Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка
— А если он победит? — вперед вышел незнакомый мне вояка с густыми смоляными усами, что почти лежали на его позолоченной груди. Он уставился на меня так, словно взвешивал мясо на рынке. И мне не по себе стало от этого взгляда.
— Кто говорит? — надменно посмотрел я на него.
— Командир Первого Германского легат Войков, — он шутовски ударил кулаком в грудь. — Я командую этим войском. Мое почтение, ваше помойное сиятельство!
— Если он победит, я вас отпущу и верну коней, — ответил я. — Даю слово. Но если он проиграет, вы сдаетесь и идете под трибунал. Договорились?
— Договорились, — кивнул Войков. — Клянусь!
— Тогда отойдите на сто шагов назад, — скомандовал я. — Мне понадобится место! — и уже добавил потише. — Варнацкий! Ты знаешь, что делать…
Клибанарии отошли и встали огромной дугой, оживленно переговариваясь. Я вышел из рядов войска. Поединок… Опять…
— Эй ты! — крикнул я Луке Любимову, который тоже вышел вперед и достал меч. — Любое оружие! Ты сам сказал. Согласен?
— Да! Согласен! Сдохни, сатана! — Лука бросился на меня и тут же упал навзничь. Его шлем вмяло внутрь чудовищным ударом, а наружу плеснуло брызгами крови и осколками костей. Серьезно его приложило! А я ведь даже звука выстрела не услышал, так волновался. Третий раз всего стреляю.
— Чего уставились? — спросил я клибанариев, пряча в кобуру дымящийся пистолет и уходя под защиту пикинеров. — Вы же сами слышали, он согласился… Оружие на землю! Вы поклялись!
Вы скажете, я поступил некрасиво? Ну, это еще как посмотреть. Тоже мне, нашли дурака, с таким бойцом дуэли устраивать. Это же дикий тур, а не человек. Он бы меня размазал и даже не вспотел, я такие вещи шкурой чую. Не зря Уставом поединки запрещены.
— Это неслыханная подлость! — заорал возмущенный легат. — Мечи из ножен, панове! На куски порубить ублюдка!
— Огонь! — рявкнул командир батареи.
— Огонь! — заорали сержанты мушкетеров.
— Огонь!
— Огонь!
Да! Стрелки, пока мы болтали, тоже успели перезарядиться.
А с правого фланга началась очередная атака конницы. Я уже слышу несущиеся оттуда залпы и безумное ржание перепуганных лошадей. Дурацкий поединок дал нам передышку, мы выровняли ряды и приготовились. Теперь мятежники пожнут плоды своей глупости. Вот до чего доводят все эти благородные куртуазности. Терпеть их не могу…
Глава 23
Виселиц было всего пятнадцать. Я так решил. Может быть, я сделал глупость, но лишаться тысяч обученных кавалеристов — глупость еще большая. Да наши соседи только этого и ждут. Мы и так учинили совершенно чудовищный разгром: убито больше пятисот всадников, еще около тысячи ранено. Да ни в одном сражении не гибло столько клибанариев сразу. Остальные сложили оружие, когда кони, утомленные наскоками на пики, просто остановились, роняя пену. Многих мятежников переловили арканами и сбросили на землю, после чего младший отпрыск рода Лотаревых выехал с белым флагом, запросив мира. Он, как самый знатный из уцелевших, принял на себя командование остатками войска. И вот теперь я вершил суд, ориентируясь скорее на фамилии, чем на реальную вину. Участие в мятеже — это гибель благородного рода, вечная опала и разорение. Именно это мне и нужно.
Нобилей и их родни среди мятежников не осталось вовсе. Они пошли в атаку в первых рядах и сгинули в бою почти все, как братья Любимовы. Оставшиеся пятнадцать будут казнены. Только младшего брата Асфеи пришлось пощадить, он же сдался. Остальные оказались потомками мелких мораванских родов, многие из которых слепо пошли за своими командирами, получив хорошие деньги. Помилую их. Они принесли присягу лично мне, поклявшись отслужить этот подарок. Навряд ли они нарушат эту клятву. Они же своими глазами видели, что происходит с бунтовщиками. И если семьи нобилей еще имеют призрачный шанс ускользнуть за границу, где у них есть виллы и виноградники, то куда пойдет семья мораванского всадника, которая живет с его жалования и с оброка, что дает невеликое имение? Некуда им идти. У франков и баваров своя знать есть. Сейчас не времена Пипина Короткого, земельный бенефиций там теперь получить непросто. Придется с самого низа начинать.
— Не делайте этого, ваша светлость, — легат Войков, баюкающий раненую руку, стоял на пеньке с петлей на шее. Он был до крайности растерян и до сих пор не верил, что такое может происходить наяву. — Лучше голову отрубите… Не позорьте… Вам не простят этого. А я дам за себя и за своих людей выкуп. Я заплачу…
— Чего смотришь, — рявкнул я на солдатика, которого отрядили в палачи. Тот побледнел и неумело столкнул легата с бочонка. Легат подергался и повис, высунув посиневший язык. И обмочился еще напоследок. На редкость дерьмовая смерть.
— А ты чего не дослушал его, хан? — усмехнулся Сулак, который удивился приговору суда не меньше повешенных нобилей. Белую кость казнить было не принято. А чтобы еще и в таком количестве… Его низкий, покатый лоб прорезала морщина, означавшая глубокую задумчивость. Сулак продолжил терзавшую его мысль.
— Вдруг он бы такую сумму назвал, что ты бы согласился.
— Ты не понял, Сулак, — повернулся я к нему. — Это он не мне денег пообещал, это он им обещал!
Я ткнул рукой в сторону солдат, которые смотрели на казнь с явным сожалением. Такие деньжищи пропадали зазря. Даже если на всех поделить, то это же будет… Они не знали, сколько это будет, но получалось, что очень много. Всех шлюх в Братиславе купить можно.
— Войков надеялся, что солдаты не дали бы мне казнить его, — продолжил я. — Из-за жадности. Да только все, что у него есть, теперь и так мое. Выкуп за казненных я из своего кармана заплачу. Я слово рушить не буду.
— О! — обрадовался Сулак. — Тогда, раз такое дело, давай и остальных тоже повесим! Они много наших порубили.
— Остынь! — покачал я головой. — Вы коней наловили, доспехов у вас теперь полно. Твои лучшие парни клибанариями и кирасирами станут. У тебя многие в доспехе биться смогут, я знаю. А тут смотри, сколько у нас всякого добра. Делите по жребию.
Я развернулся и поехал к себе. Устал! Жрать охота, в баню охота, без женской ласки который день. А я молодой! У меня гормоны!
Небольшой
