Джуд Деверо - Рыцарь в сверкающих доспехах
Когда настала пора подавать ужин, Даглесс неожиданно поняла, что лучше будет устроить пикник, и с хладнокровием закаленного в битвах полководца послала людей в сад с приказом расстелить покрывала на земле и принести со второго этажа подушки.
В этот день ужин, по здешним меркам, немного запоздал. Еду подали около шести, но, судя по выражениям лиц, ожидание себя оправдало. Салат ели ложками, а яйца с пряностями исчезали на глазах. Острая курятина тоже пришлась им по вкусу.
Даглесс сидела напротив Николаса и так пристально наблюдала за каждым его глотком, что сама почти ничего не ела. Но, насколько могла заметить, в глазах его не промелькнуло и тени узнавания.
На десерт слуги стали торжественно разносить серебряные блюда с горами вкусных, начиненных орехами шоколадных пирожных. У многих попробовавших изысканное лакомство на глазах выступили слезы благодарности.
Но Даглесс по-прежнему не сводила глаз с Николаса. Он откусил первый кусочек. Прожевал. И медленно поднял глаза на девушку. Сердце Даглесс куда-то покатилось. Он вспомнил! Он что-то вспомнил!!
Николас отложил пирожное и, сам не понимая, что делает, стянул с левой руки кольцо и протянул Даглесс.
Она дрожащими пальцами взяла подарок. Кольцо с изумрудом. То самое, которое он подарил ей в доме Арабеллы, когда она впервые испекла ему пирожные. Правда, судя по лицу, он сам был озадачен своим поступком.
– Ты уже дарил мне это кольцо, – шепнула она. – Когда я впервые приготовила для тебя такой же обед, ты отдал мне это самое кольцо.
Николас молча уставился на нее. Потом попытался что-то спросить, но смех Кита уничтожил очарование момента.
– Тебя трудно винить, – заметил Кит. – Эти пирожные должны цениться на вес золота. Возьми, – велел он, стянув с безымянного пальца простое золотое колечко.
Даглесс, смеясь и хмурясь одновременно, взяла кольцо, ничего не стоившее по сравнению с изумрудом Николаса. Но будь все наоборот, кольцо Николаса все равно значило бы для нее гораздо больше.
– Спасибо, – пробормотала она, оглядываясь на Николаса. Но тот уже отвернулся, и она поняла: даже то мимолетное, что возникло в его памяти, успело улетучиться.
Глава 25
– Ты слишком молчалив, братец, – улыбнулся Кит. – Пойдем повеселимся! Сегодня вечером Даглесс обещала научить нас карточной игре, называемой «покер».
Николас отвел глаза. Что-то произошло сегодня. То, чего он понять не мог. За ужином он попробовал приготовленные ведьмой шоколадные пирожные и неожиданно осознал, что она ему не враг.
Уже даря ей кольцо, он мысленно называл себя последним идиотом. Довольно часто, когда речь шла об этой женщине, он называл себя единственным нормальным человеком во всем доме. Единственным, кто не считал ее даром Божьим. И если все ее добрые дела обернутся подлым предательством, он будет единственным, кто разглядел ее с самого начала.
Но сегодня, когда он ел восхитительное шоколадное пирожное, перед глазами замелькали странные картины. Он видел ее с распущенными волосами и голыми ногами, сидящей на странной двухколесной металлической раме. Видел, как потоки воды льются на ее прекрасное обнаженное тело. Видел, как она, прижимая к груди кольцо с изумрудом, с любовью смотрит на него.
Наверное, поэтому он без дальнейших размышлений снял с пальца кольцо и отдал ей. В его представлении драгоценность каким-то образом была связана именно с этой женщиной.
– Николас, – встревожился Кит. – Ты здоров?
– Здоров, – рассеянно пробормотал Николас.
– Хочешь научиться новой игре?
– Нет.
Он не желал и близко подходить к этой женщине. Не желал, чтобы она своими чарами вызывала картины того, чего не было и быть не могло. Пожалуй, лучше будет держаться от нее подальше. Чем чаще он будет бывать в ее обществе, тем скорее начнет прислушиваться к ней, а может, и верить ее абсурдной нелепице о прошлом и будущем.
– Нет, я не пойду, – наотрез отказался он. – Мне нужно работать.
– Работать? – ухмыльнулся Кит. – И никаких женщин? Кстати, мне только сейчас пришло в голову: ведь у тебя с самого появления леди Даглесс в постели не было ни одной женщины.
– Она не… – начал Николас, но перед глазами вдруг встала улыбающаяся Даглесс с разметавшимися по плечам пышными волосами.
Кит понимающе рассмеялся:
– Значит, вот оно как? Трудно тебя осуждать: эта женщина настоящая красавица. Намереваешься сделать ее любовницей после свадьбы?
– Нет, – процедил Николас. – Эта женщина ничего для меня не значит. Можешь забрать ее себе. Я много бы дал, чтобы никогда больше не видеть ее, не слышать ее голоса. Жаль, что она вообще появилась в моей жизни.
Кит, все еще улыбаясь, отступил.
– Значит, молния все же ударила, – хмыкнул он, явно наслаждаясь терзаниями брата. Николас, обозленный таким злорадством, вскочил. Но Кит вовремя отскочил к двери, и не успел Николас подступить ближе, как он, громко смеясь, захлопнул дверь перед носом брата.
Николас снова уселся за стол и попытался углубиться в расчеты. Но перед глазами упорно вставала рыжеволосая женщина. Наверное, она подсмеивается над ним, довольная делом рук своих. Недаром Николас откуда-то знал, что если ей будет плохо, он непременно это почувствует.
Он подошел к окну, повернул защелку, открыл створку и выглянул в сад. И перед глазами неожиданно возникла очередная картина. Ночь. Совсем другой, незнакомый сад. Льет проливной дождь, и женщина зовет его. Он увидел огни, странные пурпурно-голубые огни на столбах. Увидел себя под дождем, гладко выбритого и в незнакомой одежде.
Николас отшатнулся, захлопнул окно и потер ладонями глаза, чтобы прояснить зрение. Нельзя позволить этой женщине опутать его чарами! Нельзя, чтобы она управляла его разумом!
Оставив контору, Николас поднялся в спальню, налил сека в высокий кубок и осушил до дна. Но только после третьего кубка он почувствовал, как вино теплом разливается по жилам. Он утопит странные сцены, возникающие в голове! Будет пить, пока не сможет видеть, слышать, обонять… или помнить ее.
Сначала вино помогло, и он сумел остановить непрерывный калейдоскоп изображений, мелькающих перед глазами. Довольный, успокоившийся, Николас растянулся на кровати и мгновенно заснул.
Но все началось опять, на этот раз в виде снов.
– Ты должен сказать мне, показал ли Кит тайник, – раздался голос женщины. – И обязательно предупреди, если поранишь руку. Кит умер, и ты всему причина. Что, если ты ошибаешься? – Женский голос становился все громче, настойчивее. – Что, если и ты ошибаешься, и Кит умрет, потому что ты не захотел меня выслушать?
Николас проснулся в холодном поту и остаток ночи пролежал с открытыми глазами, боясь заснуть. Нужно что-то делать с этой особой, которая не дает ему спать. Нужно что-то делать.
Глава 26
В четыре утра Даглесс украдкой выбралась из дома и побежала к фонтану принять душ. Вчера две дамы очень удивились, обнаружив в бассейне мыльные пузырьки, и леди Маргарет понимающе взглянула на Даглесс. Та покраснела и отвернулась, гадая, бывает ли в доме какое-то событие, могущее ускользнуть от внимания госпожи.
Даглесс, улыбнувшись, покачала головой. Если бы леди Маргарет посчитала неприличным пользоваться фонтаном, так бы сразу и сказала.
Даже в полумраке Даглесс разглядела фигуру Люси, ожидавшей у фонтана. Бедная одинокая девочка. Вчера Даглесс, расспросив дам, узнала, что девочку вместе с компаньонкой поселили в доме, когда Люси было всего три года. Считалось, что Люси станет лучшей женой для Кита, если узнает английские обычаи и познакомится с его родными еще до свадьбы.
Но с самого приезда леди Холлет никого не подпускала к девочке, которой было очень плохо во время путешествия через Ла-Манш и поездки по ухабистым дорогам Англии. К тому времени как Люси выздоровела, все словно забыли, что она живет среди них.
Даглесс уже успела заметить, что в шестнадцатом веке взрослые не обожествляли детей, как в двадцатом веке. Она очень удивилась, узнав, что большинство дам леди Маргарет замужем, а у двух остались дома маленькие дети, причем зачастую жили они в сотне миль отсюда. Но женщины вовсе не страдали в разлуке с малышами. Не расстраивались, что дети брошены на руки нянек и кормилиц. Как-то раз за вышиванием, которое шло не слишком успешно, поскольку Даглесс оказалась безнадежно неуклюжей, она упомянула, что женщины на ее родине целыми днями возятся с детьми: забавляют, учат, проводят с ними как можно больше времени. Женщины пришли в ужас от ее рассказов. Они искренне считали, что детей можно игнорировать до той поры, пока не придет время заключать браки. Ей пояснили, что дети часто умирают, а души выживших остаются несовершенными, пока они не повзрослеют.
Даглесс склонилась над вышиванием. Странно, но она считала, что родители во все века обожали детей, а матери всегда мучились тем, что недостаточно дают своим чадам. Но разница между шестнадцатым и двадцатым веком, очевидно, заключалась не только в одежде и политике.
