Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков
— Разве такое возможно? — ахнул Дмитрий, но тут же виновато потупился и больше меня не перебивал.
— А уж о том, как вели себя их послы при нашем дворе, и говорить стыдно. Требования дани, подарков, насилие над нашими подданными… всего и не перечислишь. Теперь ты понимаешь, почему я приказал Михальскому так унизить этого бека?
— Вы хотели отомстить?
— Нет, сын мой, — покачал я головой. — Месть это последнее о чем я думал. Мне нужно, чтобы хан так разъярился от полученного оскорбления, что забыл бы об осторожности. Только так я могу разгромить его орду! А еще пора переломить через колено всю нашу историю общения с татарами. Пусть знают, кто здесь главный и боятся нас. Теперь ты понял меня?
— Да, отец. А можно еще один вопрос?
— Спрашивай.
— Что вы намерены делать с Крымом? Он будет завоеван, вы расселите здесь людей?
— Хороший вопрос, мой мальчик. Постараюсь ответить на него честно. Понимаешь в чем дело. Та армия, которую я создал, может разгромить все Крымские войска. Даже если к ним присоединятся те, которые ушли с султаном Османом в Подолию. Но их совершенно недостаточно, чтобы его удержать. Османы этого не потерпят, а у них огромная держава. Я могу разгромить одно, два, три таких войска, как под Азовом, но они могут прислать их десять. А я должен, во чтобы это ни стало сберечь свою армию. Поэтому сейчас мы не станем завоевывать Крым.
— Мы?
— Да, сын. Рано или поздно мы придем сюда и сделаем его своей землей. Может, это будешь ты, а может твой сын или внук, это не важно. Но сейчас нам это не под силу. Поэтому мы будем всячески разорять ханство. Вывезем отсюда всех христиан, угоним весь скот, сожжем и разграбим все города, чтобы те немногие что уцелеют, вздрагивали при одном только нашем имени и не смели больше приходить на нашу землю с набегами. Запомни эти слова и когда меня не станет, продолжай делать то же самое.
— Хорошо, отец.
— Слушай, а где Петька? Обычно он ни на шаг от тебя не отходит.
— Ну, он… — замялся царевич.
— Ладно. Ступай.
В обычное время, лейб-медик О´Конор старался не подпускать к моей тушке никого из врачей, опасаясь конкуренции. Но на переговоры с посланником хана мне понадобилась Нахат, а вместе с ней, разумеется, пришел и Попел. Пока проходила «церемония» чех скромно держался в сторонке, но после того, как Юсуф-бека выпроводили прочь, я приказал ему подойти.
— Рад приветствовать ваше величество, — изобразил тот изящный поклон. — Надеюсь, ваши раны причиняют вам не слишком много беспокойства?
— Черта с два, — скривился я. — Еще как доставляют.
— Вы позволите осмотреть вас? — обеспокоенным тоном попросил чех.
— Валяйте, только не долго. Готов поспорить, что наши крымские друзья скоро пойдут на приступ, так что у меня не так уж много времени.
— Если вашему величеству будет угодно узнать мое мнение, — решительно заявил Вацлав, едва глянув на рану, — то вам не следует в ближайшее время ходить самому.
— Что все так плохо?
— Пока нет, но может стать хуже.
— Вы думаете?
— Увы, мне неоднократно приходилось наблюдать, как самые незначительные царапины начинают загнивать в здешнем климате. А это ранение никак не назовешь таковым.
— Климат? — задумался я. — Возможно, вы правы. Жара и высокая влажность способствуют таким вещам.
— Вы изучали медицину? — насторожился молодой человек.
— Весьма поверхностно, мой друг. Немного из одного трактата, чуточку из другого. Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь.
— Судя по требованиям вашего величества по устройству лазаретов, отхожих мест, приготовлению пищи и кипячению воды, вы склонны преуменьшать свои знания. Иногда я и другие коллеги по нашему ремеслу просто теряемся от них. Однако мой, сознаюсь весьма скромный, опыт успел показать не только разумность, но и необходимость этих требований.
— Вы довольно неумелый льстец, господин Попел, — мягко улыбнулся я. — И если ваше честолюбие требует более высокого положения нежели должность полкового врача, вам следует исправить этот недостаток.
— Вы меня не так поняли, государь, — смутился чех. — Я вовсе не стремлюсь занять чье-то место. Позвольте мне обработать вашу рану и удалиться.
— Валяйте. А пока будете корпеть, расскажите мне о том, как прошла экспедиция.
— Разве господин Панин не доложил вам?
— Разумеется, доложил. Но меня интересует взгляд со стороны. Вы ведь успели кое-что повидать, прежде чем стали доктором, не так ли?
— Почему вы так думаете?
— Бросьте, Вацлав. Всю свою жизнь я воюю и, уж поверьте мне, могу отличить человека привыкшего смотреть смерти в лицо от «повелителя клистирных трубок», которого вы пытаетесь изображать.
— Вы, конечно же, правы, ваше величество, — вздохнул Попел. — Пика и мушкет для меня не менее привычны, чем ланцет и корпия. Но когда на «Праздном поле» вместе с павшими закопали свободу Чехии, я решил посвятить себя более спокойному ремеслу.
— И, тем не менее, при всякой возможности радостно хватаетесь за шпагу?
— Увы, государь. Никто не совершенен. Даже ваше величество.
— Не понял?
— У вас есть немало прекрасных военачальников, но вы стараетесь не пропустить ни одной схватки и даже сейчас, невзирая на ранение, намерены сунуть голову в огонь. Прилично ли это такому великому монарху, как вы?
— Беру свои слова обратно, — нахмурился я. — Языком вы владеете не хуже, чем шпагой и придворный из вас непременно получится.
— Прошу простить меня, если эти слова показались вашему величеству дерзостью, но разве я не прав? Генерал фон Гершов, Корнилий Михальский, да и мой командир — полковник Панин ничуть не хуже вас смогут распорядиться на поле боя.
— Черт с вами. Пожалуй, я прислушаюсь к вашему
