Чжунгоцзе, плетение узлов - Татьяна Никитина
И теперь Юньфэн разглядывал рисунок Чжайдао, в чем-то главном пронзительно сходный с оригиналом.
И глаза феникса удались ему как нельзя лучше…
Чжай-эр, как больно и сладко видеть твою любовь, твою надежду…
Даосский талисман
[флаер]
Из стопки бумаг на колени Юньфэну выпали узкие листки, исписанные знаками в стиле сяочжуань[1]. Это были какие-то даосские талисманы. Едва увидев их, Юньфэн почувствовал ком в горле. Чжай-эр, маленький, глупый, доверчивый, наивный и такой бестолково добрый…
Как-то раз они бродили по столице, кажется, в канун праздника: на улицах было особенно многолюдно и шумно. Чжайдао никогда не любил эту толкотню, но терпеливо следовал за Юньфэном, которому иногда было просто необходимо раствориться в бессмысленной суете и забыть, кто он и зачем вообще существует, почувствовать себя частью тупой многоликой стихии, у которой нет ни возвышенной цели, ни чувства долга — только голод и жажда развлечений.
Не думая ни о чем определенном, Юньфэн шел по ярко освещенным улицам, краем глаза отмечая то одну лавку с безделушками, то другую.
Вдруг Чжайдао дернул его за рукав и робко позвал:
— Юньфэн-сюн, пожалуйста, давай купим у этого человека…
— Что, Чжай-эр? — Юньфэн был удивлен и даже обрадован: Чжайдао никогда ничего не просил и Юньфэну трудно было придумать, какая мелочь могла бы быть для него приятна.
— Вот это, эти… талисманы.
— Талисманы? — Юньфэн был поражен: Чжайдао, который всякое колдовство считал делом сатанинским и противным Богу, и смеялся над заклинаниями от нечистой силы, просил купить талисманы? Он глянул на продавца: тощий, грязный, горбатый, кособокий, кривой на один глаз, тот улыбался беззубым ртом и кивал. — Чжай-эр, это ведь полная ерунда. Какие еще талисманы? Просто бесполезные бумажки.
— Нет-нет, господин! — заторопился продавец. — Не говорите так. Они очень, очень действенные: очень хорошо помогают от нечистой силы! А какую удачу приносят!
— Что ж тебе они удачу не принесли? — язвительно бросил Юньфэн и хотел было идти дальше, но Чжайдао решительно удержал его:
— Юньфэн-сюн, всего три монеты.
— Зачем они тебе? — недоумевал Юньфэн. — Разве ты веришь в эту даосскую чушь?
— Я… Юньфэн-сюн… я… пожалуйста! — он смотрел умоляюще, и Юньфэн, все еще не понимая, в чем дело, протянул ему связку монет.
Чжайдао отсчитал пятнадцать и протянул продавцу. Тот засуетился, отбирая пять талисманов.
— Нет-нет, господин, мне хватит одного, — пытался возразить Чжайдао, но продавец настойчиво всучил ему пять и, кланяясь, растворился в толпе.
— Все же, Чжай-эр, объясни, что за выходка? Разве ты веришь в ценность этих бумажек?
— Нет, конечно, — улыбнулся Чжайдао. — Но в том-то и дело, если бы они были настоящими, я бы ни за что не купил их, а так… Понимаешь, — Чжайдао вздохнул. — Он такой жалкий… Мне очень хотелось ему помочь хоть немного. Прости, что потратил твои деньги, я…
— Ох, Чжай-эр, друг мой, ты… Не бери в голову. Какие деньги? Неужели мне, чиновнику четвертого класса с жалованьем в триста доу риса, может быть жаль нескольких медяков для друга? Но ответь, мой милый, тебе стало легче от покупки этих бумажек? Может, стоит нагнать продавца и взять к него всю пачку?
— Ты шутишь?
— Нет, — покачал головой Юньфэн. — Если тебя это порадует и утешит, я готов…
— Я и сам не знаю, правильно ли так поступать. Но скажи, как можно помочь таким бедным людям? Что мы с тобой по-настоящему можем сделать?
Юньфэн не знал. И сейчас, рассматривая эти листочки (Чжайдао, уважая чужой труд, так и хранил их, не выбросил), Юньфэн чувствовал, как перехватывает дыхание, щиплет в носу и горят глаза. Не из-за нищих, а из-за того, каким обездоленным стал он сам, когда его Чжай-эр его покинул.
[1] Стиль сяочжуань (малая печть) был введен в 218 гг. до н.э. при объединившем Китай императоре Цинь Шихуанди для унификации почерков в Поднебесной.
Бамбуковый лист
[обертка от конфеты]Ночью выпал снег, и днем Ао Юньфэн отправился с женой и дочерью полюбоваться зимними видами озера Сиху. Прогулявшись вдоль берега, они постояли на дамбе Су, окруженные белизной неба, воды и снега. Затем решили пройтись по улицам города. Шаньхуа проголодалась и, увидев рисовые пирожки, повисла на руке Юньфэна. Пришлось купить несколько номи-цы. Девочка поспешно развернула один шарик и засунула его в рот, помахивая листом бамбука. И вдруг этот лист в ее пальцах напомнил ему о том, как накануне отъезда Чжайдао они так же пошли гулять по городу. Тогда Чжай-эр сам попросил Юньфэна прогуляться с ним. Они оба чувствовали беспокойство, в четырех стенах тревога росла, и на Юньфэна накатывало отчаяние. Он так хотел бы не отпускать Чжайдао, но неизбежность разлуки была очевидна. Вероятно, Чжайдао чувствовал нечто подобное, и оба они решили, что сейчас раствориться в толпе, в ее пестроте и гомоне будет самым лучшим решением.
Они бродили по улицам и глазели по сторонам до самых сумерек. Наконец, устав и проголодавшись, Юньфэн купил несколько номи-цы. Чжайдао развернул сладкий шарик и отправил его в рот. Он жевал, смущенно улыбаясь, и помахивал листом бамбука точь-в-точь, как это делала Шаньхуа, и теперь Юньфэн не знал, кто у кого перенял этот жест.
— Почему ты не выбросишь лист? — удивился Юньфэн.
— Хочу взять с собой на память об этом вечере, — отозвался Чжайдао. — Там у нас бамбук не растет.
Кажется, он действительно прихватил его с собой, но отныне для Юньфэна номи-цы, завернутые в лист бамбука, будут вечным напоминанием самого последнего вечера с другом.
Мискантус
