно не протыкали гнилое нутро? Ну так давай, я тебе живо освежу ощущения!
Сергий сделал неуловимое движение — и скифский акинак оказался в его руке. Мечи скрестились. Акинак и гладиус вполне уравнивали шансы поединщиков — оба клинка короткие, в локоть длиной, и рубить могут, и, главное, наносить колющие удары, на что та же махайра не способна.
Соперники отскочили друг от друга. Оролес расставил могучие ноги и опустил меч.
Кентурион-гастат повернулся правым плечом к противнику и, сдвинув ноги, держал меч прямо, острием кверху, закрывая им грудь и лицо. «Красивостей мы, пожалуй, избежим, — соображал Лобанов, словно разговаривая с мечом, — не тот случай. А давай покажем ему „молнию пятого удара“!»
Кентурион нанес «монарху» обманный удар по голове, затем по плечу, опять по голове, перенес удар под правую руку. Оролес открылся — и Сергий совершил выпад всем телом в горло «царю» — рукоятью вверх, острием вниз, чтобы меч вонзился в отверстие между шлемом и панцирем. Но «царь» увернулся! Гибким змеиным движением он ушел от гибели.
— Молодец! — похвалил его Роксолан. — Ишь, верткий какой! Как уж на сковородке.
Оролес ничего не сказал. Следя горящими глазами за преторианцем, он стал приседать на левую ногу и выдвигать правую мускулистую руку с мечом.
Сергий заложил левую руку за спину, глаза его прищурились, обветренное лицо отвердело. Акинак сверкнул пойманной рыбкой, вспорол воздух и скрестился с гладием. Оролес прогнулся еще ниже, и только рука его, бугристая от мышц, обвитая венами, как веревками, завертела стальным клинком, ловя мелькающий меч Лобанова, со звериной ловкостью отражая стремительные удары. На плече Оролеса закраснела косая полоса, кровь струйками потекла из распоротой кожи.
— Давай, босс! — заорал Эдик. — Трудящиеся массы с тобой!
Оролес, казавшийся тяжелым, как медведь, вдруг сделал упругий прыжок в сторону, и Сергий, не закончив молниеносный выпад, едва удержался на ногах. Он быстро отступил, встретившись с обвалом ударов внезапно напавшего дака.
— Руби его, Сергий! — заорал Регебал. — Воткни ему меч в горло!
Наконец акинак распорол замшу и шелк на груди Оролеса, оставляя глубокую кровавую борозду — красные мышцы лопнули, выказывая розовые бляшки ребер. «Царь» взревел, не от боли даже, а от ненависти. Его меч, стремительно забуравив воздух, с силой пал на противника. Сергий не удержал акинак, меч, описав блестящую дугу, улетел прочь. Оролес с ревом кинулся на преторианца, занося гладий для последнего удара.
Это было не по правилам поединка, но и Лобанов не собирался разваливаться надвое под мечом — он выхватил из ножен кинжал, широкий короткий эллинский паразонион с лезвием в виде бычьего языка, и совершил молниеносный выпад с колена, целясь в незащищенный живот Оролеса.
Паразонион вошел в мощную Оролесову плоть по рукоять. Тело «царя» сотряслось. Гладий все еще падал, грозя Лобанову смертью, но в какой-то момент уже не сила двигала мечом, а инерция разгона.
Кентурион-гастат выскользнул из-под удара и спокойно отшагнул в сторону.
— Король умер, — сказал он.
Оролес рухнул на колени, с изумлением переводя взгляд на живот. Качаясь, Оролес сомкнул пальцы на рукояти паразониона и выдернул его, издав рычание. Хлынула кровь, тут же впитываясь в рыхлый снег.
Толпа «гвардейцев» следила за поединком со дна долины. Даки и сарматы стояли, опустив оружие и окаменев. На их глазах не человек погибал — с постамента падал божок. Оролес поднял лицо, искаженное страданием, и пошевелил синеющими губами. Но что он пожелал Сергию, осталось тайной — смертная пелена застила глаза сына Москона. «Царь» замер в неустойчивом равновесии — и упал спиной на мерзлые камни. Глаза Оролеса были устремлены в небо, голубые, удивленные, даже наивные. Будто все грехи сына Москона оставили телесную оболочку, возогнались зловонным испарением и растворились в чистой синеве неба.
