StEll Ir - История Любви. Предварительно-опережающие исследования
– Хватит! – строго пресекла порыв неуёмного вожделения Ларочка. – Вон, Раечка уже засыпает!
Раечка действительно дремала, уютно устроившись у Наташи на коленках: Наташа слишком ласково и убаюкивающе поглаживала её по животику, спинке и плечикам.
Динуля хмыкнула, куснула Ларочку за голую коленку и бросилась на четвереньках к своей кровати. Но Ларочка не поддалась на провокацию, объявила отбой и через пять минут уже желала всем по очереди «Спокойной ночи!»…
…прекрасны, покойны и безмятежны предутренние часы, когда ночь охватывающая покровом своим целый мир отступает только тихо шелестящими подобно волнам о прибрежный песок последними баюкащими порывами… когда где-то, неведомо где, занимается ещё недосягаемое лучами утро… когда больше всего на свете хочется, чтобы прекрасные едва уловимые сны длились вечность…
«Славься Отечество наше свободное! Дружбы народов надёжный оплот! Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведёт!!!»
– Б..блин!!! – тёплая со сна рука Ларочки Моховой шарила по стене в изголовье в поисках вилки; после нескольких неудачных попыток громогласные звуки гимна обратились в прежнюю тишину в полутьме. – Это ж какая мелкая зараза включила приёмник?!
В кроватях рядом послышалось сдавливаемое хихиканье сразу нескольких «мелких зараз». Через несколько минут на мелодию всесоюзной побудки заглянул разбуженный ни свет ни заря Матвей Изольдович в одних кальсонах:
– Доброе утро, девочки! На зарядку становись! Нам не страшен снег и лёд – наш отряд идёт вперёд!
– Матвей Изольдович, да вы что! Там же минус пятнадцать! – жалобный стон исторгся из нежной девичьей груди Ларочки, но круглая голова воспитателя уже исчезла за дверью.
– Динка, ты? – Ларочка укуталась в одеяло с головой. – Или Раечка?
В голосе Ларочки звучало столько серьёзно обиженных ноток сразу, что соседние кровати почти одновременно ответили двумя почти искренними «Нет!». Впрочем, Матвей Изольдович сам вскоре обнаружил, что слегка погорячился со смелостью своего наспех поэтизированного отряда: попытавшись приоткрыть дверь на улицу, он сумел сдвинуть её лишь на несколько сантиметров – за ночь детский дом порядком приукутало свежим снежком. И одно дело – весело расчищать снежные заносы солнечным утром после завтрака, а совсем другое – пытаться выбраться в окружающей темноте, утопая по колени в холодном сковывающем движения пухе.
– Девочки, отбой! – смешная лысая голова вновь показалась в дверном проёме. – Зарядка переносится на потом. Ларочка, поможешь Зинаиде Поликарповне с завтраком?
– Ой, Матвей Изольдович, я знаю… Вы спать мне мешаете! – Ларочка вела теперь все диалоги исключительно из-под одеяла.
И на ближайшие полчаса в спальне девочек вновь воцарилось мирное предутреннее равновесие.
Но уснуть Ларочке Моховой не удавалось. За окном начинало сереть рассветное небо, а покоя никак не давали прерванные литаврами гимна сны едва уловимого, но очень будоражащего содержания… Ларочка неоднократно пыталась вспомнить, о чём, собственно, был хотя бы последний из снов, но тепло-тревожные образы исчезали, лишь начав проявляться. После ряда бесплодных попыток и получасового ворочанья в постели Ларочка обнаружила, что лежит на спине с чуть подрагивающими коленками, а под исходящимся теплом животом нестерпимо и размеренно, тихо зудит её писька. Она потянулась к ней пальцами и пошире раздвинула коленки под одеялом. От первых же прикосновений стало легко и чудесно во всём теле. Туго натянувшийся покров одеяла едва заметно задрожал…
Ларочка прикрыла глаза и перед глазами её вновь почему-то оказались все эти принцы и принцессы вчерашнего вечера упоённо целующиеся без трусов… Посторонняя горячая ладошка осторожно погладила её по бедру, по напряжённой кисти руки и почти сразу нырнула ей под ладошку в мягкие вспотевшие губки. Ларочка тут же открыла глаза, сжала пятью пальцами чужую ладошку и приподнялась: «Наташ, ты чего?». «Ничего… Спи…», лежавшая рядом на соседней кровати Наташа сама казалась спящей, и только ручка её была протянута из-под её одеяла в Ларочкину постель. Ларочкины пальцы разжались, и Наташина ладошка быстро заскользила по мокрым губкам, пожимая, поглаживая и теребя. Ларочка прерывисто вздохнула и расслабленно откинулась на подушку. В письке стало совсем хорошо. Она уже не представляла себе ничего, а просто чувствовала, как смешно и щекотно становится во всём будто согревающемся с каждым мгновением теле.
В один миг Наташа оказалась в постели рядом с Ларочкой и тесно прижалась своим голым телом в одних трусиках к теплу Ларочкиной ночной рубашки. Губы Наташи потерялись где-то у Ларочки на холмиках грудей, а Ларочка только сильней прижала Наташину спинку к себе. Но Наташа проворным ужом, не задерживаясь в горячем прижатии, всем телом осторожно соскальзывала по Ларочке вниз. Писька у Ларочки еле слышно всхлюпывала от участившихся в ней плесканий Наташиной ладошки. Ларочка была куда больше встревожена этими нечаянными звуками, чем движениями Наташи, и заметила Наташину голову у себя между ног лишь тогда, когда губы девочки щекотнули ей мех лобка.
«Наташк… Ты балда… Что ты делаешь?», Ларочка, похоже, и в самом деле никогда не встречалась с подобным, а лишь слышала об этом что-то неясное и невероятное. Но Наташа уже тихонько мычала вместо ответа своим ротиком на Ларочкиных мягких покрытых редкими волосками губках. Ларочка сильно зажмурилась и в приливе чувств потянула себя за широко раздвинутые коленки. Одна коленка выскочила острым уголком из-под одеяла и матово-глянцево засветилась в наполняющих уже комнату утренних сумерках.
Со второй коленки одеяло приподняла невесть откуда взявшаяся возле кровати Динуля. С приоткрытым в изумлении ртом она смотрела на влизывающуюся в Ларочкино лоно Наташу. Ларочка широко раскрыла глаза и попыталась ещё что-то произнести, но так и замерла с расспахнутым ротиком. Перехваченное дыхание остановилось внутри, сердце бешенно заколотилось, а большие пальчики ног чуть коснулись Наташиных плечиков и сильно вжались в них: подведённые к потолку глаза Ларочки блуждали где-то в небе от испытываемой невероятной и захватывающей эйфории…
– Ойй-ёй! – непроизвольный вздох, наконец, вырвался из Ларочкиной груди, всё тело расслабилось, и она автоматически попыталась прикрыть голую письку ночнушкой.
Но под натянутым подолом что-то стремительно забарахталось, и оттуда показалась смеющаяся Наташина голова.
– Класс! – Наташа даже облизнулась своим розовым язычком от удовольствия и прижала стоявшую рядом Динулю за попку к себе.
Ларочка вылезла из-под них и уселась на подушку, задрав ночную рубашку и рассматривая свои алеющие излизанные Наташей губки. Соседние кровати вновь откликнулись похихикиванием, и, обернувшись, Ларочка обнаружила, что никто уже в спальне давно не спит.
– Ага! – внимание Ларочки, казалось, вернулось к её мокрой встревоженной письке. – Вот сейчас и выясним, раз не спится, кто это у нас устроил сегодня День Радио! Раечка – прыг ко мне! Это ты, лапочка, так влюблена в утреннюю зарядку на свежем воздухе?
– А я тоже, может быть, зарядку люблю! – произнесла сидящая в ногах Ларочкиной постели Наташа, и начавшая было путешествие на четвереньках через кровати Раечка замерла на месте. – Особенно на морозе… закаляться полезно…
– Но ты же ведь не могла этого сделать, Наташенька? – в голосе Ларочки Моховой звучали лишь лёгкие нотки сомнения.
– Не могла! – согласилась Наташа. – Но сделала…
– Понятно! – нотки сомнения исчезли полностью: Ларочке гораздо больше верилось в способность Наташи прикрыть нашкодившую малышню, чем в то, что она станет ночью, пописяв, крутить ручку спящего радио в поисках пионерской зорьки. – Раечка, солнышко моё, где ты там потерялась?
Раечка всё так же на четвереньках пробилась через разбросанные простыни и одеяла и предстала перед сидящей на подушке Ларочкой.
– Рассказывай… – вздохнула Ларочка.
– Чего? – хихикнула Раечка, глядя на широко раскрытую письку Ларочки.
– «Чего-чего»! – передразнила её Ларочка. – Когда человеком станешь, вот чего! Радио ты включала? В глаза смотри!
– Радио? – Раечка честно попыталась взглянуть в глаза, но взгляд её тут же опять соскользнул вниз, и она вновь хихикнула: – Ласька, у тебя писька мокрая!
– Да? – Ларочка с деланным удивлением заглянула к себе под живот, растягивая в стороны пальцами пушистые губки; но тут же вернулась к вопросу: – Ты не про письку мне, а про радио! Ты? Ну чего ты хихикаешь?
– А чего ты с писькой голой сидишь! Я, может, так не могу признаваться! – Раечка теперь сама сделала вид, что дует губки и лишь искоса взглядывала на разверстую вульву.
– Ларочка, а можно я… – неожиданно вмешалась стоявшая рядом с Наташей Динуля.
