Дмитрий Светлов - Черный князь
Кормщик ловко обходил льдины, а Норманн с интересом разглядывал торчащие из разломов прутья. Он много слышал о зимних дорогах и только сейчас смог оценить их конструкцию. Наши предки поступали очень просто, с наступлением холодов плели из веток небольшие маты и бросали их на воду. Затем обрызгивали, и буквально на глазах вырастала крепкая льдинка. Шаг за шагом, льдинка за льдинкой — ледовый мост был готов за два дня. Точно так же поступали при обустройстве санного пути вдоль рек. Крепкие и надежные зимники позволяли купеческим караванам спокойно путешествовать без какой-либо опасности угодить в полынью или провалиться под лед. Точно так же построили Дорогу жизни — весь зимний период блокадный Ленинград получал снабжение и автотранспортом, и озерными корабликами.
На Средней Волге уровень воды в половодье поднимался на двадцать метров, и Ярославль выглядел неприступным островом. Кто скажет, что город построен на высоком обрыве, если сейчас речные воды плещутся у самых стен? Василий Давыдович с женой снова встретили гостя у городских ворот. Что интересно, оба даже не посмотрели на сына, как будто за спиной Норманна стоял рядовой воин. Интересный нюанс! Или сейчас так принято, дитя отдано в обучение, и родители на этот период самоустраняются от его воспитания?
— Почему один? — первым делом поинтересовался ярославский князь. — Ты обещал молодую жену показать.
— Мы соскучились по Миле, — поддержала мужа Евдокия Ивановна, — уж два года прошло с последнего приезда крестницы.
Серьезное замечание! Сейчас крестные родители почитаются не меньше родных.
— Письмо просила передать с извинениями, — он протянул князю рулончик на полкило, — Анастасия Романовна в заботах, впрягается в тяжкий труд ведения хозяйства.
— Настырная девочка, — добродушно заметил Василий Давыдович. — Если взялась за дело, то не отступится, обязательно доведет до конца.
— И зря, — не согласилась Евдокия Ивановна. — Юные годы промелькнут быстрее стрижа, а хозяйство как было, так и останется.
Ярославский князь недовольно глянул на жену, но промолчал. Видимо, случались у них семейные раздоры на этой почве.
— Надо помочь девочке, — не обращая внимания на мужа, продолжила княгиня, — обязательно проведаю да подскажу.
— Тебе только других учить да людей смешить! — с ядом в голосе прокомментировал Василий Давыдович. — Можешь хоть сегодня отправляться!
— Это ты у нас торопыга! — парировала Евдокия Ивановна. — Я спешить не привыкла! Уеду на Весенний мясоед, а вернусь с дарами от Андрея Федоровича! — Явно дразня мужа, она взяла Норманна под руку и, сделав несколько шагов, спросила: — Скажи, свет наш князюшка Андрей Федорович, когда тебя с добычей да кареглазыми пленницами ждать?
— К ледоставу вернусь, раньше не управиться, — ответил Норманн и шутливо добавил: — Мне по нраву голубоглазые, так что дружине придется постараться при поисках полона.
— Ишь, какой разборчивый! — поддержала шутку княгиня. — Почему нашу Милу взял? У тверского князя дочь-краса, русая коса!
— Потому и взял, что девица краса, добрая душа! — ответил он в тон.
Так в шутливой словесной дуэли они и дошли до княжеского терема. У самого крыльца Евдокия Ивановна тихо шепнула:
— Спасибо за сына! Года не прошло, а ты сделал из него настоящего мужчину! — затем чмокнула в щеку и ушла в дом.
Норманн непроизвольно оглянулся на княжича, который гордо шел в окружении братьев и друзей. Он действительно сильно изменился, мышцы откликнулись на ежедневный спортзал. Теперь это был статный широкоплечий воин, вместо прежней показной гордыни в нем чувствовалась уверенность познавшего вкус сражений бойца. Его жена немного отстала, судя по жестикуляции, княжна чем-то хвасталась перед своими подругами.
— Встреть я в поле Василия Васильевича, не узнал бы, ей-богу, не узнал бы! — так охарактеризовал воевода происшедшие с княжичем изменения.
— Ну что, Судила Микульчич, берешь княжича себе в сотники? — пошутил подошедший князь.
— С таким учителем через год он и меня заткнет за пояс, — отшутился ярославский воевода.
— Будет из парня толк, сейчас над тысячей стоит, поднялся вровень с Ольгердом Гедиминовичем, — скупо похвалил Норманн.
Упоминание имени взятого в заложники сына литовского князя послужило поводом для расспроса о деталях проведенной операции. Слухов по этому поводу ходило великое множество. Как же, сын великого князя увезен в далекую Карелию вместе с семьей и дюжиной воинов из личной охраны! Вот и строили люди догадки о подвиге княжеских охотников, которые сумели и наказ выполнить, и никому не навредить даже малой царапиной.
На этот раз спуск по Волге проходил без спешки, гребцы выбрали неутомительный темп и даже отвечали на приветственные крики с берега. Ратники Руси всегда пользовались всеобщим уважением, каждый человек осознавал свою зависимость от их тяжелого и опасного труда. Ярославский князь трезво оценил силу Норманна с его возможностями подмять под себя восточные княжества. За время пребывания в Ярославле разговор в той или иной мере касался смещения политического центра в сторону Новгорода. В первую очередь это обернулось «подарком из Константинополя». Византия признавала московского митрополита, но присланные новгородскому архиепископу белый клобук и крещатые ризы делали Василия саном выше. Пытаясь сопоставить текущие события с известной историей, Норманн насел на Максима с требованием объяснить причины, по которым новгородцы отвезли подарок в Москву.
— Ты пытаешься найти интригу там, где ее нет и не может быть! — оторвавшись от компьютера, ответил тот.
— Я не ищу интриги, — вспылил Норманн, — а прошу объяснить причину!
— Она на твоей ладони! Люди бизнеса никогда не высвечиваются в политике, предпочитают оставаться в тени и незаметно управлять правителями, — устало ответил профессор.
— По-твоему, Новгород дал Москве взятку?
— Ты слишком примитивно мыслишь, взятка дается за конкретное действие или бездействие, здесь же заключили трехстороннее «вечное соглашение».
— Почему трехстороннее?
Максим убрал компьютер, после чего развернулся к Норманну и налег грудью на стол.
— С одной стороны Новгород со своими интересами, с другой стороны великий князь как политический лидер, третьим участником соглашения являлся московский митрополит. Понятно?
— Лоханулись господа новгородцы! — ухмыльнулся Норманн. — Иван Грозный чихать хотел на все договоренности! Скольких новгородских купцов он лишил жизни?
— Не лишал… — С некоторым удивлением в голосе ответил профессор. — Ты вообще о чем меня спрашиваешь?
Интересный ответ! Об учиненном московским князем «разгроме» Новгородской республики Норманн слышал не раз, поэтому уточнил свой вопрос:
— Я не помню дат, о казни купцов и вывозе вечевого колокола в Москву написано в школьном учебнике.
— Та-ак! — с довольной усмешкой протянул Максим и неожиданно спросил: — Тебе приходилось бывать в Новгороде? — И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Сколько там вечевых колоколов?
Норманн даже опешил от явного ляпа. Вечевой колокол находился в особой звоннице Софийского собора, на которой отсутствовал крест, чем подчеркивалось ее гражданское назначение. Второй колокол был установлен на Ярославовом дворе рядом с торговыми конторами и доступен каждому, желающему добиться правды. Колокол на Софийской площади отличался приятным тембром, отлили его на Валдае, второй привезли из Любека.
— В Москву увезли Колокол споров и обид, да? — спросил он удрученно.
— Сие случилось при дедушке Ивана Грозного, а куда увезли, то истории неизвестно, — весело ответил Максим.
— Ну и что! — не сдавался Норманн. — Опричники все равно разгромили Новгород!
— Купцы «казнились» царю, что не в силах более удерживать Пермскую и Югорскую волости. В то же время не желали выпускать богатый кусок из своих рук, вот и все.
— Ты не можешь говорить понятнее? При чем здесь волости и купцы?
— Да при том! Новгород требовал от царя, чтобы он послал в Сибирь карательную экспедицию, а тот поставил встречное условие — передать обе волости Москве, — продолжал веселиться профессор.
— Ермака хочешь приплести? — догадался Норманн.
— Ладно, — вздохнул Максим, — разложу по полочкам. Опричники насильно вывезли в Москву двадцать тысяч купеческих семей, а царь оставил за ними доходы с Сибирских волостей.
— Не путаешь? Там вроде фигурировал договор с поляками?
— Ну торговались новгородцы с поляками, пытались нанять их для похода в Сибирь. Где ты здесь измену увидел?
Разговор с Максимом заставил по-другому взглянуть на принятие Василием сана митрополита и возможные последствия происшедшего. Двадцать первый век отчетливо демонстрировал зависимость политических лидеров от теневых кукловодов. А здесь, в четырнадцатом веке, кого новгородцы выставят на подиум в качестве говорящей куклы? Норманна? Но Карельское княжество вполне самодостаточное, взаимозависимости с Новгородом нет. Москва-река повязала интересы новгородцев и москвичей, а последовавший выкуп Белозерского княжества окончательно объединил торговую империю. Или тихая политика посадников преследовала слишком далекие и пока невидимые цели? Норманн получит Белозерск с контролем выхода на Волгу и в Белое море, а Москва-река останется рычагом политического давления? В идеале вече желало получить сильного и послушного военно-политического лидера.
