Совершенно несекретно - Дмитрий Валерьевич Иванов
Зал оживился, предчувствуя окончание не только заседания, но и всего этого длинного, изматывающего Съезда. Люди зашевелились, закрутили головами, обмениваясь мнениями с соседями.
— Хотелось бы, — продолжил Примаков, — чтобы те депутаты, кто войдёт в комитеты — а вы получите свежие списки от председателей палат — приехали 19 июня. Надо будет поработать в комитетах над составом будущего правительства и выслушать министров. Думаю, это будет очень полезно.
Ё-моё! Да что ж такое! Не планировал я 19-го быть в Москве… А главное — что, разве можно было вообще не вступать ни в какие комитеты и комиссии⁈ Я этого не знал!
Расстроенный еду в гостиницу, чтобы столкнуться с ещё одной несправедливостью: меня выселили! И в самом деле — я никого не предупредил, что задержусь ещё на пару дней. Откуда администрации гостиницы знать, что я остался для работы в Верховном Совете? Хорошо, что места свободные были. Не для всех, конечно. Но я светанул ксивой, и мне сообщили, что через десять минут номер будет готов. Простенький, не люкс, как у меня был раньше. Но всё же крыша над головой — и на том спасибо.
Утром — опять на тренировку. Заодно надо проконтролировать, чтобы Катька не осталась в Москве. Кстати, её сегодня в зале нет. А вот остальные — весь разношёрстный состав, включая двух «смотрящих» за общагой — все на месте. И хоть вижу их, наверное, в последний раз, но учу парней на совесть.
По окончании тренировки уже на выходе из подвала слышу разговор вчерашнего патлатого агрессора и Катерины в соседней с раздевалкой небольшой комнатке. И диалог у них довольно любопытный.
— Миш, ну я же всё решила — поеду домой, — голос Катьки — звонкий и решительный. — Нам с сестрой предложили подработку в нашем цуме! Это что-то нереальное! А тут в лучшем случае я квасом торговать буду на ВДНХ во время практики…
— Катюш, ну зачем сразу уезжать? — канючит Михаил. — Тут столько всего впереди… Мы могли бы гулять по городу до рассвета, пить газировку… да хрен с ним — даже твой квас на ВДНХ! Кататься на троллейбусах без конца. Нам же нравилось…
— Да тебе всё равно с кем гулять! — вдруг зло выплевывает Катя. — Добился своего — чего тебе ещё надо?
— Это ты из-за этого боксёра? Вот так вот, да? — голос Михаила становится резче. — Я всего раз с Машкой прогулялся…
— И с Веркой…
— Ну и с Веркой на дискач сходили — и что?
— А вот когда у меня появился новый ухажёр — ты сразу обо мне вспомнил!
Ухажер — это, я так понял, боксер Штыба. Надо как-то незаметно уйти, а то неудобно: скажут — подслушиваю. Пусть сами разбираются…
Но внезапно ситуация за дверью изменилась.
— Шалава подзаборная! — заорал Мишка, срываясь на визг.
— Козёл брехливый! — не уступает ему Катька.
— Э… вы чего, молодёжь? — раздался ещё один голос. Глухой, низкий. И, похоже, принадлежал он тому самому местному блатному — бывшему боксёру.
— Это тебе за козла! — истерит Михаил.
Слышу глухой удар — что-то грохнулось об пол. Он что — ударил её⁈ Первоначальное желание уйти и не мешать молодым испарилось мгновенно. Пинком выбиваю дверь — и вижу: Димон (или всё-таки Славик?) с развороту пинает патлатого Катькиного воздыхателя. Тот лежит на полу, закрываясь от ударов руками.
Но не он меня волнует. В углу помещения на полу лежит в отключке Катя! Лицо бледное, а с подбородка стекает тонкая струйка крови.
— Это не я, это он! — запыхаясь, бросает Димон-Славик, который, конечно, моего эффектного появления не пропустил и теперь пытается оправдаться по поводу лежащей без движения Катерины.
— Дышит! Вы что здесь устроили? — недоумеваю я.
Проверив пульс, пытаюсь помочь Катьке способом, которым уже однажды помог Виктору Семеновичу. То есть не трясу голову, а аккуратно повернув её на бок, пытаюсь минимизировать последствия удара. Главное — не усугубить.
Зашибись… Бить Михаила смысла нет — пинок по морде от третьего в этой комнате и, как оказалось, не лишнего, вырубил парня. Приехавшая скорая увезла обоих. Вроде как — с переломами челюстей.
Вот это я помог девушке… Как бы теперь лекарство не оказалось хуже самой болезни.
Милицию тоже вызвали. Но у ментов — облом: оба предполагаемых виновника уже вне досягаемости. Один в больнице в бессознательном состоянии, второй, — который оказался всё-таки Димоном, а не Славиком — сбежал. С моего согласия, конечно. Я ведь разговор слышал и, хотя самого удара не видел, уверен: не он бил Катю.
— Мишка на меня тут работал. Я думал — авторитетом помогу ему в разговоре с девчонкой… а тут, вишь, как вышло, — пояснил напоследок Димон.
Парень не бандит пока — это видно. Но спекулянт — точно. С собой сумка с сигаретами, жвачкой и прочей мелочёвкой. Товар для местного ПТУшного оборота, похоже. Впрочем… может, статью за спекуляцию уже и отменили.
Труднее было отделаться от милиции. В глазах приехавшего наряда явственно читалось: «А не повесить ли нам обе покалеченные челюсти на боксёра?» Удобненько. Логично. И главное — быстро. Вот только обломились они. Я невозмутимо сунул им под нос удостоверение члена Верховного Совета, и менты трогать меня не посмели.
— Ну, хоть показания дай, — взывали стражи порядка к моей совести.
— Даю. Не видел, кто бил: ни девушку, ни парня.
Ссору слышал. Через дверь. Вот очухаются — их и допрашивайте.
Проходили уже! Сейчас опять полдня потеряю, а у меня планы… Надо переговорить с Малышкиной Олей, той самой выпускницей МГУ из общаги. Госы она закрыла в четверг, а на днях уже моталась насчёт работы в банк. Я звонил в пятницу нашему председателю Егорову, и вроде как новая сотрудница ему глянулась. Но пока девушку на кассу поставят. Егоров сказал — пусть с низов начинает.
Да я не против. Единственное, что потребовал: зарплату — не триста стандартных, а хотя бы триста пятьдесят. И жильё. Это принципиально.
Триста пятьдесят — сейчас, между прочим, совсем немного. Но жильё за счёт фирмы и перспективы — это уже разговор.
В общаге Олю удалось застать совершенно случайно — она собиралась на свидание с кем-то, и поймал я её прямо у входа во всей боевой красе: макияж, духи шлейфом, модный прикид.
