Вторжение - Иван Валерьевич Оченков
К тому же перед началом боя Шестаков отдал совершенно недвусмысленный приказ — «пленных не брать»! Некоторые офицеры пытались возмутиться подобной жестокостью, но капитан второго ранга остался непреклонен. Адъютант губернатора совершенно неожиданно поддержал его.
— Если бы вы видели, господа, что творили в наших водах «просвещенные мореплаватели», вы бы не стали настаивать на столь уж скрупулезном соблюдении законов войны!
Что же касается непосредственных участников схватки, то ирландцам понятие милосердия и без того было чуждым, а остальные просто последовали их примеру. Примерно через полчаса все было кончено, и в распоряжении русских оказался еще один винтовой шлюп, на сей раз совершенно исправный.
— Что ж, барон, — спокойно наблюдая как его подчиненные выбрасывают за борт трупы заметил Шестаков. — Отстрелялись вы выше всяких похвал!
— Благодарю за высокую оценку, господин капитан второго ранга, — с пасмурным видом отозвался старший артиллерист «Аляски» фон Таубе.
— Уверен, прапорщиком вам теперь оставаться недолго…
— Иван Алексеевич, — неожиданно горячо заговорил молодой человек. — неужели без этих жестокостей никак нельзя было обойтись?
— Знаете, Карл, — усмехнулся в ответ Шестаков. — Я иной раз удивляюсь, как присущая вам немцам сентиментальность может уживаться подчас с невероятной жестокостью. И не морщьтесь так. Дай вам волю вы бы это прекрасный корабль могли запросто пустить ко дну со всем экипажем и не чувствовать при этом никакого раскаяния.
— Но это же совсем другое!
— Нет, друг мой. Никакой разницы-с. И в том, и в другом случае ничего дурного не сделавшие лично нам люди отправляются на корм морским гадам. Так что прекращайте корчить из себя бедного Вертера [3] и пойдемте осмотрим наш трофей.
Добыча оказалась поистине царской. Несмотря на небольшие повреждения от картечи, и залитую кровью палубу, шлюп оказался практически исправен и после небольшого ремонта или точнее сказать приборки вступил в строй под новым флагом. Командиром на нем стал лейтенант Бруннер, а экипажем поделилась «Аляска».
Дальнейшее было делом техники. Дождавшись возвращения остальных кораблей, благо те приходили поодиночке, Шестаков усыплял их бдительность, после чего следовала неотвратимая расправа. Первым в начале сентября в его сети попался флагманский корвет самого сэра Эразмуса Омманнея «Эвридика».
Ничего не подозревающие британцы спокойно встали на якорь между «Бриском» и стоящим поодаль незнакомым кораблем. Команде разрешили сойти на берег, что называется размять ноги после долгого плавания. Затем флагман вызвал к себе подчиненных, но вместо этого получил залп с двух сторон и десант. Вооруженные «Шарпсами» и револьверами абордажники так поразили совершенно неготовых к бою англичан, что они сдались практически без сопротивления, включая раненого сэра Омманнея.
Последним актом развернувшейся в этом суровом краю драмы стал разгром французов. Когда фрегат «Психея» и бриг «Ле Бомануар» подошли к Сосновцу, их встретили салютом сразу три корабля. Но стоило им встать на якорь, как флаг союзной Великобритании заскользил вниз, а вместо него появилось белое полотнище с косым синим крестом, шлюпы и корветы, с разведенными парами двинулись к французам и практически одновременно загремели первые выстрелы.
Главное внимание досталось конечно же фрегату. При учете, что его команда насчитывала почти четыре сотни моряков, об абордаже и речи не могло идти. Шестаков заранее распорядился расстрелять «Психею» из пушек. Причем, если с «Аляски» старались бить по верхней и орудийной палубе, то сборные расчеты британских трофеев, не мудрствуя лукаво лупили прямо по корпусу, благо на таком расстоянии не могли промахнуться даже самые неопытные канониры.
Первые же попадания вывели из строя большую часть французских офицеров, а те, кому удалось уцелеть, стали мишенями для многочисленных русских стрелков. Ничуть не меньшие потери понесла и команда. Взрывы тяжелых бомб с легкостью проламывали деревянные борта и взрывались, поражая деморализованных матросов осколками и целыми тучами щепы.
Особенно тяжелые повреждения наносили снаряды 68-фунтовых пушек, пробивавшие обшивку неудачливого фрегата насквозь и разрывавшиеся внутри, круша все на своем пути. Случись хоть одному из них достичь крюйт-камеры избиваемый корабль немедленно взлетел бы на воздух, но, к счастью, этого не случилось. Однако и полученных повреждений было довольно, чтобы избиваемые французы выкинули белый флаг. Правда случилось это только после третьего залпа…
А вот командовавший бригом лейтенант соображал быстрее и спустил французский триколор раньше, чем его корабль получил хотя бы одно попадание. В связи с чем, потерь на «Ла Бонамуаре» практически не было.
— Черт меня раздери! — вытер пот с вымазанного пороховой гарью лба, изумленный до глубины души О’Доннелл. — Если бы я не видел все это собственными глазами, то не поверил бы ни единому слову!
— Тем не менее, мы это сделали, — оскалился в хищной улыбке Шестаков, после чего обернулся к остальным и с не слишком свойственной ему торжественностью провозгласил. — Поздравляю, господа! Экспедиция союзников на Белом море на этом может считаться законченной.
Появление в Архангельске «Аляски», приведшей сразу четыре приза (французскому фрегату не повезло, и от полученных повреждений он все же затонул), один из которых был паровым, произвело настоящий фурор. А известие об успешной обороне Колы и захвате еще одного британского шлюпа добили общественность окончательно, в один миг превратив и командира «Аляски» и всех его подчинённых в национальных героев. Авторитет русского флота в глазах общества поднялся после Аландской и Беломорской кампаний на прямо-таки недосягаемую прежде высоту.
Все участники этой славной эпопеи получили щедрые награды и произведены в следующие им чины. Американцам сполна выплатили призовые, а сам Шестаков помимо всего прочего стал флигель-адъютантом. Правда английские газеты еще долго именовали Ивана Алексеевича не иначе как мясником, но его это похоже ничуть не смущало.
[1] Практически все офицеры РИФ заканчивали Морской корпус и в силу этого друг друга знали или хотя бы имели общих знакомых. Остальные как правило поступали во флот юнкерами, после чего получали возможность сдать экзамен на офицерский чин. Что касается Шестакова, то он был отчислен из корпуса за нарушение дисциплины, после чего некоторое время служил юнкером на Черноморском флоте.
[2] База интервентов располагалась на острове Сосновец, лежащем в проливе Горло Белого моря как раз почти на широте Полярного круга.
[3] Вертер — персонаж сентиментального романа Гете.
Глава 21
Еще совсем недавно мне казалось, что жизнь русского аристократа, занимающего к тому же высокую должность в бюрократическом аппарате империи расписана по минутам и не оставляет практически ничего на то,
