Барометр падает - Василий Павлович Щепетнёв
— Цели ясны из названия: содействие восстановлению гостиницы «Москва». Учредитель — общественная организация «Москва и москвичи» вместе с профсоюзными и комсомольскими организациями ряда предприятий.
— А почему вы вдруг решили, что мне это интересно?
— Но вы же советский человек, и не можете оставаться равнодушным…
— Не могу, — опять перебил я безымянного.
И, обращаясь к Миколчуку, спросил:
— У нас всё, товарищ Миколчук? Тогда разрешите откланяться: время не терпит.
И я откланялся.
Авторское отступление
1. Из газет: В «брежневском» доме 26 по Кутузовскому проспекту был замурован артиллерийский снаряд калибра 122 мм, который мог взорваться в любую минуту! Необычная находка была сделана примерно в 17.30 на третьем этаже, через подъезд от того, где жили первые люди страны. Возможно, его случайно замуровали при строительстве дома в 1946 году. Кстати, строили знаменитое здание военнопленные. («Московский комсомолец», 20.08.1998)
2 . До сих пор в Воронеже во множестве находят бомбы и снаряды времен Великой Отечественно войны. И уничтожают на полигонах. Взрываются, еще как взрываются!
https://riavrn.ru/news/vzryv-najdennoj-v-voronezhe-aviabomby-pokazali-na-video/
Глава 3
16 августа 1979 года, четверг, день
Иду, шагаю…
Москва к праздным людям равнодушна. Что делать праздному человеку в Москве в полдень, в четверг, в августе месяце?
Рабочий класс создаёт материальные ценности, сфера обслуживания обслуживает, милиция следит за общественным порядком, все при деле, всем не скучно. А праздный человек? Праздный человек мается, ищет себе место, ищет, и не находит. Где ж его найти, место? Баров, бильярдных, турецких бань и прочих мест, где можно со вкусом провести время, в Москве крайне мало, на всех праздных людей никак не хватит. Да и открыты они преимущественно в вечернее время. Вечернее, но не ночное!
А тут ещё и спиртным торгуют строго с двух пополудни. Чтобы трудящиеся в свой законный обеденный перерыв не подвергались искусам.
И что остается праздному человеку? Курить, курить и поглядывать на часы.
Есть в Москве и другие люди, праздные на законных основаниях. Пенсионеры. Они обычно кучкуются у стендов с газетами. Не только ради экономии медных монеток, скорее, им важнее обмен мнениями: кто возглавит правительство Экваториальной Гвинеи, сколько человек погибли вместе с «Пахтакором», и правда ли, что на время Олимпиады в Москву будут пускать только по специальным разрешениям?
А тут — и стенд и газетами, и «гастроном», удачное сочетание. Люди в ожидании заветного часа знакомятся с прессой, повышают культурный и политический уровень. Умно придумано!
Я, как праздный, но не курящий и не пьющий обыватель, сидел в скверике на скамейке, сидел и наблюдал жизнь. Остальные скамейки потихоньку занимали мамы и бабушки, выгуливающие мелюзгу, и один из пенсионеров, устав читать, резонно решил, что лучше ему подсесть ко мне, чем к мамаше: можно и покурить, можно и поучить молодца уму-разуму.
— По разрешениям — это было бы неплохо, — продолжил пенсионер разговор с отсутствующим собеседником, приглашая к дискуссии и меня. — Но хорошо бы, чтоб и после Олимпиады немосквичей тоже пускали к нам только с выдачей специальных удостоверений — добавил он, усаживаясь на мою скамейку.
— Вот, например, в командировку человеку нужно, в министерство или в главк — можно, но только по вызову. На экскурсии тоже пускать, с экскурсоводом. Пусть смотрят, развиваются, не жалко. Но только организованно: Мавзолей — значит, Мавзолей, Царь-пушка, значит, Царь-пушка. А то приедут — и по магазинам, по магазинам, а после них — как после Мамая, одна морская капуста.
— Морская капуста — полезный продукт, — сказал я, чтобы что-то сказать.
— Вы сами-то москвич? — спохватился собеседник, приглядываясь. — Вижу, вижу — москвич.
Как он разглядел во мне москвича? На мне был плащ, обыкновенный, московского пошива, блекло-зелёной расцветки, немаркий, не страшно сесть на уличную скамейку. На голове — берет, но не вызывающий малиновый берет французского художника, а скромный, в тон плащу, сделано в Таллине. Туфли ереванские, «масис». Вот брюки английские, на мне консервативный английский костюм, но определить это сложно, плащ у меня ниже колен, не очень-то разглядишь, какие брюки. Но в целом да, в целом я одет лучше среднего провинциала.
— Я потому узнал в вас москвича, что вы не торопитесь. Приезжие, они торопятся, им нужно всюду поспеть: и сапоги купить, и Москву покорить, а вы сидите… Сидите, как хозяин.
— Необъятной Родины своей, — продолжил строчку я.
— Именно! — просиял пенсионер. — Вот вы молодой человек, а понимаете! А некоторые — он кивнул в сторону тех, кто продолжал обсуждать мировые проблемы у газетных стендов, — некоторые дальше своего носа не видят. Я думаю письмо в газету написать, о необходимости пропускной системы для чужаков, то есть для гостей Москвы. Не знаю только, куда лучше, в «Известия», или в «Правду».
— «Правда», она поавторитетнее будет. Опять же традиции, — посоветовал я. — Там с письмами работают очень и очень серьёзно.
— Я и сам к тому склоняюсь, — сказал пенсионер.
«Склоняюсь…» Так говорят писатели средней руки, и я рискнул:
— Я вот гадаю… Это вы — автор того замечательного произведения?
— «Сказания о Третьем Риме»? Да, я Александр Попов, очень рад встретить культурного и начитанного человека. Как вы меня узнали? Фотография в журнале прескверная.
О! Угадал! Не знаю только, повесть это, рассказ или публицистика, да и неважно. Писатели в девяти случаях из десяти говорят о себе, слышат себя, и на пустяки не отвлекаются.
— Вполне узнаваемая фотография, — мягко возразил я, — но главное ведь слова. Текст. Словам тесно, а мыслям просторно.
И через несколько минут я уже знал, что Александр Сергеевич Попов всю жизнь отдал школе, преподавал русский язык и литературу, был классным руководителем, был завучем, три года назад вышел на заслуженный отдых, и решил продолжить служение литературе, но уже в качестве автора, сочинителя. И месяц назад журнал, знаменитый «Наш Современник» опубликовал его статью, «Сказания о Третьем Риме», в которой он, Александр Сергеевич Попов, призывает к строгому отбору литературы для школьных библиотек: поменьше всякой зарубежчины, томов сойеров и геков финнов, а побольше нашей замечательной литературы, которую весь мир признал вершиной из вершин, лучшим творением человеческого ума.
— Вы ведь согласны?
— Истина конкретна, — ответил я. — Бывает, что и в нашей литературе попадаются…
— Да, да, да, — Александр Сергеевич даже порозовел от восторга.
