Кир Булычев - Покушение
— Я вас уже пропускал, — ответил часовой.
Шофер Дзержинского, верный Марек, заглушил двигатель и подошел к ним.
Латыш не открывал калитку.
— Ты не узнаешь, что ли? — спросил он.
— Извините, я узнаю, но товарищ Дзержинский уже там.
— Но ты машину знаешь? спросил Марек. — Ты нашу машину, наше авто знаешь? Такого второго в Москве нет.
Машина была новая, малиновая, бенц», такого больше в кремлевской конюшне не водилось.
— Вот мой пропуск, — сказал Дзержинский.
— Тогда я не понимаю, — сказал латыш, но отступил назад и взял под козырек.
— А вот это мы сейчас выясним.
Дзержинский вошел в калитку, за ним последовал Марек, и Дзержинский, не любивший неоправданного риска, не стал его прогонять.
Между калиткой и особняком было метра три — короткая дорожка, выложенная плиткой, с кадками по сторонам, из которых торчали высохшие пальмы. Затем изысканно расписанная трубочным дымом в стиле модерн дверь.
Дзержинский толкнул ее и ступил в сторону.
Марек понял его и быстро шагнул внутрь.
За ним последовал Дзержинский.
Они миновали прихожую.
Затем через открытую дверь вошли в гостиную, частично переделанную в лабораторию.
Получился странный гибрид — мягких кресел, торшеров и лабораторного стола с пробирками и центрифугой.
Золтан — розовый, аккуратный, в изумительно белом халате — отмерял корм в клетку.
— Добрый день, — сказал Дзержинский. — Где Гриша?
— Оу! — ответил Золтан.
И разразился венгерским монологом, из которого Председатель ничего не понял, но ощутил изумление лаборанта.
Поэтому рукой указал Мареку на дверь в бывшую спальню.
— Ах! — произнес немногословный шофер.
Дзержинский не уловил в возгласе страха, а лишь удивление, и последовал за Мареком в следующую комнату.
И тоже удивился На отодвинутой к стене широкой кровати сидел он же, то есть другой Дзержинский, в такой же тщательно выглаженной гимнастерке, брюках со складкой и начищенных ботинках.
При виде гостей он поднялся, не спеша и без следов испуга.
— Простите, сказал он, — но я был вынужден пойти на небольшую проделку, чтобы проникнуть в это помещение.
— Зачем? — спросил Дзержинский, заложив руки за спину.
Марек держал пистолет, готовый выстрелить.
— Мне надо было поговорить с моим учеником и подопечным, которого вы знаете под именем Григория. Я не ошибаюсь — Григория?
— Марек, доставь гражданина Коромыслова в комиссию, — сказал Дзержинский. — Я его допрошу завтра.
— Ну и память! улыбнулся незнакомец Коромыслов улыбкой Дзержинского. — Мы с вами виделись лишь однажды, в девятьсот двенадцатом году, на явочной квартире в Минске. Я прав?
Лицо Коромыслова неуловимым образом изменилось, чуть-чуть, но он уже не был похож на Дзержинского, хотя формально все — и костлявый нос, и узкое лицо со впалыми щеками и даже маленькая бородка, эспаньолка, какими любил украшать себя Шаляпин, изображая Мефистофеля, — все осталось.
— Я полагаю, — сказал Коромыслов, отводя в сторону руку Марека с револьвером жестом ленивым и легким, как отводит руку назойливого поклонника знатная красавица на балу, — что нет смысла задерживать меня, раз я сам решил уйти. Рад был встретиться.
Он наклонил голову.
Дзержинский хотел было возразить, но передумал, промолчал, глядя, как Коромыслов прощается за руку с робеющим Миллером — Мельником.
— Поздравляю тебя с успехами, мой мальчик, — сказал Коромыслов. — Я не обманулся в своих ожиданиях. Но повторяю то, что сказал: может быть, тебе еще рано приниматься за человека. Это рискованно не только в научном аспекте, меня смущают моральные и этические последствия такого эксперимента.
— Но это было решение… — Гриша перевел взгляд на Дзержинского. — Для этого мне выделили средства и новую лабораторию. Вы же знаете…
— Я не останавливаю тебя, — произнес Коромыслов. Мое дело — предупредить вас с покровителем об опасности, которую вы, как свойственно людям, еще не осознаете.
Именно для этого я сюда пришел в таком несколько необычном виде. А знаете, Феликс, вас на улицах узнают и даже разбегаются по подъездам.
Коромыслов неприятно визгливо рассмеялся. Словно смеяться не умел.
Не прощаясь, Коромыслов быстро, походкой Дзержинского, нетерпеливой, спешащей, покинул комнату, простучал каблуками по паркету гостиной, и оставшиеся посмотрели скорее на место, в котором он только что находился, будто не верили собственной памяти.
— Кто он? — спросил наконец Дзержинский.
— Он… это мой старый… наверное, «покровитель» неточное слово, правда?
— Как его имя?
— Вы назвали его Коромысловым, — осторожно уклончиво ответил Гриша.
— Как! Его! Имя?
— Я называл его Учителем.
— Точнее!
— Феликс Эдмундович, я не ваш лакей, И я не намерен отвечать на глупые вопросы.
Гриша говорил медленно и тихо.
Подчиняясь незаметному движению пальцев Дзержинского, шофер Марек вышел из комнаты.
Дзержинский умел владеть собой. Человеку, мало знавшему его, могло показаться, что он смирился, отступил.
— Рассказывайте, Гриша, что у нас нового.
Дзержинский сделал упор на местоимение.
— Я докажу вам, — сказал Гриша. — Хотя Учитель возражает против опытов с людьми.
— Никто ни к чему вас не принуждает, — сказал Дзержинский. — Вы можете немедленно собрать свой скарб и убираться куда пожелаете.
— Это невозможно, — ответил Гриша. Он был серьезен. Он всегда был серьезен, и это опасно, если имеешь дело с гением узкой специализации.
— Почему же? — язвительно заметил Дзержинский.
— С новым оборудованием и расширением объема работ я не смогу вернуться на Болотную, и мне придется прекратить работу.
Он смотрел на Дзержинского, как на малого непонятливого ребенка.
— Коромыслов вас субсидировал? — спросил Дзержинский.
Он надеялся, что Марек смог послать за Коромысловым латыша или сам в крайнем случае пошел за ним. Надо было выяснить, где прячется этот оборотень. Нельзя было допустить, чтобы по Москве разгуливал человек, посмевший принять облик Дзержинского настолько убедительно, что часовой спутал его с оригиналом.
Опасность, исходившая от Коромыслова, усугублялась тем, что Дзержинский не мог отыскать ему полочку, место в системе мироздания. Будто он был человеком из небытия, А значит, врагом.
— Учитель всегда помогал мне, — ответил Гриша. — Вам показать образец один? —
— Да, — сказал Дзержинский. — А где Коромыслов проживает?
— Он говорил, что в Костроме, — сказал Гриша, — но по выговору он москвич.
Заходить в комнату вы не будете, — сказал Гриша. — Чтобы не травмировать образец.
В стене спальни, за шторой, было вырезано круглое окошко.
— С той стороны зеркало, — сообщил Гриша. — Он вас не увидит.
Вдоль по «Реке Хронос»
За несколько месяцев до смерти Кира Булычева в конце мая или начале июня — состоялась запись телепередачи «Линия жизни» с его участием. Первый раз ее показали через месяц, а второй — изменив сетку канала «Культура» в день его ухода. Игорь Всеволодович в ней просто рассказывал о своей жизни, о чем-то шутил, о чем-то вместе с залом размышлял, но через несколько месяцев, увы, эта видеозапись прозвучала как своеобразное подведение итогов. Среди множества интересных вопросов, заданных писателю, был и такой: «Что из написанного вы сами считаете самым важным, что вам самому больше всего дорого?» Вопрос прозвучал буднично, и Игорь Всеволодович так же буднично, почти не задумываясь, ответил, что есть у него дело если не всей жизни, то по крайней мере последнего десятилетия, но он его, по всей вероятности, не закончит. Он говорил о большом книжном проекте «Река Хронос».
К огромному сожалению читателей, Кир Булычев оказался прав — цикл остался незаконченным, Хотя новые книги, входящие в него, продолжают выходить и после смерти писателя. Игорь Всеволодович не успел увидеть книжного издания романа «дом в Лондоне», вышедшего в издательстве «Омега». Это самый последний по хронологии роман цикла. В архивах Кира Булычева была найдена почти законченная рукопись «Покушения — четвертой части, действие которой происходит в 1918 году…
«Река Хронос — это уникальный литературный проект, в котором нашли воплощение обе творческие стороны Игоря Всеволодовича, обе его главные ипостаси: история и литература. В нем органично соединились самые разные литературные направления: и семейная сага, и классическая фантастика, и альтернативная история, и детектив, и роман о любви, и сатира, и глубокая трагедия. Его главные герои — супруги Андрей и Лидия Берестовы.
Первая книга цикла вышла в 1992 году в издательстве «Московский рабочий». Она сразу же привлекла к себе внимание как нечто неординарное. Неожиданным был сам формат книги — она была огромной, словно старинный фотоальбом. Эту иллюзию укрепляли иллюстрации, сделанные супругой писателя Кирой Алексеевной Сошинской, — они были стилизованы под старинные фотографии и открытки. Притом, что этот фолиант было довольно неудобно читать, он настраивал на очень правильный лад — казалось, что вместе с каждой страницей романа ты переворачиваешь страницу российской истории ХХ века, Под массивной обложкой с золотым тиснением «Река Хронос» вышли первые три книги цикла — «Наследник», «Штурм Ай-Тодора» и «Возвращение из Трапезунда». Действие первой книги происходит в 1913–1914 годах, во второй и третьей — в 1917-м. Юные герои романа — Андрей и Лидочка — встречаются, влюбляются и женятся. При этом они оказываются в самой гуще событий сначала времен реакции и Первой мировой войны, а потом Февральской и Октябрьской революций. Дело в том, что Андрей получает в наследство необычный прибор — он позволяет переноситься вперед по времени, он помогает нырнуть в одном месте реки Хронос, а вынырнуть гораздо ниже по течению. Иногда, выныривая, герои попадают в альтернативные, но при этом нестойкие «ответвления» времени. Так, например, они оказываются в ситуации, когда Россия победила в Первой мировой, взяв штурмом Стамбул-Константинополь, где и был повенчан на царствование малолетний наследник, сын Николая… Однако этот мир распался, едва герои успели его покинуть.
