Гридень 3. Экспансия - Денис Старый
Алексей остался командовать в вагенбурге. Вот его выход был бы точно ошибкой.
Вот такое несоответствие, когда сотней командует десятник, но, как в пехоту, так и в лучники, ратники идут крайне неохотно, даже на командирские места, да и нет у меня в достаточной мере командиров, с пониманием стрелковой подготовки.
Некоторое затишье позволило мне посмотреть, что происходило на соседнем вагенбурге. Там половцам получилось приблизиться к повозкам и уже шел бой у наших укреплений. У меня сложилось впечатление, что половцы решили не ломиться на меня, и странное построение пехотинцев, которых стрелами достать сложно, а конницей пока не получается. Они ждали развязки событий на втором вагенбурге.
Тут бы развернуться и пойти на выручку соратникам, но так пехота станет уязвимой, можно перестроиться в каре, это мы отрабатывали. Но я заметил, что из числа воинов, пришедших нас убивать, выделилась группа конных, которые собирались в два ряда, изготавливаясь для атаки.
— Русичи, тяжелые, на приступ идут! — прокричали в первом ряду нашего построения.
— Воткнуть копья в землю! Арбалетчикам приготовиться, всем перезарядиться, — я развернулся к лучникам и прокричал им. — Подойти ближе и стрелять, когда враг приблизится на шестьдесят шагов.
Пики были воткнуты в землю, копейщики-пикенеры припали на одно колено, но голову пока не отпускали, как это должно быть при отражении атаки. Возле шестого ряда стали лучники, так же изготовившиеся к атаке. Что-то похожее было, ну или будет в битвах при Кресси и при Азенкуре. Правда там лучников было сильно больше, чем у нас.
— Ефрем, вестового! — потребовал я, когда увидел, что построение русских воинов, ставших нам врагами, готово, и они собираются начать разгон.
— Передать Боброку! Пусть ударят конными сразу же после того, как мы отобьем приступ, — приказал я.
Решение это было не из легких. Уже шел бой внутри второго вагенбурга, уже туда перешли две сотни из другого нашего укрепления, чтобы поддержать соратников. И это правильное решение Алексея. И я теперь решал, что именно сделать: идти на выручку Геркулу и иным или же принимать здесь свой бой и громить русский ударный кулак. Как же коробит сама формулировка «громить русских» нужно сделать все возможное, но только больше не должно случаться усобиц. Пусть даже государство станет деспотичным, но без смуты.
— Стоять! Всем стоять! Головы в землю уприте! — кричали десятники, вторя сотникам, кричал и я.
Вот для чего еще нужно опускать голову, — чтобы не видеть, как на тебя прет чуть ли не полностью одоспешенный воин. Не замечать грозного коня, копья, которое направлено на тебя. Подставил голову в шлеме и появилось больше шансов выжить.
Топот копыт заглушал звуки боя, происходящего чуть меньше, чем в версте, на втором вагенбурге. Половцы, остающиеся еще в строю, отступили, давая возможность своим союзникам-русичам показать, как правильно бить соплеменников. И ведь красиво идут. Тысяча, не меньше, ратников нацелились на нас.
И эти воины также попадались в ловушки, но для них, для тех, кто атаковал линиями, такие ловушки были менее опасны, так как при попадании в них, не случалось заторов и строй в целом не распадался. Ну, а пара десятков воинов, нейтрализованных еще до начала столкновения, — это капля в море.
— Готовь греческий огонь! — приказал я Ефрему.
Его десяток был обучен управляться с таким оружием. Прокалывалось забитое воском горлышко, в которое просовывалась вымоченная в масле тряпица. После готовый боеприпас вкладывался в пращу. Оставалось только поджечь, для чего уже приготовлен факел, ну и запустить это дело в наступающего врага.
— Рысь, — скорее для себя, констатировал я переход неприятеля на ускоренный конный ход.
Значит, еще чуть и в галоп пустят коней.
— Сто пятьдесят шагов! — прокричал один из десятников из первой линии.
В каждой сотне есть человек, который отвечает за определение расстояния. Это не такое уж тривиальное умение — определить где сто пятьдесят шагов, а где на тридцать шагов меньше. И ошибка на десять шагов — уже многое. Так, натренированному лучнику, нужно лук натянуть таким образом, чтобы стрела прилетела именно на сто метров, а не меньше-больше.
— Сто шагов! — прокричали сильно быстро после того, как была озвучена первая отметка.
— Стоять! Лучники, самострельщики, товсь! -кричал я на разрыв связок. — Ефрем, товсь!
Думал, что время будет тягучим, как в кино показывали, как со мной иногда случалось в прошлой жизни в ожидании штурмовых действий, но, нет, все происходило быстро. Это для ждущего пикенера время может быть вязким.
— Бе-е-ей! — заорал я и понял, что связки сорвал.
Во врага полетели и стрелы и арбалетные болты, это не решало проблему, пусть мы одномоментно выбили из строя до сотни тяжелых всадников.
— Товсь! Бей! — лучники успели еще один залп произвести.
Стрелы полетели одновременно с брошенными из пращей бутылками с зажигательной смесью. Целиться конкретно во врага особой необходимости не было. Нужно было лишь сделать огненный заслон перед вражескими конями, чтобы испугались животные.
— Твою мать! — выругался я, когда увидел, как один из снарядов не долетел до врага, а разбился у первой линии и на пятерых союзных ратников появилось пламя огня.
Недоработка. На учениях таких казусов не происходило. Может, волнение сказалось.
Кони противника, перед которыми возникло пламя огня, вздыбились. Частью лошади спотыкались и заваливались вместе со всадниками, иные, сбросив с себя наездника, устремлялись прочь. Упавшие русичи-враги уже не представляли никакого интереса. Падения ни для кого не проходили бесследно, учитывая еще и тяжесть доспехов.
Если напротив меня тяжелая вражеская конница была остановлена огнем, то на других участках начался сущий кошмар. Хруст ломаемых пик, ржание коней, истошные крики людей — все смешалось в единую кровавую симфонию войны.
Первый ряд пикинеров был сметен вражеской конницей, второй ряд постигла почти такая же участь, лишь несколько участков нашего построения смогли остановить врага уже на втором ряду. Третий ряд, четвертый… До пятого ряда достигали уже не ратники на конях, а единичные лошади, которые, лишившись своих наездников, начинали метаться внутри нашего построения, что доставляло немало хлопот пехотинцев, сшибленных поймавших сумасшествие коней, но они быстро вновь занимали свои позиции.
— Стоять! — кричал я, перемещаясь вдоль построения.
— Иго… фрфр., — издал не свойственные для здорового животного звуки мой конь и завалился на бок.
Падая, я успел рассмотреть сразу четыре стрелы в боку такого отличного коня. Мой Самсон, мощнейший конь, названный в честь библейского силача, оказался
