Разбойничья злая луна - Евгений Юрьевич Лукин
Сначала Ар‑Шарлахи ощутил облегчение, когда неизвестный столь любезно избавил его от необходимости строить из себя стратега. Затем пришло беспокойство. Во‑первых, незнакомец (узнать хотя бы, как его зовут!) живо напомнил ему Тианги; вскоре Ар‑Шарлахи даже стало казаться, что он улавливает в речи нежданного спасителя некую напевность и склонность к ненужным придыханиям. А во‑вторых… Что‑то не нравилось Ар‑Шарлахи в этих детально разработанных планах. Когда же он понял, что именно, ему и вовсе сделалось не по себе.
— Ты говоришь, отступить… — сказал он, и в комнате стало совсем тихо. — А что будет с тенью Ар‑Аяфы?
Карие глаза поглядели на него со сдержанным любопытством.
— Ну, поскольку я не государь, — негромко произнёс их обладатель, — то ответить точно затрудняюсь. Скорее всего, ничего хорошего.
— То есть ты собираешься отдать взбунтовавшийся оазис на милость Улькара? — слово «милость» Ар‑Шарлахи подчеркнул особо, и присутствующие, до этого заворожённо слушавшие кареглазого, переглянулись с тревогой. Всем было отлично известно, какой милости можно ожидать от властелина Харвы.
— Тень Ар‑Аяфы нам не удержать в любом случае, — пояснил кареглазый. — Сдача её неизбежна. Кроме того, все, кто способен носить оружие, уйдут с нами.
— А кто не способен?
Прямые брови собеседника на секунду перестали быть прямыми и вспорхнули изумлённо. Очевидно, вопрос показался странным и наивным.
— Продолжай, — буркнул Ар‑Шарлахи.
Кареглазый продолжил, но теперь отношение присутствующих к тому, что он говорил, было другим. Они уже не ловили каждое слово как некое откровение, но поглядывали то и дело на Шарлаха, пытаясь прочесть по его лицу, как он сам относится к услышанному. А лицо становилось всё мрачнее и мрачнее. Кареглазый начал нервничать и, явно смяв заключительную часть своей речи, умолк.
— Кто ещё хочет что‑либо мне посоветовать?
Фраза прозвучала несколько оскорбительно. Кареглазый выпрямился и заметно побледнел. Остальные переглянулись. Желающих что‑либо посоветовать не нашлось.
— Хорошо, — сквозь зубы сказал Ар‑Шарлахи. — Своё решение я сообщу вам чуть позже. А сейчас — идите. Ты — останься, — добавил он, обращаясь к Алият.
Секунда прошла в недоумённом молчании, потом зашуршали плащи, зазвякал металл. Вздыхая, озабоченно перешёптываясь вполголоса и покачивая головами, люди поднимались с ковра, и вскоре комната опустела. Некоторое время Ар‑Шарлахи сидел с каменным лицом, выпрямив спину, потом вдруг ссутулился и затравленно посмотрел на Алият.
— Слушай, достань вина… — упавшим голосом попросил он.
Та, не говоря ни слова, вышла и вскоре вернулась с кувшинчиком. Тревожно заглянула в глаза.
— Не знаю, что делать… — подавленно пробормотал он, срывая восковую печать.
— Вроде он всё правильно говорил… — осторожно заметила Алият.
Ар‑Шарлахи сделал ей знак немного помолчать и, отведя повязку с лица, залпом осушил полную чашку. Перевёл дыхание, посидел, недобро прищурясь куда‑то в угол. Потом вскинул глаза на Алият.
— Кто он?
— В смысле — как зовут?
— Да хотя бы это!..
— Как зовут, не знаю, а кличка — Кахираб.
— То есть выходец из Пьяной тени?
— Ну да… Вчера поднял тень Ар‑Нау, привёл три корабля…
— Ар‑Нау? Так это же совсем рядом с кивающими молотами!
Алият замерла на секунду.
— Ты думаешь, что он… — она не договорила.
— Да уверен!.. — проворчал Ар‑Шарлахи, наливая вторую чашку. — Будь спокойна, без присмотра они меня не оставят… Что же делать‑то, а?
Последнюю фразу он произнёс самым жалобным тоном. Алият робко подсела и обняла его за плечи. Раба, во всём послушная господину. Раньше её надо было в бархан закопать…
— Да ничего тебе делать не нужно, — жарко зашептала она. — Они сами всё за тебя сделают. Ну что ты — хуже Улькара?..
— А что с Ар‑Аяфой?
Алият чуть отстранилась.
— Ты тут вообще ни при чём, — сказала она очень серьёзно. — Они сами подняли мятеж. Нас ещё не было в этой тени, так ведь?
— Да в том‑то и дело! — вскричал он в отчаянии. — Те, кто поднял мятеж, уйдут с нами! А те, кто не поднимал? Они‑то ведь останутся! В чём они виноваты?
— Ни в чём, — сказала Алият. — Но это ведь война. Всех не сбережёшь… Там люди ждут, — напомнила она, кинув на дверь. — Ты пей, да я спрячу…
В угрюмом молчании Ар‑Шарлахи выцедил вторую чашку и, отдав её вместе с кувшинчиком Алият, расстроенно буркнул:
— Зови…
Когда предводители отрядов и послы от взбунтовавшихся теней расселись, Ар‑Шарлахи уже восседал на подушках, как и подобает будущему владыке Пальмовой Дороги: позвоночник — прям, глаза — надменны.
— Кто задумал, тот и исполняет, так ведь, Кахираб? — негромко и медленно проговорил он.
Темнолобый кареглазый Кахираб с облегчением нагнул голову в глубоком кивке.
— План — твой, — так же неспешно, словно бы через силу, продолжал вождь. — Стало быть, тебе и командовать…
— Благодарю за честь! — прочувствованно ответил тот.
На него взглянули — кто с завистью, кто с уважением, кто просто внимательно.
На душе у Ар‑Шарлахи было скверно. Он ждал, он надеялся, что вино произведёт на него своё обычное действие, что в самый последний миг снизойдёт вдохновение… Да нет, даже не вдохновение, а просто храбрость. То ли недостаточно выпил, то ли слишком устал, но не вышло, не выговорилось то, что он задумал сказать: «Командуй, отступай, разбивай караваны Улькара поодиночке, а я остаюсь здесь…» И ничего бы они с ним не сделали…
И всё же нужно было что‑то произнести, смутить, сбить спесь, хоть как‑то расквитаться за собственную слабость…
— Да, кстати, Кахираб…
Тот вскинул голову. Карие глаза исполнены внимания и почтения — не придерёшься. И Ар‑Шарлахи продолжал небрежно:
— Такая просьба: передай от меня привет Тианги… при случае.
Как он и ожидал, Кахираб был искренне удивлён:
— Какому Тианги?
Ар‑Шарлахи медленно усмехнулся, не сводя с него насмешливых презрительных глаз.
— Ты не знаешь Тианги?
— Я знаю нескольких человек, носящих это имя.
Усмешка увяла.
— Ты, должно быть, имеешь в виду Левую руку Анитамахи, — спокойно, не отводя взгляда, с бесстыдной откровенностью продолжал смуглый упрямобровый Кахираб. — Хорошо, передам сегодня же…
Глава 30
Ночной ливень
Бритоголовый жрец (вернее, не сам жрец, а служитель храма; жрецы хранили обет молчания) намекнул, что, коль скоро война пойдёт не только за независимость Пальмовой Дороги, но и за веру отцов, то кому, как не ему, Шарлаху, надлежит подать пример благочестия. Предложение это странным образом
