Мэри Джентл - Том I: Пропавшая рукопись
— Лев… — Мольба застревала в пылающем горле. — Ради святого Гавейна… ради Часовни… Молчание.
— Тише, маленькая, — утешал чей-то шепот, — тише, тише…
Тем же застревающим в горле хрипом она выкрикнула:
— Ты, машина долбаная! Отвечай! Голем…
— Не сформулирована задача. Решение невозможно.
Голос в глубине души, бесстрастный, как всегда. Ни хищник, ни святой…
Боль рвала каждую клеточку тела, она шепнула в отчаянии:
— О, дерьмо!
Голос Роберта Ансельма произнес:
— Дай ей еще той дряни. Ради Бога, парень, не умрет же она от этого.
Флора немедленно рявкнула:
— Ты лучше знаешь, да? Тогда сам и лечи!
— Нет, я только…
— Тогда заткнись. Я не собираюсь ее терять!
3Только проснувшись, Аш поняла, что спала. Предрассветный полумрак окрасил квадрат окна перед глазами в серое. Аш застонала. Ладони в ледяном поту. Простыни воняют. Она шевельнула плечом, почувствовала прикосновение шерсти к щеке и поняла, что лежит одетая. Кто-то позаботился распустить шнуровку, чтобы одежда не затрудняла дыхание. При малейшем движении, при каждом вдохе в череп вонзались иглы боли.
— Кажется, я поправляюсь — мне больно.
— Что? — Над ней выросла и склонилась тень. Холодный рассвет осветил фигуру Флоры дель Гиз. — Ты что-то сказала?
— Я сказала, что, должно быть, поправляюсь, начинает болеть, — услышала Аш свой задыхающийся голос. Флора поднесла к ее губам знакомую чашку. Аш выпила, пролив половину на желтые простыни.
Странный звук. Она сосредоточилась и сообразила: кто-то скребется в дверь. Флора не успела ответить — вошел человек с железным дырчатым фонарем в руках. Аш отвернула голову от пронзительного света. От боли, отозвавшейся на это движение, прервалось дыхание. Она осторожно скосила взгляд, прикрыв глаза ресницами.
— А, это ты, — пробормотала Аш, узнав вошедшего. — Не знаю, на что сестры жалуются — хренов монастырь так и кишит мужиками.
— Я священник, детка, — смиренно возразил Годфри Максимиллиан.
— Боже милосердный, неужто я так плоха?
— Уже нет, — Флора потрепала ее по плечу. Аш удержалась от крика. Хирург добавила: — Ты вчера слишком много трудилась. Сегодня не выйдет. Все та же длинная скучная история. Она тебе никогда не нравилась. История о том, как капитан пытается подняться на ноги раньше, чем следует. Припоминаешь?
— Помню. Кажется… — Аш мимолетно ухмыльнулась в ответ на улыбку высокой золотоволосой женщины. — И мне уже скучно.
Что-то в прищуре лекаря заставило Аш заподозрить, что не будь она так больна, схлопотала бы хорошую затрещину. «Похоже, я и впрямь плоха!»
— Я привел тебе гостью, — сообщил Годфри. Флора обожгла его взглядом, и он укоризненно вскинул ладонь с толстыми пальцами. — Я знаю, что делаю. Она очень хотела повстречаться с Аш, но должна покинуть монастырь этим же утром. Я сказал, что она может зайти поговорить на несколько минут.
Флора с сомнением смотрела на него через голову Аш. Разрастающийся свет выявил черты бородатого лица священника и сухое лицо человека, в котором нелегко было признать женщину. Аш лежала и слушала.
Годфри говорил:
— Ты ведь тоже меня знаешь, Фл… дитя мое. Тебе, кажется, уже приходилось убеждаться, что я неплохо знаю свое ремесло.
— Какое там ремесло, — проворчала лекарь. — Шарлатанство на потребу невежд. Ладно, Годфри, веди свою гостью.
Аш сделала попытку сесть прямо. Флора опустила фонарь на пол, чтобы свет не бил в глаза. За окном подал голос дрозд, ему отозвался другой, малиновка… и вдруг рассветное небо огласилось пронзительным птичьим хором. Каждая нота шипом втыкалась в голову.
— Вот разорались, — хныкнула Аш.
— Капитано! — раздался над ней звонкий женский голос. Аш узнала по звуку: на вошедшей латы — скрипят и гремят стальные пластины, звенит кольчуга.
Она приподняла голову и увидела у постели женщину лет тридцати пяти. Белый доспех миланского образца, на поясе меч с круглой гардой, итальянский шлем-барбута под мышкой и общее впечатление властности.
— Садитесь, — Аш сглотнула, прочищая рот.
— Меня зовут Онората Родьяни, капитано. note 75 Ваш капеллан сказал, что вас нельзя утомлять. — Женщина, стянув латную перчатку, переставила стул по другую сторону постели. Мизинец и безымянный палец на правой руке у нее были скрючены: неправильно срослись после перелома.
Женщина осторожно умостилась на стуле, держась совершенно прямо. Ей пришлось подтянуть подбородок за науст-ник, чтобы, повернув голову, проверить, не царапают ли ножны побелку стены. Убедившись в этом, она с улыбкой обернулась к Аш:
— Я никогда не упускаю возможности поговорить с такой же, как я, женщиной-солдатом.
— Родьяни? — Аш, перемогая боль, скосила глаза. — Слыхала о вас. Вы из Кастелльоне. Прежде были художницей, верно?
Гостья странно держала ладони по сторонам лица. Аш не сразу сообразила, что та сложила их раковинами около ушей, и значит, говорить надо погромче. Одна щека у женщины была покрыта черными точками въевшейся пороховой гари. Оглохла от пушечной пальбы.
— Художница? — громко повторила Аш.
— Была, прежде чем стать наемницей. — В полумраке блеснула ее широкая улыбка. — Я еще в бытность мою художницей убила одного: в Кремоне, я там расписывала Тирант. Не повезло насильнику. Тогда я и решила, что драться мне больше по вкусу, чем рисовать.
Аш улыбнулась, признав в рассказе легенду, состряпанную на публику. Наверняка на деле все было сложнее. Распущенные волосы гостьи в дневном свете отливали бы вороновым крылом. Загорелое лицо обещало к старости стать пухлым. «Если доживет до старости», — подумала Аш и выпростала руку из-под простыни:
— Можно посмотреть?
— Можно. — Онората протянула ей барбуту.
Аш взвесила шлем на руке, вызвав очередной взрыв боли, и пристроила на валик рядом с собой; потрогала крепления, ремень, пряжку, обвела пальцем Т-образный вырез.
— Вам нравятся барбуты? Я так ничего не вижу из-под этой чертовой штуковины. А, вы тоже перешли на заклепки в форме розеток?
Женщина потрогала блестящую головку подушечкой пальца.
— Я предпочитаю медные заклепки; они лучше полируются.
Аш вернула ей шлем, заметив:
— И миланские наручи. Я для рук предпочитаю германские.
— Готические латы?
— Рукам в них свободнее, а вот остальное — вся эта чеканка и завитушки — нет! Еще оборочек не хватает!
От дверей, где шептались Годфри и Флора, послышалось фырканье. Аш послала им гневный взгляд.
— Так-так. Хотите взглянуть на мой меч? — предложила Онората. — Жаль, что не могу показать вам своего боевого коня, но мне сегодня же надо уезжать. Во Франции будет война. Вот он…
Женщина встала, чтобы вытянуть меч из ножен. Свист стали, скользящей по тонкому дереву ножен, заставил Аш приподняться на локтях. Она повозилась, опираясь на валик, кое-как уселась и протянула руку к рукояти. На глаза навернулись слезы, Аш их не замечала.
«Франция, — соображала она. — Да, у визиготов людей и припасов хватает, я еще не все видела. Они не остановятся на достигнутом. Швейцария, Германии… да, теперь, скорей всего, Франция». Фарис снаряжена для полномасштабного крестового похода.
— Сколько у вас копий? — Аш вскинула меч поворотом кисти. Тридцатишестидюймовый клинок, широкий у рукояти, сходящийся к концу на острие иглы, скользнул в воздухе, как масло по воде. Живой клинок: счастье ощутить его в руке стоит любой боли.
— Боже, какая прелесть!
— Двадцать копий, — ответила женщина и подхватила последнее восклицание: — Правда ведь?
— Я вижу, лезвие зашлифовано на желобок?
— Да, и сколько же мне пришлось стоять над душой у оружейника, пока он понял, что от него требуется!
— Да господи, разве можно доверять оружейникам! — Аш опустила меч и подняла лезвие на уровень глаз, глянула вдоль, проверяя прямизну. Взгляд скользнул прямо на ухмыляющуюся физиономию Годфри Максимиллиана.
— Что это с тобой?!
— Ничего, совсем ничего…
— Ну так раздобудь вина для гостьи! Хочешь, чтобы она решила, будто мы здесь и не слыхали о хороших манерах?
Флора дель Гиз ухватила священника под руку и забормотала:
— Принесем вина, командир. Быстрее быстрого. Честно, командир.
Аш развернула клинок вертикально. Серебристое рассветное сияние скользнуло по зеркальной поверхности. Она заметила отчетливый изгиб одного из лезвий у самой рукояти: сточенная зазубрина. Таким клинком бриться можно!
— Хороший захват, — одобрила она. — Медная проволока по бархату?
— Золотая.
Священник, выходя, что-то шепнул лекарю. Флора с улыбкой покачала головой. Аш опустила клинок, намотала на пальцы левой руки простыню и уравновесила меч на импровизированной рукавице.
— Центр тяжести на четыре дюйма от эфеса… Я тоже люблю утяжеленный клинок. Ручаюсь, рубящий удар хорош. — Она подняла голову к парочке у дверей: — Ну, что еще?
