Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов
За столом сидит крупный лысый мужчина и что-то пишет. Увидев нас, он начинает улыбаться и поднимается. Выходит из-за стола и идёт навстречу.
– Здорово, Павел Степанович, – говорит Большак.
– Здорово ребята, – бодро и весело отвечает он и с силой жмёт нам руки. – Присаживайтесь, гости дорогие.
– Спасибо, но мы на минутку. Вот, хочу вам представить Егора.
Это наш друг, обычно в таких случаях говорят в фильмах про мафию.
– Здорово, Егор, – открыто улыбается Павел Степанович Суров.
Любопытно. Не похож он на ворюгу, скользкого типа с бегающими глазками. Сильный и открытый взгляд, уверенность, прям хороший мужик, кажется.
– Будет вам привозить оплату. Вот держите, мы и сегодня не с пустыми руками.
Большак протягивает меньший из двух свёртков. Суров спокойно берёт и кладёт на стол.
– Считать не буду, – говорит он. – Какие счёты между своими.
– Ну, как знаете, – пожимает плечами Юрий Платонович. – В следующий раз, наверное на будущей неделе Егор приедет.
– Отлично, – соглашается тот. – Будем ждать. Я смотрю, вы уже покупки сделали.
– Ну а как же, мясо-то у вас отменное.
Поговорив пару минут, мы прощаемся с хозяином кабинета и уходим. Идём прямиком к машине и сразу уезжаем.
– Колхозы не очень живут, – говорит Платоныч, – скудно. Денег катастрофически не хватает. Эти ещё более-менее, потому что у них материально-техническая база хорошая, но всё равно деньжат нет. Вот мы и подкидываем иногда, а сами забираем излишки мяса.
– Излишки? – удивляюсь я. – Никогда не слышал про излишки в стране советов.
– У них собственный забой. Закупочные цены очень низкие. Что-то закупает потребкооперация, там подороже, что-то продают на колхозном рынке. Немного, но продают. А кое-что удаётся припрятать. Но, такое, не первый сорт, на переработку. Детей кормить всем надо, вот и выкручиваются. Но я это к тому, чтобы ты знал, мы людям пользу приносим, выручаем их. Система громоздка и несовершенна, и тут мы появляемся. Сечёшь?
– Все в белом, да?
Большак подвозит меня к самому дому, но во двор не заезжает. Я выхожу из машины и несу свою нежданно полученную добычу. Во дворе, неподалёку от своего подъезда, вижу пацанов и взрослого мужика.
Ну мало ли, может у них интересы схожие. Киваю сверстникам и иду дальше.
– Вот этот? – доносится до меня скрипучий низкий голос. – Э, слышь, малой! Э!
Я не оборачиваюсь и иду дальше.
– Аллё! Глухой что ли?
Этот человек явно обращается ко мне. Он тяжело шагает, пытаясь меня обогнать. Какой-то странный звук накладывается на звук его тяжёлого дыхания. Я останавливаюсь и, повернувшись, смотрю на него. Он хромой. И у него, судя по всему, протез. Он делает широкие шаги и глубоко припадает на одну ногу.
Догнав меня, он останавливается, переводит дух, и, глядя со злобой и ненавистью, спрашивает:
– Ты Брагин?
– Кто интересуется? – отвечаю я вопросом на вопрос.
19. Проект продвигается
– Значит, ты, – утвердительно кивает он, игнорируя мой вопрос.
Ему лет пятьдесят, у него крупные черты лица, мясистый нос, ввалившиеся глаза и седая щетина на подбородке. Выглядит он нездоровым и немного напоминает состарившегося Бельмондо. На нём солдатская шапка с опущенными ушами и поношенное пальто с облезлым каракулевым воротником.
Он внимательно рассматривает меня и снова кивает:
– Глист в обмотках. Одним пальцем зашибить можно.
– Ну, попробуй, неназванный супергерой, – отвечаю я и чуть прищуриваюсь.
Он начинает глухо кашлять, вздрагивая всем телом, держа обветренные губы сжатыми. Лицо его вытягивается и глаза наливаются гневом. Прекратив кашлять он сплёвывает в снег.
– Правду про тебя сказали, – кивает он, – дерзкий ты бажбан.
Я ничего не отвечаю, выжидающе глядя и стараясь понять, чего он хочет. Что-то в его взгляде кажется мне знакомым. Я читаю в нём холодную животную решимость умереть, такую же, как видел в глазах Джаги.
– Всё? – спрашиваю я. – Или ещё будут высказывания?
– Ты, – хрипит он и упирает мне палец в грудь, – чушкарь, жена армянская в натуре, за слова свои ответ держать будешь.
– Я за себя всегда отвечаю, – говорю я, прямо глядя ему в глаза. – Ты кто такой, урка, что такие слова некрасивые кидаешь? Сам-то ответишь за свой понос словесный? Тебя кто послал вообще? Чего тебе надобно, старче? И подожми ты щупальце своё, пока ещё одной конечности не лишился.
Я говорю негромко и спокойно, но в груди всё клокочет. Вот же сука блатная! Да я таких как ты, как вшей поганых давил.
Он тяжело дышит и ничего не отвечает, прожигая меня взглядом.
– Язык что ли свой поганый проглотил? – добавляю я и резко отбиваю его руку. – Ещё раз увижу, поедешь туда, откуда выполз, осознал, академик?
Мне кажется, что он прямо сейчас на меня бросится, и он, наверное очень хочет это сделать, но в последний миг меняет решение. Быстро посмотрев по сторонам, он отступает.
– Увидишь! – скрипит одноногий. – Я тебя увидел, и ты меня увидишь. Теперь ты мой, фраерок.
Он поворачивается и медленно хромает прочь.
Какого хрена? Что за цирк? Это ещё один наезд Кахи? По идее, больше некому. Но в чём смысл? Зачем это вообще? Хотел бы грохнуть или отметелить, не стал бы так тупо себя презентовать. Если что задумал, зачем светиться? Если это типа вендетта какая-то, почему не назвался? И за что мне можно мстить? За Джагу и за Каху. Можно ещё за Ширяя. В теории. Но только всё это выглядит очень странно.
Ну что же, в конце концов, одной странностью больше, одной меньше… Какая разница? Вот такая философия возвращения…
Когда я захожу домой, и заношу на кухню свой трофей, родители сидят за столом. Кажется, моё появление прерывает важный разговор. Ну, ничего не поделать, подумайте пока, завтра продолжите, или, пока с собакой буду гулять.
А ещё ведь надо уроки делать. Блин, как-то эта часть жизни не очень мне нравится, но школу-то закончить необходимо. Сбросить уже это ярмо с шеи. Я быстро ем, вывожу Раджа и берусь за
