Консул Руси (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич
— Потому что, ты дура, никак не поймешь — мне нужна ты и наши дети, а не престол Константинополя.
— Не обманывай меня!
— Ты сомневаешься в моих словах? — Ледяным тоном процедил Ярослав.
— Но я жрица Макоши! И наши дети в их глазах — выродки!
— Это что-то меняет? — Удивленно поднял бровь Ярослав. — В их глазах, не в моих. В конце концов что мешает мне убить всех недовольных?
— Поклянись!
Ярослав, рассадил кожу на левой руке ножом. После чего сжал кулак из которого начала капать кровь, прямо ей на лицо. И твердо глядя супруге в глаза произнес:
— Клянусь своей кровью и душей перед лицом Высших сил, что я никогда не променяю тебя с детьми на престол…
Пелагея несколько секунд смотрела мужу в глаза. Потом нервно улыбнулась. И заплакала, уткнувшись в Ярослава.
[1] Христианство, утверждаясь в Европе, боролось там не с многоженством, а с институтом наложниц и конкубинатом. Впрочем, риторика идеологически была весьма расплывчатой и гиперболизированной, из-за чего иной раз люди нередко приходят в заблуждение. Плюс «скрытые цитаты» из Нового или Ветхого завета, активно употребляемые в религиозных текстах, добавляли огонька.
[2] Кельтская провинция — территория на которую распространялось культурное влияние кельтов.
[3] Представляло собой центральную балку с вставленными в нее крест-накрест копьями. Секции быстро собирались минимальным кол-во людей и легко перемещались вручную по полю боя.
[4] Таранный конный удар копьем применяли только всадники Ярослава, да и то — из-за его настояния.
Глава 10
866 год, 21 сентября, левый берег Дона у Саркела
— Друг мой, — произнес Ярослав, обращаясь к кагану, — тебе надлежит переправиться на левый берег и атаковать отступающих.
— Ты одержал великую победу! Но врагов все еще очень много. От меня ушла гвардия. От меня ушли многие мои воины. Даже хазарские роды и те не все пришли ко мне на помощь.
— Ты хочешь сказать, что я зря сделал тебя своим вассалом? — Выгнул бровь Ярослав. — Может быть мне стоило обратиться к печенегам.
— Мне нужно время, чтобы вновь собрать армию.
— И за это время враг отойдет. И ты не сможешь его догнать. Сейчас он привязан к своим кочевьям. Сейчас. Но по пока ты будешь собирать армию — он успеет уйти за Волгу. И все вернется к тому положению, какое было изначально.
— Думаешь, аланы вернутся?
— Ты верно шутишь?
— Я? Почему ты считаешь мой вопрос шуткой?
— Аланы отвернулись от тебя, потому что ты был слабым. Если они и вернутся, то не к тебе, а ко мне. Я выиграл тебе битву. И теперь получается, что мне нужно выигрывать за тебя войну. Войну, которую ты всеми силами старался проиграть.
— Тогда почему ты мне помогаешь? — Мрачно спросил Захария.
— Потому что ты, в отличие от прочих жителей степи, стоишь на полшага ближе к цивилизованным народам. Ты стал для хазар центром силы. Главным нервом, что объединил под своей рукой хотя бы часть хазар. Ты, Захария, отчаянный интриган. Но с тобой проще иметь дело, как бы это странно не звучало. Хотя, конечно, тебе и твоему народу потребуется пройти большой путь, чтобы обрести цивилизованность.
— О чем ты говоришь?
— О том, что ты, все еще гонимый ветром сухое перекати-поле. Кочевник. Безродный бродяга, лишенный корней, оттого и силы не имеешь. Твой Саркел — это и смех, и грех. Тебе его построили мастера, но они ушли, а ты не знаешь ни как в нем жить, и как использовать. Все эти стены — всего лишь ограда для твоего кочевья, что вынужденно тут задержалось. Не больше. Но даже несмотря на это — ты лучшее, что есть в степи.
Захария поиграл желваками, но смолчал.
— Мой отец построил тебе эту крепость. Я смогу научиться тебя ей пользоваться. Но для этого тебе нужно будет сделать полный шаг и измениться.
— Стать таким же как ты?
— Нет. Не сможешь, да и не нужно. Твой удел — степь. Мой — лес. Мы разные. Да и тех знаний, какими я живу, у тебя нет. Оттого ты думаешь иначе. Но мне нужно, чтобы ты крепко стоял на Дону и Волге. Мне нужно, чтобы твои люди держали черноморские степи в мире и покое. Мне нужно, чтобы твои стада давали шерсть, кожу и мясо. И я не хочу всем этим заниматься. А ты — хочешь и можешь. Поэтому я помогу тебе, если не станешь упрямиться.
— А если я откажусь?
— Если ты откажешься, то умрешь. Не от моей руки. Нет. Тебя и твоих потомков растерзают они, — кивнул Ярослав в сторону востока. — Ты думаешь, это последние дети степи, что идут оттуда? Через три с половиной сотни лет из глубин Великой степи выйдет новая, страшная угроза. Угроза, которая будет пытаться захватить весь мир и подчинить его себе. Сюда придет степь, скованная, как и мой легион, в единой целое. Степь, стремящаяся уничтожить все, что встанет у нее на пути. Если хазары к этому времени не изменятся, то падут и исчезнут в пучине времени. О них забудут, а их могилы будут вытоптаны лошадьми.
— Ты хочешь, чтобы хазары изменились? Чтобы они стали гречкосеями? — Скривился каган. — Ты хочешь, чтобы мы отказались от духа степи? Кем мы тогда окажемся?
— Теми, у кого будет лучшая конница в мире. Но для этого тебе нужны поля, ведь хороших лошадей кормят зерном, а не презренной травой. Или ты думаешь, что, добывая где-то в далеких краях горстки зерна, ты сможешь стать сильнее? Кроме того, для хороших лошадей нужен уход. Они не растут как сорняк в степи. Да и вообще — чем тебе не нравится гречка? Если ее отварить на молоке — весьма вкусная и полезная еда.
— Мне не нравиться не гречка, а те, кто ее сеет.
— Выбор есть всегда, — устало произнес Ярослав, понимая, что стучится в непробиваемую стену. — Ты можешь сделать шаг вперед и стать сильнее, лучше. А можешь хвататься за иллюзия наследия предков и просто сдохнуть, как и весь твой народ.
— Может и так, — кивнул Захария. — В конце концов, мы все умрем когда-нибудь.
— Когда-нибудь, — согласился с ним Ярослав. — Но сейчас ты сделаешь, что нужно?
— Я не смогу. Если я пойду на левый берег Дона, то мое малое войско просто перебьют. Их все еще слишком много. И тебе придется возвращаться, чтобы вновь остановить их.
— Ясно… — спокойно и как-то бесцветно произнес Ярослав, посмотрев на кагана как на пустое место.
После чего удалился на свои корабли, куда уже погрузились легионеры. И следующую неделю делал то, что должен был. Жег степь. Часть его эскадры поднялось вышел по Дону и начав спускаться, посылало в сухой ковыль зажигательные стрелы или снаряды пращи с древесным спиртом и горячим фитилями. Раз за разом. А от левого берега большой реки, гонимый свежим осенним ветром, раздувался большой пожар. Пожар, который широким фронтом уходил на восток — туда, где паслись стада кочевых орд, переправившихся на правый берег Волги. Большой и страшный степной пожар. Ему некогда было бегать за кочевьями тех степных орд, что вторглись на правый берег Волги. Поэтому он отправлял за ними огонь. Огонь, который выступал и палачом, и учителем. Потому что теперь каждый в степи будет знать о том, какая участь постигнет посягнувшего на власть Ярослава. Пусть даже косвенно. Пусть даже ударив по его союзникам. Ибо степь не ценит слова. В степи уважают только силу. А сила — это кровь…
* * *
Эпилог
866 год, 25 октября, Константинополь
Ранним утром Вардан лежал и смотрел на проплывающие где-то вдали облака. Он уже знал о разгроме Ярославом Хорезмшаха с союзниками и том, как этот кровожадный безумец поступил с кочевьями.
Степной пожар. Большой, просто чудовищного размаха пожар, идущий фронтом в несколько сотен километров. Он его сам никогда не видел, но прекрасно представлял тот ужас, который развернулся в тех краях. Слишком ярко и сочно о нем говорили. Сжечь заживо десятки тысяч людей.
— И снова победа… — тихо произнес Василевс, сжимая в пальцах медальон с символикой Ареса. — Кто бы мог подумать… Опять… И вновь над превосходящими силами…
