Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров
Потом решали, кто сможет прийти завтра в школу, чтобы занести столы в кабинет. Все парни трудились в родном колхозе, Девочки, включая Лену Верещагину, тоже. Вот только актриса наша всё лето помогала маме в библиотеке, чаще прогуливая, чем работая. Это выяснилось в процессе обсуждения планов на следующий день.
Оказывается, староста класса и летом оставалась старостой, вела учёт и прочий контроль. Так что от её строгого взгляда никто и ничто не могло укрыться. В результате короткого собрания постановили: или Лена вместе со всеми ребятами проходит трудовую практику в колхозе, где скажут. Или поступает в полное моё распоряжение и под контроль завхоза товарища Бороды.
Верещагина, не раздумывая, заявила, что она как все, в колхоз. На том и порешили.
Насчёт класса на завтра я дал отбой. Парни хотели прибежать в обеденный перерыв, чтобы расставить столы. Но, подумав, мы решили, что вряд ли краска успеет полностью высохнуть. И чтобы уж наверняка не поцарапать свежее покрытие, договорились собраться в пятницу в обед или вечером, и вместе дружно навести в классе полный порядок.
Даша Светлова обещала забежать и проинформировать меня, на какое время ребята и девочки сумеют договориться, чтобы их отпустили закончить классные дела. Да-да, именно так и сказала: проинформировать. Похоже, растёт в моём классе будущий партийный работник.
Разошлись мы глубоко после полудня. Точнее, я отпустил своих десятиклассников, сам же остался в школе, попросил у директора личные дела и принялся изучать характеристики. Честно говоря, чем больше читал, тем больше убеждался: придирается Степан Григорьевич к моим ученикам, не такие уж они хулиганы. Ну да ладно, с этим разберёмся.
— Егор Александрович, что-то вы засиделись, — заглянул ко мне Свиридов. — А ведь обещались сегодня в бухгалтерию заглянуть, — укоризненно покачал головой Юрий Ильич.
— Забыл, завтра с утра непременно зайду, — покаялся я.
— Как вам ребята? — полюбопытствовал директор.
— Хорошие, — искренне ответил я, не раздумывая.
— Хорошо, да, это хорошо, — пытливо вглядываясь в моё лицо, — кивнул Юрий Ильич. — Ступайте-ка вы домой, Егор Александрович, отдохните хорошенько, а завтра…ах да… завтра вы на встречу с Ольгой Николаевной, — вспомнил Свиридов.
— Я могу отложить, если нужно.
— Нет, нет, поезжайте, — не согласился Юрий Ильич. — Характеристик что? Бумажки. А Оленька Николаевна вам подробно всё обскажет, слабые места, сильные стороны… — улыбнулся директор. — Всё, до свидания, Егор Александрович!
— До свидания, — я поднялся, собрал папки с личными делами учеников, сдал их Свиридову и отправился домой.
А дома меня ждал сюрприз, о котором я совершенно позабыл в суматохе школьного дня.
Глава 22
— Чой-то ты припозднился, Егор Ляксандрыч, — посетовал Митрич, завидев меня возле калитки.
Я невольно вздохнул: если честно, совсем позабыл, что дядь Вася обещался заглянуть вечером в гости. Хотелось тишины и покоя, крепкого сладкого чая с баранками и посидеть на крыльце, наслаждаясь неторопливым вечером после импровизированного душа.
— Добрый вечер. Василий Дмитриевич, — поприветствовал я гостя.
Желудок вдруг заволновался, забурчал. По двору разливались умопомрачительные ароматы жареной рыбы. Я сглотнул и только сейчас сообразил, насколько голоден.
— Мой руки и к столу, — с довольной улыбкой проворчал Митрич и захлопотал у стола, нарезая пополам крупные блестящие помидоры и пупырчатые огурцы, укладывая перья зелёного лука.
Я кивнул и молча направился в дом, чтобы переодеться и вынести на улицу тазик с ковшиком. Обливаться я приноровился в саду возле старой искривлённой яблони. Как говорится, и ей хорошо, и меня с дороги никто не видит.
В доме скинул надоевший костюм, натянул спортивные штаны, прихватил чистую майку, мыльно-рыльные и потопал на задний двор. Минут через десять я сидел за столом и уплетал изумительно вкусную жареную рыбку, хрустя свежайшими огурчиками и роняя на тарелку сок от сочных помидоров.
— Ты кушай, кушай, — подзадоривал Митрич.
— Да вы сами почему не едите, Василь Дмитрич? — заметил я.
— Так я дома с бабкой… — поглядывая на меня сквозь прищур, заверил Митрич.
— Ну, нет, давайте-ка вместе ужинать, одному не годится, — покачала я головой. — А то и я тогда не буду.
— Ох, хитрец, — хмыкнул мужичок. — Так может того… этого? — дядь Вася подмигнул и показал чекушку с мутноватой жидкостью.
— Спасибо, Василий Дмитриевич, не любитель я, — вежливо отказался, прикидывая про себя, чем мне это грозит в дальнейшем.
Оно ж ведь как: не пили в Советском Союзе только вынужденные трезвенники и язвенники, да и то, на халяву выпивали и эти категории граждан. Не то чтобы я испытывал пренебрежение к алкоголю, в прошлой жизни позволял себе с друзьями в хорошей надёжной компании. Но вот здесь и сейчас не хотелось, потому как не представлял, чем мне аукнется в новом теле употребление горячительного напитка домашнего производства. Уверен, содержимое в бутылке у Митрича градусами очень сильно отличается от государственного алкоголя.
— Так-то и я не любитель, — заметно огорчился дядь Вася. — Но рюмашку за улов — самое то, для поднятия аппетиту. И врачи рекомендуют, — подмигнул и посмотрл на меня так хитро, склонив голову к плечу. А у самого так черти и пляшут в глазах: то ли проверяет, то ли выпить невтерпёж, а одному вроде как не с руки. Не алкоголик ведь.
— Да у меня и рюмок-то нет, — понимая всю бесполезность аргументов, выдвинул я последний козырь.
— Так то не беда, Егор Ляксандрыч, — засуетился Митрич. — Сейчас… вот туточки у меня… гляди…
Под столом что-то дзенькнуло, звякнуло, и на свет божий появились две граненных рюмки. Удивительно, но факт. Я как-то ожидал скорее стаканы, а тут целые лафитнички на короткой ножке.
— Ну, что, Егор Ляксандрыч, а давай-ка за приезд! — разлив алкоголь по таре, предложил Митрич.
— Будем, — кивнул я.
Мы чокнулись, я пригубил самогон, поставил рюмку на стол и закусил огурцом. Пить я не собирался, не с руки как-то, да и не по статусу, наверное. Всё-таки учитель в советское время человек уважаемый. Оно, понятное дело, педагоги тоже люди, и праздники отмечают, и детей рожают, и в отпуск ездят. Но русские традиции сложились таким образом, что учителя всегда и везде помнят о том, что за углом может оказаться ученик. Потому почти никогда преподаватели на людях
