Комбриг - Владислав Николаевич Конюшевский
И наконец, еще минут через сорок пароход с первой партией «французов» причалил у пирса. С него полетели веревки, которыми посудину быстро привязали к берегу, а оркестр, который уже минут десять обозначал себя неожиданно громкими звуками, грянул «Прощание славянки». На ветру плескались красные флаги, флажки и транспаранты. Небо было в тучах, но погода теплая, настроение хорошим, поэтому встречающие приветствовали светло-зеленых (видно, качка их вконец доконала) пассажиров слаженным «ура!».
Потом было общее построение понемногу приходящих в себя воинов-интернационалистов, небольшая, буквально на двадцать минут, речь комиссара, и людей повели в подготовленные для них казармы.
При этом, как раз во время речи, мне принесли донесение о том, что самолет со Сталиным – того. Не в смысле, что брякнулся, а в смысле, что вообще не вылетел из-за погоды. И теперь полет состоится, когда позволят метеоусловия. Глянув на низкие тучи, я лишь понятливо хмыкнул и, тихонько напевая под нос: «Который раз лечу Москва – Одесса, опять не выпускают самолет…», продолжил разглядывать внимательно слушающих Лапина солдат.
Кстати, было видно, что люди готовились – форма чистая, сапоги сияют, а выправка такая, какой я уже давно у рядового состава не видел. Да и офицеры (самый старший из которых по званию был капитаном) тоже не подкачали. Надетые ради такого случая парадные погоны горели золотом, ремни подчеркивали ладные фигуры, а лихо обмятые фуражки явно намекали, что перед нами не штабные вояки.
Заметил также интересную штуку – у прибывших «золотопогонников» не дергался глаз при обращении «товарищи». Даже рядышком. Нет, они вполне мирно и благожелательно слушали речь Кузьмы. Да и с чего бы им кривиться? Самое «веселое» время разборок осени-зимы прошлого года (когда Жилин в коме отлеживался) они пропустили. Максимум, что до них доходило, так это слухи. Но слухи это такая вещь, что надо делить на двенадцать. Вот и поделим, тем более что комиссар своего точно не упустит. У Лапина ведь уже по часам расписано, когда, что и кому говорить. И Кузьме в этом смысле я доверяю на все сто. Он обработает неискушенную паству настолько невиданным идеологическим прессингом, что ксёндзы с Козлевичем и рядом не стояли[29]. Так что впереди у ребят множество интересных и удивительных откровений, разносящих привычное им видение мира на осколки.
Ну а пока еще не знающие, что их ожидает, люди спокойно внемлют оратору и с большим интересом разглядывают необычное обмундирование морпехов. Хотя тут нет ничего удивительного – на нас так все пялятся. Ведь тот же берет вообще не использовался в вооруженных силах императорской армии. Ватные бушлаты-«афганки» идут в ту же копилку. Да даже ножи, висящие на поясе каждого (каждого!) морского пехотинца, коренным образом выбиваются из привычного вида. Тут ведь или сабли таскают, или кинжалы, или нож типа «бебут». То есть живопырки от полуметра и выше. Поэтому аккуратная копия НР-43 притягивала взгляд и навевала мысли.
К концу речи ветер усилился, и даже стал накрапывать мелкий дождь. Поэтому растягивать мероприятие не стали, пригласив бойцов пройти в казармы. Воодушевленные прибытием и обещанием праздничного ужина солдаты восприняли слова с энтузиазмом и быстренько, не нарушая четкости построения ротных коробок, рванули за проводниками.
Потом было размещение, тот самый ужин, а уже после него мы стали вести беседы с офицерами, коих набралось человек тридцать. Нет, и до этого никто не молчал, живо интересуясь делами и обстановкой, но массированную агитацию с нижними чинами было решено начать с завтрашнего дня. А вот «золотопогонников» подтянули сразу. При этом как-то сразу получилось, что разговор пошел довольно легко. Просто, пока мы шли в некое подобие здоровенного актового зала, один из двигающихся за нами людей, подвижный словно ртуть чернявый поручик (видно, успевший уже где-то принять на грудь) довольно громко, шутливо выдал:
– Похоже, господа, нам сейчас наконец обозначат, кто виноват и что делать!
На него шикнул какой-то штабс-капитан, но я чуть притормозил и, оказавшись рядом с ними, не менее громко ответил:
– Господи, как же вы в заграницах от жизни-то отстали. Ведь ответы на эти давно мучившие русскую интеллигенцию вопросы уже получены.
В офицерской толпе кто-то хрюкнул от неожиданности, а капитан (который был старший команды) заинтересовался:
– Позвольте спросить, и какие же? А главное – кто их дал? Социалисты?
Я мотнул головой:
– Нет. На первый вопрос ответил крупный чиновник российского дипломатического корпуса, а на второй – капитан военного, российского же корабля. И в их изумительно кратких откровениях уместилась истина, предельно конкретизирующая понятия фундаментальных принципов реальности, и отразилось глубочайшее познание бытия человека.
Толпа, идущая следом по широкому коридору, от этих слов даже остановилась, а старший, видя, что я замолк, поторопил:
– Я заинтригован…
Тоже остановившись, повернулся к остальным и, разведя руками, растянул губы в улыбке:
– Ну что вы… Никакой интриги тут нет. Дипломат на вопрос «Кто виноват?» дал хлёсткий, словно выстрел, ответ: «Дебилы, мля…» А моряк, как человек военный, конкретизировал ответ на вторую половину этого глубоко философского вопроса: «Дави их, мля!»
В офицерской среде раздались всхлипывания, переходящие в приглушенный хохот, а капитан, глядя на меня смеющимися глазами, уточнил:
– Позвольте спросить, «мля» в данном случае обязательно?
Я деланно оскорбился:
– Это – цитаты. Так что неопределенный артикль «мля» обязателен всенепременнейше! Согласитесь, ведь не дело хоть как-то искажать слова великих людей. – После чего, усмехнувшись, свернул беседу в деловое русло: – Чувствую, у вас, помимо этого, накопилось очень много вопросов. И мой комиссар, с которым вы уже успели немного познакомиться, с радостью на них ответит. Так что, товарищи офицеры, не будем терять времени. Прошу за мной!
Ну, в общем, как разговор на позитивной ноте начался, так и продолжился. При этом участников интересовало буквально всё. От вопроса «Как так получилось, что государь-император отрекся?» до «А что, собственно, сейчас вообще происходит?». Хотя, как я понял, насчет «Nikolai numero deux» парни были в курсе еще с семнадцатого. Их больше интересовала наша интерпретация, так как народ смутно подозревал, что информация комиссаров Временного правительства и комиссара от коммунистов может разниться. И в общем-то угадали. Во всяком случае, то, что гражданина Романова заставили отречься под угрозой уничтожения семьи, вызвало большое удивление, переходящее в ропот[30].
Но Лапин их быстро успокоил, буквально за полчаса объяснив, что к чему, и закончив эту часть выступления фразой:
– Ну а вы что думали? Ведь российский капитал, после того как окреп, очень хотел не только
