StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования
– Наташенька, ну давай!.. Ну, пожалуйста… – взмолилась Марина, присаживаясь на край Наташиной постели и гладя её упругое бедро через простынку. – Она такая хорошая… Мне будет дурно и у меня случиться мигрень, если мы не полюбим её хоть один раз!..
– Какая ещё мигрень! – Наташа вытащила руку из-под простыни и, улыбаясь, провела кончиками пальцев по нижней губке. – Бедная девочка и так уже чуть не погибла от того представления, которое мы тут устроили!..
– А ну-ка, ну-ка! – Марина вдруг отвлеклась от терзавших её вожделений и поймала Наташину руку за лапку. – Что это здесь у нас?
Она поднесла Наташины пальчики к своему лицу и чуть коснулась их носиком.
– Фу, какая прелесть! Ты дрочишь, бесстыжая девочка?! Я так и знала! И как часто с тобой это случается?
– Как – «часто»? – не поняла Наташа. – Постоянно…
– Ну я, вообще-то, тоже… – Марина поцеловала Наташу в ладошку и как могла скромно потупила глаза (могла она не очень: этот жест применялся столь редко ею, что почти вышел из употребления, как атавизм). – Но всё-таки!.. Наташенька! А?..
– Ну хорошо, хорошо! Конечно, Мариш! У меня уже просто сил нет наблюдать твою романтическую тоску по нашей обаятельной проводнице! – Наташа сбросила голые ноги на пол и потянула из вэйбэга свои короткие шортики. – Только, чур, не спаивать милую девочку и постарайся хотя бы в первое время при ней не курить! Ага?
– С радостью! – Марина подпрыгнула и принялась вытряхивать пепельницу за окно и запихивать сигареты под подушку.
Наташа смотрела на высыпаемый на сквозняк и частично возвращающийся в купе обратно пепел с обречённой иронией лечащего врача, который готов простить бывшему буйному больному переведённому в тихую палату размахивание языком и кривляния в зеркало в обмен на несовершение актов умышленного членовредительства.
И Наташа, относя пустые стаканы с позванивающими ложечками, тронула хлопотавшую с посудой Ийечку за плечо:
– Ийя, пожалуйста, заходите к нам в гости… Вы нам очень понравились, и давайте я помогу вам вымыть посуду!
Ийя растерянно захлопала ресницами на Наташу, уже ловко управляющуюся со стаканами в маленькой раковине: «Хорошо… Но сейчас станция… Дядя Женя попросил принять пассажиров… А потом можно…».
И пассажиров они с Наташей принимали уже вместе. «Куда прёшь, коммерсант! Не гражданская! Ты б ещё два-меха-картошки-припёр-в-тамбур-некуда!», от души веселилась Наташа над черноусым дядькой-кавказцем с тремя чемоданами цитрусовой наружности. А Ийя улыбалась единственному пассажиру, растерянно пыхтящему в усы под Наташиным напором, и, сложив пополам, помогала ему засунуть билеты обратно в потёрто-вельветовый пиджачный карман. Через пятнадцать минут поезд уже вновь раскачивался на степных перегонах, а милая Ийечка сидела за столиком в купе Наташи и Марины.
Наташа освободила свой уголок, закинув подушку на вторую полку, и теперь Ийечка всё более оживлённо рассказывала двум с восхищением взирающим на неё весёлым пассажиркам о том, что она закончила железнодорожный техникум, о том, что собирается поступать в институт, и о том, что поезд, не так давно получивший звание фирменного экспресса, опережает ему подобных рельсовых лихачей по целому ряду показателей в культуре обслуживания. Наташа держала пальчик на ротике, пушок верхней губки которого был унизан тонкой полоской кефира, который она мирно потягивала из горлышка молочной бутылки. О наличии «хлебного вина» в кефире знала только Марина, которой пришлось перед приходом Ийечки спрятать початую бутылку «Московской» под свой диван. Поэтому Марина сейчас состязалась в трезвой прозрачности со стёклышком, а Наташа периодически незаметно для Ийечки показывала ей розовый в кефире язычок. Но Марина была хмельна без любого вина. Она лишь смотрела в распахнутоглазом внимании на предмет своей подлобковой страсти и не решалась и словом приостановить льющийся поток нежно позванивающих искренностью речей Ийечки о локомотивах и соцобязательствах. Совершенно непонятно откуда донеслось и повисло в замершем мгновенно, казалось, воздухе:
– Ийечка, можно я потрогаю Вас за пизду?..
Удалось. На девушку без слёз трудно было бы взглянуть и закалённому в боях ветерану: растерянность, смущённость на грани отчаяния, алые щёчки и вот-вот покажущиеся слезинки… Вся эта дикая амальгама чувств почти сразу же обернулась приподыманием маленькой попки над Наташиным диванчиком в стремлении возможно скорее покинуть купе.
– Ийечка, милая, сядьте и не волнуйтесь! – Наташа крепко сжимала Ийечкину ладошку и гладила её по плечику. – Она просто обыкновенная сексуальная маньячка. Я везу её на загрансимпозиум для освидетельствования у одного швейцарского профессора, а она, представьте, ни во что не ставит меня, как медсестру! Я говорила доктору, что с ней нужно посылать как минимум двух санитаров, но он сказал мне, что я ударница и справлюсь с порученным мне заданием. Грустно, конечно, но бывают заболевания и потяжелее. В конце концов, её тоже можно понять: Вы, Ийечка, действительно само очарование!
– Это правда? – Ийя взволнованно посмотрела на Марину, хлопая своими полупризрачными ресницами и не зная, верить или нет всему этому сказочному бреду.
– Да… – Марина уже забилась в угол и тихо, печально кивнула: она была согласна полностью с тем, что Ийечка само очарование. – У меня случаются обострения, но очень не часто… Доктор говорит, что это замечательно, что я не теряю окончательно рассудка и прекрасно помню, что вытворяла, иначе бы меня поместили в особый дурдом… Дадите, Ийечка?.. Ну, пожалуйста!..
– Что?.. – Ийечка не поняла.
– Вот, блин, заклинило! – Наташа озабоченно закусила губку. – Минутку, Ийечка… Только вы не убегайте, ладно?
Наташа чмокнула Ийечку в розовую щёчку и легко стянула с загорелых ног шортики.
– У меня потрогай! – шортики отлетели к устроившейся наверху Наташиной подушке.
– У! – капризно сложила Марина губки, но тут же ринулась к широко распахнутым ножкам.
Не зная куда деваться, зажатая в углу Ийечка наблюдала, как ладошка Марины нежно гладит Наташу через белые трусики по пизде и перебирает выбивающиеся из-за краёв чёрные волнистые волосики.
– Всё? Успокоилась? – Наташа укутывала ножки в простынку. – Простите, Ийечка!
Марина благостно покачивалась на своём диванчике, полуприкрыв глаза от наслаждения и посасывая в губах засахаренную вишенку. Создавалось впечатление, что она действительно только что достигла высшего на всём белом свете умиротворения. Из глубокого распаха декольте её халатика вот-вот готовы были выпрыгнуть её налитые груди, отсутствие лифчика на которых явно означалось двумя выпирающими сквозь тонкую ткань сосками, и во всём купе в воздухе растворялось облако лёгкого прозрачнейшего интима.
– Вот так всю дорогу! – жаловалась Наташа уже находящей в себе силы на улыбку Ийечке. – Доктор бы просто убил меня за такие «процедуры»! Согласно правилам сопровождения я должна при каждом случае обострения делать успокоительные инъекции, ссаживаться с поезда и обращаться за поддержкой в местные отделения психиатрической помощи. А как к ним можно обращаться, если у них один термометр на палату, как переходящее красное знамя по утрам кочует? И специалистов почти нет. А колоть мне её вообще жалко! Я её люблю…
Минуты три Ийечка, ласково поглаживаемая по руке Наташей, смотрела на обеих членов невероятной медицинской экспедиции, как на одинаково ненормальных.
– Девочки… – лёгкая нерешительность вновь читалась в её взгляде, – …а можно мне посмотреть ещё раз на процедуру, которую вы делали тогда… когда я нечаянно вошла…
Наташа не помнила, как поцеловала воздушную Ийечку в пальчики и стремительно щёлкнула замком купе. "Больная" Марина вовсю уже крутила задницей, умащиваясь поудобней на подушке и вытягивая из-под белых половинок полы халата… Щель наполнила воздух тонким пряным запахом истерзываемой негой пизды.
– Повернись, так не видно никому! Вот так… – Наташа вертела коленки подрагивающей в животике Марины на подушке.
С плеч Марины сам собой соскользнул её алый халат, и Наташа критически осмотрела торчащие среди растянутых чуть не в ладонь околососковых областей розовые, напряжённые соски. «Точно маньячка…», бормотала себе под носик Наташа, твёрдо сжатыми губами прикусывая тугие розовые торчалки, «…сексуальная!.. м-ммм… очень…». Марина цвела и безумно пахла дорогим французским парфюмом и собой. Тело её чуть вздрагивало от каждого прикосновения губ Наташи.
Наташа медленно спускалась по впадинке живота к разверстой истекающей слюнями красавице. Язычок её долго щекотал вытянутую дырочку Марининого пупка, потом блуждал и путался с коричневыми кудряшками. «Ийечка, тебе видно?», Наташа озабоченно подняла глаза и легко подцепила на язычок вздутый клитор Марины, покачивая и взвешивая крупный выперший клюв, как на ладошке. Золупа клитора обнажилась и коснулась пупырышек Наташиного языка.
