Олег Авраменко - Принц Галлии
— Так ты признаешь свое поражение? — с робкой надеждой спросила Жоанна.
— Вовсе нет! — жестко произнес Александр. — Это еще не поражение, я лишь потерпел временную неудачу. Придется в корне менять тактику, идти другим путем. Прежде я пытался подвергнуть сомнению корректность первоначальной формулы — что престол наследует старший сын, но теперь я намерен плясать от нее.
Жоанна растерянно покачала головой.
— Я не понимаю тебя, Сандро. Сколько раз ты говорил мне, что дядя стал королем в строгом соответствии с этим положением: ведь когда умер наш дед, он был единственным и, следовательно, на тот момент старшим его сыном.
— Старшим из живых. Но не старшим вообще. Пока меня не было, Мондрагон взял на себя инициативу и обратился к Лотарю фон Айнсбаху, видному теологу из Тулузского университета, с просьбой дать исчерпывающее толкование порядка престолонаследия с позиций современной богословской науки...
— Постой-ка! Это не тот ли самый преподобный Лотарь, который на прошлой неделе приехал к нам по приглашению епископа?
— Тот самый. О его приглашении позаботился Мондрагон. Сегодня вечером я имел с отцом Лотарем длительный разговор. Оказывается, он с большим воодушевлением принял предложение Мондрагона и уже наметил основные тезисы трактата, в котором аргументировано доказывается, что формула «преемником короля становится его старший сын» подразумевает передачу божественного начала королевской власти строго по старшей линии — и смерть нашего отца раньше деда ничего не меняет. Пока мы с тобой живы, ни дядя, ни тем более Маргарита не принадлежат к старшей ветви наваррского дома. Старшая ветвь — мы, а я — старший в роду. Вдобавок, — тут Александр поднял к верху указательный палец, — попытки обосновать претензии дяди на старшинство в роду тем, что якобы с преждевременной кончиной нашего отца между мной и дедом утратилась непосредственная связь, здорово смахивают на ересь, ибо подвергают сомнению бессмертие души.
— Разве? — грустно усмехнулась Жоанна. — С каких это пор ты начал верить в бессмертие души?
— А ни с каких. Но это нисколько не помешает мне использовать подобные аргументы, чтобы убедить в своей правоте олухов, верящих во всякую чушь о Боге и бессмертной душе... Прекрати гримасничать, Жоанна! И оставь свою проповедь при себе. С меня довольно того, что я исправно хожу в церковь.
— Это еще больший грех, Сандро: притворяться, что веришь, когда в сердце нет ни капельки веры.
— Хватит, я сказал! — прикрикнул граф, хлопнув ладонью по столу. — Не заводись, прошу тебя... Так вот, преподобный Лотарь собирается уже в самом скором времени представить свой трактат на рассмотрение конгрегации священной канцелярии и уверен, что не позднее следующего Рождества папа одобрит его и внесет в список Вселенской Суммы Теологии.
— Неужели? Ты полагаешь, что святейший отец поддержит твои притязания? Но ведь он весьма благосклонен к дяде — да и к Маргарите тоже, хоть и порицает ее за беспутство.
— А я не собираюсь обращаться к нему за поддержкой. Единственное, что от него требуется, это одобрить трактат, в котором ни разу не упоминается Наварра, как, впрочем, и любая другая страна. Вопрос о престолонаследии рассматривается там в общем, безотносительно к какому-либо конкретному случаю, и вместе с тем, применительно ко всем католическим королевствам и княжествам. Я очень рассчитываю на то, что трактат будет одобрен. В конце концов, все его выводы полностью соответствуют ныне действующим нормам римского права, в неизменности которых кровно заинтересован род Юлиев. Ну а папа, сам Юлий, будет не прочь оказать родственникам услугу, тем более важную, что в последнее время среди высшей итальянской знати весьма сильны настроения в пользу элективной монархии — чтобы императора избирал Сенат, как это было в древности, еще до Корнелия Великого. Вот тогда я и предъявлю свои права, ссылаясь на их каноническую обоснованность. Вот тогда и посмотрим, дорогой дядюшка, кто будет смеяться последним! — При этом в глазах его вспыхнула такая жгучая ненависть, что Жоанну заколотил озноб.
— Сандро, милый! — взмолилась она. — Только не надо крови! Дай мне слово, что обойдешься без крови. Прошу тебя, очень прошу. Иначе я расскажу обо всем па... — она покраснела и опустила глаза, — дяде.
Губы Александра искривились в ухмылке:
— Папочке, верно? Он для тебя папочка. Тебя не трогает, что твой настоящий отец... Хотя ладно. Не беспокойся, сестренка, я не кровожадный. К силе я прибегну разве что в крайнем случае и уж тем более не собираюсь посягать на жизнь милых твоему сердцу узурпаторов — дяди и кузины. Ведь если я буду хоть как-то, даже косвенно причастен к их смерти, Сенат откажется провозгласить меня королем и отдаст корону дядюшке Клавдию. Нет, такой вариант меня не устраивает. Лучше я подожду год-полтора, исподволь буду вербовать себе сторонников, а когда папа одобрит трактат о престолонаследии, подниму этот вопрос на Сенате, затею громкий процесс и выиграю его.
— А ты уверен в успехе?
— Конечно, уверен. На худой конец, придется немного повоевать — если дядя не захочет уступить корону по добру по здорову. Мондрагон, однако, не советует обострять ситуацию, требуя немедленного отречения. Мол, старику осталось всего ничего и не стоит ради каких-нибудь нескольких лет затевать междоусобицу. Возможно, я так и поступлю: пусть Сенат провозгласит меня наследником престола и регентом королевства, дядя спокойно доживает свой век в сане короля, а Маргарита... Да пошла она к черту, эта великосветская шлюха! Пускай поступает, как ей заблагорассудится, — то ли остается здесь, то ли уезжает к мужу, кто бы он ни был, и там предается разврату, — мне-то какая разница... — Вдруг Александр помрачнел. — Вот только...
— Ну! — оживилась Жоанна. — Что еще?
— Только бы она не вышла за кузена Рикарда или Красавчика-Аквитанского. Тогда моим надеждам конец, и никакой трактат их не воскресит.
— Почему?
Граф нервно поскреб ногтями свою гладко выбритую щеку.
— Ну, насчет кузена Иверо, тут и ослу понятно. За него горой станут все сенаторы-кастильцы из Риохи и Алавы: а как же, внук их обожаемой доньи Елены де Эбро — будущий король Наварры! В таком случае сторонники Маргариты и сторонники Рикарда сомкнутся и вместе составят непробиваемое большинство в Сенате.
— Это я понимаю, Сандро. Но причем здесь Филипп Аквитанский?
— Ха! Спрашиваешь! Да притом, что под боком у нас Гасконь с ее военной и политической мощью. Притом, что кузен Альфонсо — его закадычный дружок. Притом, что Красавчик в совершенстве владеет даром обвораживать людей — и женщин, и мужчин — всех! Притом, наконец, что моя милая женушка с одиннадцати лет сохнет по нему и вполне способна устроить мне большую пакость, если я вздумаю чем-то обидеть ее кумира. Да он просто наплюет на неблагоприятное для него решение Сената и силой оружия завладеет Наваррой.
— Значит, брак Маргариты с Красавчиком ставит крест на всех твоих планах?
— Пожалуй, что да. С ним шутки коротки. Это не дядя, панькаться не будет. В случае чего, натравит на меня своего верного пса, Эрнана де Шатофьера, как когда-то натравил его на старшего брата — и все, нету больше Гийома Аквитанского. Так что я буду вынужден смириться, признать свое поражение и стать примерным подданным Маргариты... если, конечно, ей хватит ума выйти за Красавчика.
— Уж на это ей ума хватит, — заверила его Жоанна, в голосе ее послышалось облегчение. — И если не ума, так безумия точно.
Безапелляционный тон сестры не на шутку встревожил графа.
— Что ты имеешь в виду?
— Еще на прошлой неделе Маргарита решила согласиться на этот брак. Дескать, выходить замуж все равно придется, а молодой Филипп Аквитанский самый предпочтительный вариант. Здесь, кстати, не обошлось без содействия Бланки: она ей все уши прожужжала, расхваливая Красавчика. А сегодня... Сегодня была настоящая умора — Маргарита влюбилась, как малая девчонка.
— Да ты что?!
— Вот именно. Верно, ты правду говорил о его чарах. Он вел себя дерзко, порой откровенно нагло, зло подшучивал над Маргаритой — а она лишь глупо улыбалась и ласково мурлыкала. Елена хохотала с нее до упаду. Да и мне было смешно смотреть, как наша Маргарита льнет к Красавчику. Он точно ее приворожил.
Александр резко вскочил на ноги и в растерянности заходил по комнате. На лице его застыло выражение глубокого отчаяния, а глаза лихорадочно блестели, излучая бессильную ярость. Он нервно сжимал и разжимал кулаки.
— Черт, черт, черт! Что же мне делать?! Что?..
— Оставь это, Сандро. Зачем даром мучить себя? Что было, то сплыло, прошлого не вернешь.
— Ну да, конечно. Кто старое помянет, тому глаз вон. Ты только и мечтаешь об этом. Еще бы! Маргарита тебе за сестру, дядя — папочка. Он удочерил тебя, вернул титул принцессы Наваррской, так что ты не осталась в накладе.
