Василий Сахаров - Вариант Юг
Героев среди большевиков оказалось мало. Идущие в наступление дербентцы откатились назад, а в сторону нашего эшелона, стреляя из орудий по обе стороны своего пути, покатил бронепоезд. Одарюк надеялся пробить себе путь контрольной платформой и выдавить эшелон дальше по колее. Однако три трехдюймовки и гаубица не дали ему этого сделать. Наши снаряды рвались вблизи «Коммунара» и красный начальник Кавказского отдела решил временно отступить назад в хутор Романовский.
Поступил Одарюк разумно, и мысль его была ясна. Он хотел подтянуть резервы и снова атаковать. Вот только возвращаться ему было некуда. Стремительным наскоком большой хутор Романовский уже был взят восставшими казаками, а железнодорожные пути оказались заблокированы подорванным рельсовым полотном. Как итог, в чистом поле бронепоезд и эшелон. Делай, что хочешь, товарищ Одарюк, а более чем четыре версты железнодорожного полотна ты не контролируешь. Имелся ли для комиссара Кавказского отдела хоть какой-то достойный выход из этой ситуации? Нет, его не было. И все потому, что он находился на враждебной для себя территории, а ближайшие части Красной Гвардии, не знавшие, о его бедственном положении, от него далеко.
Бронепоезд замер на месте и, пытаясь нащупать опасную для него гаубицу, только лениво постреливал из двух орудий. Как мы узнали позже, боевые расчеты других орудий и пулеметов в это время митинговали вместе с уцелевшими дербентцами решали, что делать дальше. Солдаты и экипаж бронепоезда были склонны к тому, чтобы вступить с нами в переговоры. Но власть комиссара все еще была сильна, и он, толкнув зажигательную речь, убедил бойцов в необходимости еще одной атаки, и направляться она должна на наши спрятанные в балках орудия.
Новая атака красной пехоты. Однако в ней не было пыла и решительности. Снова казаки встретили противника огнем и солдаты в очередной раз откатились обратно к бронепоезду и эшелону.
Затишье и новый митинг. К нам подходит еще пять орудий 6-й Кубанской батареи и около трехсот всадников, во главе которых мой старый знакомец сотник Алексей Тимофеевич Жуков. Под ним чистокровный жеребец-кабардинец, а сам сотник, словно на праздник, в новой черной черкеске с серебряными газырями, и выглядит почище любого парадного генерала, строен, торжественен и горд. Он спрыгивает с седла наземь, и мы обнимаемся, а затем сотник хлопает меня по плечу и говорит:
- Вовремя ты к нам на подмогу подоспел, Константин. Еще бы день-другой, и разогнали бы нас.
- Ничего, чай не чужих людей выручаю, а своих братьев.
- И все же от всего отдела тебе благодарность.
- Дело еще не сделано, - я киваю на бронепоезд.
- Пустое, - отвечает Жуков. - Солдаты сейчас посовещаются между собой и парламентеров пришлют, а нет, так своей артиллерией их расстреляем.
Сотник оказался прав. Прошло несколько минут после его прибытия к месту боя, и от бронепоезда показались три солдата, которые скорым шагом шли к нам, и махали над головой белой простыней. Стрелять в них никто не стал, лишняя кровь не нужна, и вскоре солдаты начали сдаваться в плен. Наши условия к рядовым вражеским бойцам были простыми и ясными, сдача оружия и бронепоезда, а взамен жизнь каждому бывшему красногвардейцу. Поэтому все прошло на «отлично» и только Одарюк не появлялся. А когда наши казаки взяли под контроль бронепоезд, обнаружили его тело в командирской рубке. Он лежал на полу, в руке комиссара зажат «наган», а голова бывшего учителя и прапорщика была залита кровью. Казалось, что комиссар покончил жизнь самоубийством, но это оказалось не так. Как выяснилось немного позже, красный командир хотел напоследок подорвать боеукладку одного броневагона, а артиллеристы, справедливо опасавшиеся, что поврежденного бронепоезда им не простят, недолго думая, пробили ему голову ломом. Такая вот судьба у человека. Ну и Бог с ним.
К вечеру романовцы восстановили подорванную железную дорогу и с трофейным бронепоездом в голове колонны наши эшелоны вошли на хутор. Выйдя из вагона, я направился в местный штаб, который временно располагался в управлении Владикавказской железной дороги, и имел возможность пройтись по хутору, размяться и осмотреться. Благо, поглядеть было на что, особенно на площади, где при большом скоплении народа пороли знакомого мне казака.
- Кого наказываете? - спросил я тогда одного из офицеров отдела.
- Есаула Пенчукова.
- А за что?
- Он у комиссара Одарюка правой рукой был. Шкура продажная, думал на нашей кровушке приподняться, да вот только хрен ему.
- И много ему прописали?
- Тридцать плетей.
- Может не выдержать, - кивнул я на стонущего под сильными ударами есаула, которого помнил еще по Кавказу, как вполне неплохого вояку и честного человека.
- Может, - согласился казак, - только если сдохнет, то и не жалко.
- И что, много предателей среди казаков оказалось?
- Та ни, не много, человек с десяток кто рьяный. А остальные так, для отвода глаз красным улыбались.
Покинув площадь, я отправился в штаб восставших, но застал там только сотника Жукова. Более никого из старших командиров на месте не оказалось и, решив, что увижусь с ними завтра, я отправился на станцию, где занимался делами своего отряда.
И вот наступил новый день, пришло новое утро. Только что решен вопрос с бронепоездом, и мне пора возвращаться в Тихорецкую, откуда всем своим отрядом я направлюсь к Екатеринодару. Однако перед этим следовало уладить некоторые дела с командирами и атаманами Кавказского отдела. Служба службой, как говорится, а про своих забывать не надо. Ведь верно гласит народная мудрость - как ты к людям, так и они к тебе.
В здании правления Владикавказской железной дороги меня уже ожидали, пропустили и проводили в комнату для совещаний. Здесь за большим столом расположилось пять казаков, и всех я знал. Слева сидели, прибывший из родной станицы Расшеватской, атаман отдела полковник Репников, интендант восставших есаул Шниганович и сотник Жуков. Справа люди посерьезней, именно те, от чьего слова в среде восставших все и зависело. Первый, личность известная, командир 1-й бригады 5-й Кавказской дивизии полковник Георгий Семенович Жуков, а второй, один из явных зачинателей восстания войсковой старшина Ловягин.
Я поздоровался с земляками, присел между офицерами отдела и, в который уже раз за последние дни, начал рассказывать о положении дел на Дону и в мире. Слушали меня внимательно, и говорил я не менее часа. А когда закончил, еще полчаса отвечал на всякие уточняющие вопросы. По тому, как переглядывались между собой командиры восставших, я мог понять, что еще до моего прихода они обсуждали возвращение ставшего войсковым старшиной Константина Черноморца на Кубань и что-то для себя решили. Что у них на уме, я примерно представлял. Однако сам вперед пока не лез, а только отвечал на вопросы и ждал начала серьезного разговора.
Наконец, все, что я хотел сказать, было сказано, и на некоторое время, в комнате воцарилась тишина, которую прервал полковник Жуков:
- Какие твои дальнейшие планы, старшина?
Полковник признал полученное мной на Дону звание. Это было хорошим признаком. Поэтому я ответил прямо и без обиняков:
- Завтра на Екатеринодар выступаю. Надо наше правительство и добровольцев выручать. Все трофеи, взятые в Тихорецкой, оставляю в вашем полном распоряжении и никак на них не претендую. Если Рада восстановит свою власть, вернете припасы правительству, а нет, тогда они вам в борьбе против большевиков помогут.
- Через день-два на нас со Ставрополья и Павловской натиск пойдет. Может быть, останешься еще на несколько дней?
- Оборона - гибель всего дела. Да и если бы я даже хотел остаться, все равно не получится. У меня приказ и я его выполню.
- Раз так, то хорошо. Кого в Тихорецкой за старшего командира оставишь, и сколько с тобой наших казаков на Екатеринодар пойдет?
- За старшего командира остается войсковой старшина Дереза, а силы мои следующие: полторы тысячи конных, тысяча пластунов, четыре орудия и бронепоезд.
- Против тех войск, что у красных сейчас в краевой столице, маловато.
- Знаю, по документам, захваченным в штабе Сорокина и Автономова, у большевиков около двадцати пяти тысяч штыков, два бронепоезда и тридцать орудий. Это то, что было в Екатеринодаре на позавчерашнее число. Однако, думаю, что пробьюсь к столице, а там отряд Покровского и добровольцы, так что осилим ворога.
- Сколько у Дерезы в Тихорецкой казаков остается?
- Точно не знаю, люди продолжают подходить постоянно, но не менее двух тысяч бойцов, полтора десятка пулеметов и два орудия. Натиск от Павловской сдержат, особенно, если железнодорожный путь подорвут. Кстати, хотелось бы знать и ваши планы.
Полковник почесал небритый подбородок и ответил:
- На данный момент у нас шесть тысяч пеших казаков, полторы тысячи конных, восемь орудий и шестьдесят пулеметов, в основном ручные «Льюисы». Это по нашим силам, а вот планов имеется два. Первый - глухая оборона отдела с подрывом всех путей сообщения и выход на связь с краевым правительством. Второй - удар на Екатеринодар через Усть-Лабинск. Но для этого необходим трофейный бронепоезд и участие твоего отряда.
