Кровавое Благодаренье - Валерий Петрович Большаков
Заметив, что маяк почти на траверзе, Гирин обернулся к вахтенному офицеру:
— Горнист на месте?
— Так точно, товарищ капитан 2-го ранга.
— Играйте аврал.
Тот, не глядя, ткнул кнопки боевой трансляции и дал отмашку горнисту. Венчая длинный ряд пронзительных звонков, переплетённых со звуками горна, по кораблю понеслась команда — «Аврал! Корабль к постановке на якорь приготовить!» И, секунду спустя, — «Баковым на бак!»
АТАВКР плавно заходил на крупнейшую базу американского флота. Здесь у причалов стояло семь или восемь авианосцев, куча крейсеров и эсминцев.
Огромный вертолет тяжело присел на палубу «Ульяновска», и Мехти ухмыльнулся:
— Ну, давай, старпом! Много не пей, и на провокации не поддавайся!
— Как-то это всё неправильно, Тахмасиб Гасанович… — смущенно забормотал Гирин.
— Вот этим ты мне и нравишься, — серьезно сказал контр-адмирал. — Ты, Вань, всегда сомневаешься в своем праве брать блага от жизни. Всё оглядываешься — нет ли кого подостойней? Ступай! И не подведи экипаж!
Лихо отдав честь, Иван поспешил к вертолету, крепко ухватившись за козырек фуражки. Честно говоря, ему нравился предстоящий «визит вежливости», хотя и понятно было — Белый дом всего лишь раскручивает пиар-акцию, а он будет той самой центральной фигурой, вокруг которой устроят танцы с бубнами.
«Ну, и ладно», — усмехнулся Гирин, поднимаясь по короткому трапику. Выдрессированные морпехи в парадках устроили его в кожаном кресле у иллюминатора, и рев турбин сразу поднялся на октаву — президентский вертолет плавно поднялся в воздух, развернулся и потянул к Вашингтону.
* * *
Геликоптер сел прямо на лужайку Белого дома. Морпехи подтянулись, словно дожидаясь, пока утихнут махи лопастей, и с почетом выпроводили советского моряка.
Заметив суетливых корреспондентов, что целились в него объективами, Гирин приосанился, поправил фуражку…
Белый китель чист, как платье невесты, а уж стрелка на брюках наведена лезвийная — экипажу за своего командира стыдно не будет. Флотский шик!
Небрежно кивая вышколенной обслуге, Иван прошел в Белый дом. Дворец — так себе. С Кремлем не сравнить.
Больше всего похоже на купеческий особняк, где главенствует принцип «дорого-богато». Тут же на ум пришла уничижительная характеристика Чарльза Диккенса: «Миссия Америки — опошлить Вселенную».
«Ну, такими уж уродились», — беззлобно подумал старпом.
Его провели в обширную комнату, отделанную в желтых тонах, куда тут же набились фотографы. Минуты не прошло, как распахнулись резные двери, и с порога улыбнулась Синтия Даунинг — невысокая, хрупкая, в строгом синем костюме.
Непринужденно шагая, она приблизилась к Гирину, и торжественно, на камеру, пожала ему руку.
— У вас гагаринская улыбка, мистер Гирин, — мягко сказала миссис президент на чистом русском языке, — и даже фамилии схожи.
— А у вас прекрасное произношение! — вздернул бровь кап-два.
— Разучила в бытность свою шпионом в Ленинграде! — со смешком молвила Синтия. Ее взгляд обрел пристальность. — Чувствуется, что вы не совсем доверяете нашей искренности, Иван…
— … Родионович.
— Иван Родионович, не обращайте внимания на прессу — это их работа, но, поверьте, я лично весьма и весьма признательна вам за поимку той «великолепной семерки»! Дело даже не в том, что возвращены ценности на десять миллиардов… Трое из тех семерых напрямую причастны к убийству моего мужа — и чудовищному аутодафе в нью-йоркском аэропорту.
Гирин сурово покачал головой.
— Электростула для них мало, — глуховато выговорил он.
— К сожалению, — криво усмехнулась Даунинг, — казнить можно лишь однажды. Но не будем о грустном и мерзком!
Обернувшись к брыластому офицеру, двумя руками державшему плоскую коробочку, президент ловко подхватила медаль.
— За мужество и отвагу, проявленные в бою, — громко заговорила она, — за существенный вклад в защиту национальных интересов Соединенных Штатов, мы вручаем капитану Гирину медаль «Серебряная звезда»!
Даунинг сноровисто прикрепляла награду к белому моряцкому мундиру, а фотокамеры неистовствовали — затворы трещали очередями, вспышки сливались в стробоскопическое мельтешение.
«Лишь бы Настенька гордилась!» — мелькнуло у Гирина, и отдал честь президенту США.
Суббота, 20 июля. Утро
Щелково-40, улица Колмогорова
Рита прошла на кухню, и сразу включила кофеварку — та заворчала, забулькала, зашипела… Пахучий напиток, выдавленный из зерен арабики, тонкой струйкой потек в стеклянный кофейничек.
«Пусть подогреется», — решила Гарина, и села у стола, запахнув халат. За окнами копилось летнее тепло, но дом хранил благую ночную прохладу.
Молодая женщина обожала эти утренние минуты недолгого покоя, когда можно побыть наедине с собой.
«Не выйдет», — улыбнулась она, заслышав легкий топоток.
Лея ворвалась на кухню, сияя от радости жизни.
— Привет, Рита! — зазвенело кругом.
— Привет!
Лея Михайловна с младых лет выучилась обходиться без родственных регалий. Зачем нужны все эти «тети» с «дядями», когда и так ясно, что Лида — это бабушка, а Инна — мама Васёнка?
— Иди ко мне.
Девочка охотно залезла на колени к «тете Рите», и любезно поинтересовалась:
— Я тебе точно не мешаю?
— Точно.
— А папа опять на работе?
— Да, Леечка, он у нас такой. Но на обед придет обязательно.
— Получается, — малышка задрала голову, — мы одни? Втроем во всем доме?
— М-м… — затруднилась Гарина. — Втроем?
— Ну, да! — расширились глазята. — Ты, я и Коша!
— А-а… Про кота-то я и забыла, — Рита обняла Лею, и осторожно, боязливо даже, спросила: — Сильно по маме скучаешь?
— Не-а! — мотнулись золотистые локоны. — Уже не скучаю! Папа сказал, что мама приедет через месяц. И теперь я ее жду!
Рита ощутила внутри обволакивающее ласковое тепло.
— Веришь папе? А почему?
— Рита, не говори, что не понимаешь! — Лея погрозила пальчиком. — Потому что папа никогда
