Гений МАЗа - Анатолий Евгеньевич Матвиенко
— Ну уж нет. Не будем отплывать далеко, присмотрим за вещами.
Я стянул майку и джинсы, Катя стащила с себя вообще всё. Стараясь не смотреть в её сторону, пока чресла не достигнут прохладной воды, а то вдруг продемонстрируют нескрываемый интерес, скинул трусы и побежал навстречу волне.
Коллега плескалась рядом, брызгала на меня и смеялась.
— Мы нарушили все установки Цыганкова! Откололись от группы, вышли из-под опеки бдительных товарищей, купаемся голышом в буржуазно-непристойном окружении!
Не знаю как насчёт буржуазного, а насчёт непристойного — она права. Французы-нудисты смотрелись не очень. Мужики с отвислыми животиками, женщины с отвислым всем остальным. В основном народ 50+, молодежь что-то не торопилась потрясать голыми прелестями. Мы на их фоне — мистер и мисс Вселенная.
Катька решила похулиганить и обняла меня, прижавшись соблазнительным телом.
— Я тебя волную? А в Ле-Мане, когда поцеловала?
Сложно представить, как в этот момент зараза «присматривала за вещами».
Не стал отпираться.
— Ещё как! Если кого-то из нас выгонят с МАЗа, тебя или меня, составим отличную пару. А пока — ни-ни.
— Меня не выгонят. При моём-то папе.
Она оттолкнулась и пошла на берег, уверенная, что смотрю ей вслед на стройную спину, длинные ноги и упругую маленькую попку. Не угадала, я тотчас поторопился отвести взгляд, иначе даже прохладная морская вода не выручит. Катька умела быть и бесполой, и чарующе сексуальной — по её выбору. Сейчас беззастенчиво дразнила.
Упоминание про папу помогло остудить пыл. Он — заместитель заведующего отделом административных органов ЦК КПБ. Селф-мейд-мен, прополз по карьерной лестнице от сельского школьного учителя до номенклатуры республиканского уровня. В белорусской властной иерархии между ним и Первым секретарём (биг-боссом) — каких-то человек 20–25. Переспать с дочкой подобного товарища непременно приведёт к последствиям, если та сама не захочет списать случившееся на развлекательный секс без обязательств. Но — тянет, инстинкты пальцем не заткнёшь, буду честен сам с собой.
После отъезда из Тольятти у меня был всего один роман — с врачом-офтальмологом по имени Маргарита, на пару лет старше, и он прервался по прозаической причине. Её семья в полном составе получила приглашение на переезд в Израиль. Марго честно сказала: ты не котируешься, мои не примут гоя. В общем-то, в Израиль и в еврейство я ничуть не стремился, национальную принадлежность подруги знал и не особо придавал значение, та с удовольствием хохотала над еврейскими анекдотами, не подначивала, что я — необрезанный, трескала свиные котлетки. Но вот обвинение, что, будучи русским, принадлежу «не к той нации», произвело обескураживающее впечатление.
Мы расстались примерно за месяц до их отъезда. Не исключаю, что Марго в обнимку с каким-нибудь Мойшей сидит на берегу того же моря — Средиземного, кидает камушки в волну и напрочь меня забыла. Пусть так. Я не искал специально каких-либо отношений и ни с кем не встречался до отъезда в Париж.
Оксана? Она так и не позвонила. Я тоже не набирал телефон приёмной в Москве. Скорее всего, та страница перевёрнута окончательно.
Когда мы вдвоём с коллегой вернулись к автобусу, весь освобождённый кагал советских гонщиков присутствовал и оживлённо обсуждал случившееся. Каждый второй получил или фингал, или другую столь же почётную отметину, мужики, тем не менее, все считали себя победителями. На фоне их приключений наша с Катькой самовольная отлучка проскочила незамеченной.
Оп, не полный табун. Один из штурманов Ижмаша попал в больницу с ЧМТ и вряд ли выйдет утром на старт. Некомплектный экипаж снимается с ралли, замена не дозволяется. Так что у нас первая потеря.
Катька изобразила из себя сестру милосердия, помогая врачу делегации заклеивать боевые ссадины драчунов, кокетничала с гонщиками. Если тем самым рассчитывала разбудить у меня ревность, то зря старалась. 75 лет прошлой жизни и два в этой даром не прошли, навидался всякого.
На рассвете погнали на восток, по Лазурному берегу — ни одного допа. Тут или автострада, или такие виражи в горах, что даже местные джигиты катаются без излишней спешки. Темп средний, хватало даже времени кидать взгляд направо, выхватывая стоп-кадры с залитыми солнцем морскими пейзажами, украшенными сотнями белых парусов.
А вот дорога до Загреба… Будь она проклята! Пусть не заливают, что в Югославии, стране рыночного социализма, всё замечательно. В замечательных странах не бывает таких дорог, что порой километров сто тащишься то на первой, то на второй передаче. Конечно, нас пустили не по основным шоссе, а выбрали маршрут для «остроты ощущений», задав среднюю скорость 82, безумную для такого рельефа и количества ухабов.
И вот там я слетел с обрыва.
Сначала объехал «воксхолл» на обочине, стартовавший раньше, её экипаж что-то колупал под капотом. Увидев советскую машину — тормознул бы, спросил: не нужна ли помощь. Ради этих остановился бы только ради доставки в больницу.
Дорога пошла вниз серпантином. Сзади — пыль столбом, но и через неё Иван разглядел нагонявшую нас жёлтую морду.
— 17-й номер, Билл Сеймур, Соединённые Штаты… Двести пятьдесят, правый, опасно!
Шли на среднее время, но адская дорога, порой заставлявшая сбрасывать скорость до пешеходной, вынуждала переть на относительно прямых участках словно на допе — газ в пол. А американец гнал ещё быстрее.
Понятно, он должен опередить, уменьшая время отставания от графика, но что-то в его поведении мне не нравилось. Догнав, он вилял то вправо, то влево, на обгон не лез. А вот метров за полтораста до поворота врезал мне в корму.
«Жигуль» повело. На дороге не выровнять — или влетишь в скалу на сотке с гаком, или изволь кувыркаться. Я крикнул Ваньке «держись» и избрал менее смертельный вариант, выключив зажигание, так меньше шансов пожара.
Перевернулись трижды, последний оборот — вяло, машина стала на колёса. Лобовое треснуло, но не высыпалось. Мотор завёлся с полпинка, я рванул и с места выписал полицейский разворот, показав задницу «воксхоллу», показавшемуся из-за поворота.
— Су-ука! — проскрежетал мой штурман. — Специально нас спихнул! 230, левый. Прости, 160, мы же срезали часть трассы кувырком.
— Да, специально. Выживем — заявим протест.
Серпантин кончился, пошла обычная сельская дорога между холмами. «Воксхолл» с оторванным передним бампером снова нагнал и начал щемиться слева.
— Впереди мост! Тормози, пропусти долботраха!
А мне вспомнился другой фильм, не «Ле-Ман», такая же сцена, где машина, идущая левее, бесчестно сбросила конкурента вправо мимо моста, тот влетел в реку и выбыл из ралли. Но Сеймур не смотрел тот фильм! Его
