К. Медведевич - Ястреб халифа
Тарик стоял на коленях, положив руки на рукоять упертого в плиты длинного прямого меча. Тауширное золото толайтольских узоров на изогнутых усиках гарды и у основания клинка светилось даже в темноте ночи. Сплетя пальцы и повиснув на почти вытянутых руках, нерегиль… дышал. Похоже, это было единственное, что он мог делать.
— Тарик?…
Аммар встал на колени, пытаясь заглянуть в опущенное к земле лицо — его полностью закрывали спутанные пыльные лохмы.
— Тарик?..
Хриплый вдох-выдох.
— Тарег?.. — с трудом выговорил Аммар мудреное настоящее имя нерегиля.
Лохмы легонько качнулись. Тарик медленно поднял голову:
— Я… ее… упустил…
— Ты ее спас, — твердо сказал Аммар.
Нерегиль смотрел куда-то мимо и сквозь него, как смотрят слепцы на базаре.
— Она в безопасности, мы нашли ее, — попытался дозваться Аммар до чего-то, что скрывалось за этим стеклянным взглядом.
Тарик смежил веки и снова уронил голову.
— Тарег? Тарег?!
— Он тебя не слышит…человек, — последнее было сказано на аш-шари с такой ненавистью, что Аммар схватился за рукоять саифа.
И обернулся. Сумеречники, целая толпа. Впереди стояла женщина — длинные рукава спускались к земле, плотный, расшитый серебром шелк матово блестел в свете луны, ослепительно белые края запахнутого нижнего платья отливали нездешним светом. С фарфорово-бледного лица на него смотрели прищуренные, превратившиеся в сплошные прорези черной злости глаза. Она была не при оружии, зато стоявший рядом чернявый парень держал руку наготове — на длинной витой рукояти меча с навершием в форме рыбьего хвоста. Аураннцы. Свита джунайдовой шайтанки.
Вдруг из-за их спин кто-то вывернулся и с плачем метнулся к повисшему на прекрестье меча нерегилю. И жалобно запричитал, обвивая тому шею и руки длинными желто-розовыми рукавами. Высокий голос всхлипывал и повторял одно и то же, одно и то же. Аммар медленно поднялся на ноги и снова оглянулся на вставших плотным рядом аураннцев. Женщина в серебряном платье резко спросила:
— Тебе действительно это было нужно? А если он не выживет, что будешь делать? Прикажешь привезти еще одного? А потом уморишь и пошлешь за следующим?
— Я… не заслужил таких упреков, — с трудом выговорил Аммар. — Я… я не знал.
И обернулся к Тарику. Он уже лежал, на боку, вздрагивая, как свалившаяся лошадь, судорожно вытянув руки — но все еще сжимая меч. Невидящие пустые глаза не отражали ничего. Над скрючившимся телом рыдала аураннка, распустив длинные волосы и вытирая лицо рукавами.
…Аммар тяжело вздохнул и положил перед собой письмо Яхьи ибн Саида. Помимо всех положенных обращений к эмиру верующих, начинающих и заканчивающих послание "твоего преданного раба и исполнителя", оно содержало лишь строки: "Наш подопечный еще не пришел в себя, и состояние его остается прежним, безо всяких изменений". Это было третье такое письмо, полученное со времени возвращения в Исбилью. Яхья ибн Саид писал эмиру верующих еженедельно.
И тогда Аммар ибн Амир громко сказал:
— Срочные дела отзывают меня из города. Мое отсутствие продлится не более восьми дней. К моему возвращению вы назовете мне имя опекуна Айши бинт аль-Хансы, имя свидетельствующего наше согласие кади и имя улема, который произнесет свадебное напутствие. Вы также назовете мне счастливые дни и часы для проведения церемоний обручения и бракосочетания, которые состоятся в Баб-аль-Захабе в столице халифов. Если ко времени моего возвращения я не найду имена всех потребных мне лиц записанными, а караван идущих в столицу верблюдов навьюченным, клянусь Всевышним, я снова приглашу в Охотничий дворик ханаттанийского палача. Да поможет вам Всевышний, Он милостивый, прощающий.
С такими словами эмир верующих поднялся со своей тронной подушки-даст и покинул собрание.
замок Сов,
три дня спустя
…- Почему? Как так вышло? Если его силы были истощены до предела, то как он вообще попал в Красный замок? — наверное, он уже в сотый раз задавал одни те же вопросы.
Старый астроном терпеливо объяснял:
— Уважаемая Йемайа а-Иненна полагает, что ему придает сил Клятва — но это противоестественно и потому опасно. Услышав о грозившей юной госпоже опасности, самийа бросился ее спасать — ибо только так он мог исполнить твой приказ доставить девушку ко двору, о мой халиф. Он не мог ослушаться — и потому зачерпнул силы у Клятвы. Так проигравшийся в майсир[16] бежит к нечестивому ханаттанийскому ростовщику за деньгами под большие проценты. Ворвавшаяся в него сила Клятвы сожгла его изнутри — ибо никакому существу не положено выступать из собственных пределов, а ежели оно так поступает, то с гибельными для себя последствиями.
— Он что, не соображал, что делает? — рассердился Аммар на нерегиля — в самом деле, не сердиться же ему было на самого себя. — Откуда я знаю, как у него там с этими… как их… энергиями?
И покосился на сидевшую у окна сумеречницу. Прозрачный профиль точеной головки резко, как на ханьских миниатюрах, вырисовывался на фоне голубого шелка, затянувшего мирадор. Две витые тонкие колонны поддерживали низарийскую, всю составленную из морских раковинок арку — а посередине, в созданных колышущейся занавесью сумерках, сидела она. По голубиному склонившись и легонько позванивая крошечными драгоценными подвесками на навершиях золотых шпилек в прическе, женщина сумерек улыбалась каким-то своим мыслям. Между глаз алым выписана была странная хвостатая буква — она словно запечатывала тайну ее улыбки.
Маленькую грудь стягивал тугой корсет лиловой парчи, и придавленная жесткой тканью белая кожа беззащитно круглилась над глубоким вырезом. Плотное, расшитое золотыми огненными птицами синее верхнее платье соединял на груди витой шелковый шнур с крупной золотой подвеской. Сверкающая аквамариновыми гранями инкрустаций золотая капля в ложбинке между грудей казалась грубо огромной и чуждой летучему облику сумеречницы. Маленькие острые ушки, тонкий очерк губ и пепельные длинные ресницы — Аммар почувствовал, что теряет голову.
Это лекарка могла поднять на ноги мертвеца. Возможно, сказывались три с лишним недели воздержания. А может — и эта мысль звучала почти извинительно — в повороте высокой белоснежной шеи, в нежном наклоне головы и головокружительно тонком перехлесте золотых квадратиков пояса ему чудилась Айша. Такая, какой он ее увидел уже в Тудихе, где эмира верующих принимал Джарир ибн Абд Раббихи ибн Сегри, старый враг Умейядов и преданный слуга халифов. Девушку умастили и переодели, и это был последний раз, когда он видел ее перед тем, как за ней прибыл караван с невольницами и почетная стража, — из замка Тудихи Айшу увезли прямиком в Исбилью, дабы скрыть в тайном месте харима драгоценную жемчужину власти и избранницу тайн руки и сердца.
А в тот вечер Айша сидела в четырех шагах от него, за завесой — плотной, но проницаемой для отсветов масляных ламп и ароматических свечей. Оглядываясь и плывя на волнах перестука дарабукки и посвистывания флейт, Аммар видел ее тень на просвечивающем нежным золотом занавесе — хрупкая, гибкая, она поднимала чашу, и длинный парчовый рукав, блестящий змеей выползающий из-под ширмы, казался тяжелым и огромным для тонкого запястья.
Ее поцелуй до сих пор жег ему губы — поговаривали, что в слюне сумеречников есть что-то такое, что заставляет приходить в любовное исступление. Возможно, Айша бинт аль-Ханса унаследовала от своей волшебной прародительницы не только заостренные ушки — он успел лизнуть одно из них, и это воспоминание сейчас не добавляло ему покоя — но и растворенное под языком возбуждающее зелье, сводящее с ума мужчину.
Снова оглянувшись на голубиный свет мирадора, Аммар встретился взглядом с женщиной — и почувствовал, как краснеет. Она читает мои мысли, в ужасе понял он. Она меня видит насквозь. И словно в ответ маленький алый рот изогнулся в улыбке — веселой и приветливой. Повадкой и нравом госпожа Йемайа а-Иненна вовсе не походила на своих аураннских сородичей: они разговаривали уже довольно долго, но Аммар не чувствовал тяжелого осадка и неприятного изнурения, всегда настигавшего после бесед с лаонцами или северянами.
Облегченно вздохнув, Аммар виновато улыбнулся — "вы прекрасны госпожа, и рядом с вами любой мужчина чувствует себя побежденным" — и с сожалением вернулся к делу, которое привело его в замок Сов, оторвав от приготовлений к свадьбе:
— Так как же нам быть? У меня есть… надежда?
Яхья перевел мягкие переливы певучих гласных ее ответа:
— Надежда всегда есть, говорит госпожа. Она не думает, что князь Полдореа умрет — но допускает мысль, что ей не удастся вернуть ему здоровье и силу.
— Что ж, он… так и… останется?.. — у Аммара не достало сил высказаться до конца.
