Василий Сахаров - Вариант Юг
- Понятно.
Я оглядываю площадь, станцию и железнодорожные пути. Мои казаки заняли все самые выгодные для боя места и блокировали казармы. Так что резкий взмах рукой и громкая команда:
- Начали!
Караульные мгновенно повалены на порог штаба и в него врывается несколько человек. По станции вихрем проносится скоротечный бой, и она оказывается под нашим полным контролем. Хорошо все сделали, быстро, без потерь и весьма результативно. Подобная лихость всегда высоко ценится, как начальниками, так и рядовыми воинами. Поэтому сегодня я заработал себе такой авторитет и славу, который, при нашей победе, теперь будет всегда и во всем мне помогать.
На станцию входят отряды восставших и мой полк. Часть сил незамедлительно отправляется в станицу Тихорецкую, еще два десятка в казачьи лагеря на реке Челбас, а остальные располагаются в солдатских казармах и занимают оборону на окраинах станции. Везде ставятся усиленные караулы, идет захват местных большевиков, а я направляюсь в аппаратный узел связи. Проходит всего полчаса, и по телеграфу у меня идет общение с Кавказской.
Кавказская: На связи обер-офицер при атамане Кавказского отдела сотник Жуков. С кем я общаюсь?
Тихорецкая: Командир Сводного партизанского казачьего полка войсковой старшина Константин Черноморец. Под моей командой казаки окрестных станиц и донцы, присланные из Новочеркасска на помощь своим братьям. Захватил станцию и готов провести встречное наступление на соединение с вами.
Кавказская: Войскового старшину Черноморца не знаю, а вот с подъесаулом знаком. Как докажешь, что ты, это ты?
Тихорецкая: Вспомни, как твой разъезд перед Сарыкамышской операцией в дозоре находился, и вас турки атаковали. Тогда именно моя полусотня тебя выручила. У тебя конь в ту пору знатный был, но ему пуля ногу разбила, и ты его добить не смог.
Кавказская: Помню такое. Говори, что ты предлагаешь?
Тихорецкая: Мы будем атаковать противника по железной дороге. От Тихорецкой пойдем двумя эшелонами с несколькими орудиями. При встрече с бронепоездом, головным паровозом перекроем дорогу и примем бой. Ваша задача в это время взять Романовский и блокировать вражеский бронепоезд с тыла. Сможете?
Кавказская: Да, сил у нас хватает, орудия имеются и хорошие саперы найдутся. Главное - Тихорецкая взята.
Тихорецкая: В таком случае, мы начнем выдвижение в пять часов утра. Вашего выступления ожидаем в десять часов.
Кавказская: Понял. Твое выдвижение в пять, а наше в десять. С нами Бог! Конец связи.
Малороссия. Март 1918 года.
Чем дальше, тем больше Андрей Ловчин обживался в Гуляй-Поле и ему здесь нравилось. Жильем обеспечен. При деле. Община снабжает всем необходимым и даже платит небольшое жалованье. Вдовушки часто в гости приглашают. Есть горилка и сало. Боря Веретельник рядом и помогает. Но самое главное – его прошлое здесь никого не интересовало и моряка уважали. А еще, что немаловажно, идеи анархии находили в душе черноморца самый живой отклик. Все хорошо. Все замечательно. Все отлично. Однако к Гуляй-Полю приближались германские войска и гайдамаки Центральной Рады, а остановить их было некому. Большевики покидали Украину и шли на Дон, биться против белоказаков. Эсеры своих воинских формирований не имели и уходили в подполье. Оставались только слабые отряды крестьянской пехоты. А что они могли сделать против закаленных войной немецких ветеранов и раззадоренных первыми успехами украинских националистов? Практически ничего. Нестор Махно, как и другие лидера анархистов, понимал это. Но сдаваться революционеры не собирались, и было объявлено о формировании вольных батальонов.
К этому моменту Андрей Ловчин смог более-менее обучить сотню бойцов. Они прошли первичную военную подготовку, научились стрелять из винтовок и пистолетов, перемещаться под огнем противника, обслуживать пулеметы, рыть окопы, метать гранаты, не бояться взрывов и вести бои в условиях населенного пункта. А помимо того матрос смог сколотить один взвод из опытных бойцов. Он стал костяком «Черной гвардии», имел хорошее вооружение и лошадей, безоговорочно подчинялся приказам Ловчина и был готов выступить навстречу противнику в любой момент. Нестор Махно, устроив взводу смотр и остался доволен, а затем сказал Андрею, что быть ему командиром роты.
Честно говоря, матросу было все равно. Рота, так рота. В настоящий момент, отойдя от Севастопольского угара и потрясений, Ловчин здраво оценивал свои возможности и понимал, что сможет командовать подразделением. Однако не вышло. По крайней мере, пока. По той причине, что Андрей зацепился с евреями.
Надо сказать, что представителей еврейского народа, который при царском режиме подвергался гонениям и погромам черносотенцев, среди анархистов Гуляй-Поля хватало. Как правило, это были достойные люди и пламенные революционеры, многие из которых прошли через тюрьмы и ссылки. А Нестор Иванович Махно их ценил, уважал и продвигал. Поэтому никого не удивляло, что товарищ Лев Шнайдер, член партии анархо-коммунистов, был представителем Гуляйпольского Совета в Губернском Исполкоме Советов. Доктор Абрам Исакович Лось организовывал санитарные отряды и готовил лазареты. Товарищ Горелик устанавливал связи с еврейскими общинами местечек, окружающих Гуляй-Поле. Товарищ Абрам Шнайдер, старый друг Нестора Ивановича, возглавил гуляйпольскую артиллерию. А еврейская молодежь, по первому зову анархистов, стала записываться в вольные батальоны. Так что никаких претензий к евреям у Нестора Махно и его товарищей не было и быть не могло.
Однако среди еврейской общины произошел раскол. Бедняки, кому нечего терять, встали за анархистов и собирались сражаться. А вот богатеи, напуганные обещаниями самостийников вырезать кацапов и жидов, запаниковали. После чего владельцы лавок, гостиниц и мануфактурных предприятий, получив одобрение духовных лидеров, решили, что сопротивление бесполезно и даже опасно. Проще всего откупиться от немцев и самостийников. А затем они потребовали от своих соплеменников не участвовать в борьбе, сложить оружие и разойтись по домам. И мало того, что среди евреев споры, Боря Веретельник вышел на агитатора, который призывал народ встречать украинских националистов цветами, саботировать решения Гуляйпольского Совета и собирал деньги для поддержки украинских националистов. С этим известием он пришел к Нестору Ивановичу и выяснилось, что агитатор никто иной, как бывший фронтовик по фамилии Вульфович, который называл себя «максималистом».
Махно приказал арестовать Вульфовича и Боря Веретельник привлек к этому делу бойцов Андрея Ловчина. «Черные гвардейцы» приказ выполнили. Вульфович был задержан, отконвоирован в Гуляйпольский Совет и допрошен. Его даже бить не пришлось. Он сдал всех своих связных и сообщил, что подчинялся хозяину постоялого двора и отеля в Гуляй-Поле гражданину Альтгаузену.
Нестор Иванович завелся моментально. Этот самый Альтгаузен был родным дядей Наума Альтгаузена, который в свое время являлся провокатором царской охранки и предал Махно. Поэтому Нестор Иванович покосился на Ловчина и Веретельника, а потом бросил одно только слово:
- Арестовать!
Кого арестовать, понятно. Веретельник бросился выполнять приказ и снова с ним рядом оказался Ловчин. Вместе с «черными гвардейцами» они ворвались в отель Альтгаузена, но дорогу им заступили крепкие ребята из еврейской общины Гуляй-Поля. Хозяин отеля и пособник самостийников уже знал, что анархисты арестовали Вульфовича и позаботился о своем прикрытии. Он собирался бежать. Однако не успел и его охранники не смогли остановить «черных гвардейцев». Ловчин и Веретельник не сомневались и действовали, как привыкли, то есть жестко и ни с кем не церемонились. Моряки набросились на парней, избили их прикладами, кое-кому сломали пару ребер и проломили череп, а потом несколько раз выстрелили в воздух.
В итоге Альтгаузен, пожилой хитрый еврей, весьма влиятельный в Гуляй-Поле, был арестован. Его, как и Вульфовича, отправили в Гуляйпольский Совет и допросили. Дело к тому моменту получило широкую огласку, и Нестор Иванович записал в своем дневнике: «Сознавая, какую ненависть все это вызывает у нееврейского населения к еврейскому, я много труда и усилий положил на то, чтобы этого дела не раздувать, а ограничиться показаниями Альтгаузена. А потом сделал обширный доклад сходу крестьян и рабочих и просил его также не раздувать этого дела и не поощрять ненависть за этот акт, учиненный несколькими лицами, ко всему еврейскому обществу. Товарищи из Совета со мной согласились, доверяя мне... И граждане Вульфович и Альгаузен тут же были освобождены»…
Никакого наказания изменники и предатели не понесли. Как только их отпустили, они покинули Гуляй-Поле, а еврейские богатеи временно притихли, и формирование первого вольного батальона продолжилось. Еврейское население выставило роту бойцов из двухсот человек. А помимо того было сформировано еще пять из революционеров и местных жителей. Общая численность бойцов в батальоне быстро перевалила за тысячу штыков. Причем половина на лошадях. На вооружении револьверы, винтовки, шашки, гранаты, несколько пулеметов и даже пара орудий. Руководство батальоном принял Ревком, который в будущем планировалось расширить до Реввоенсовета. Боеприпасов и оружия сначала не хватало, но анархисты совершили налет на железную дорогу и разграбили военный эшелон. После чего эта проблема благополучно разрешилась. Оружия и боеприпасов в Гуляй-Поле стало столько, что было принято решение поделиться запасами с другими революционными общинами.
