Малахольный экстрасенс - Анатолий Федорович Дроздов
Я опрокинул водку в глотку, сел и закусил ломтиком сала с хлебом. Люди за столами последовали моему примеру. Работницы столовой на тележках вкатили тарелки с исходящей парком кашей и стали расставлять их на столах. Я взял ложку и зачерпнул из своей. Гм, вкусно! Гречку обильно сдобрили тушенкой. В последний раз такую ел в армии.
Угощение понравилось не только мне: ложки над столами так и мелькали.
– Еще по одной, товарищи! – объявил председатель профкома, когда все утолили первый голод.
Объявление встретили одобрительными возгласами. Забулькала, переливаясь в стаканы, водка. Председатель взял свой и встал.
– Предлагаю выпить за Михаила Ивановича. Мы все знаем его, как великого целителя. Со всей страны к нам везут больных детей, и он их лечит. Но еще он большой души человек. Сегодня, едва сняли наручники, поспешил в палаты, где занялся детьми. Кто другой на его месте мог струсить и сбежать, а он даже не подумал. И еще. Все мы знаем, что благодаря Михаилу Ивановичу изменилась жизнь в клинике. Появилось новейшее оборудование, в достатке лекарств, продуктов и постельного белья. Нас бесплатно поят чаем и угощают бутербродами. Мало этого. Сегодня, исцелив детей, Михаил Иванович пришел в профком и спросил: накормили ли людей? Услыхав, что главный врач запретил брать продукты со склада, позвонил знакомому, и тот привез еду, выпивку и сигареты. Обо всех подумал. Это вам не секретарь райкома. А теперь спрашиваю: мы позволим арестовать такого человека?
Народ за столами гневно зашумел.
– Ни за что! Хрен им! – раздались крики.
– Вот и я так думаю, – кивнул профсоюзный руководитель. – Информирую, что говорил с председателями профкомов других клиник. Они побеседовали с людьми и сообщили: в случае ареста Мурашко объявят забастовку. Мнение у всех единодушное: это произвол. Нас поддержат столичные предприятия, в частности, МАЗ и тракторный завод.
Ни фига себе волну я поднял! В той жизни рабочие минских предприятий вышли на улицы в апреле 1991 года. Повод был весомый – рост цен после павловских реформ. Тогда город встал, а на площади Ленина закипел многотысячный митинг. Партийному начальству стоило великого труда ситуацию разрулить. А тут какой-то экстрасенс…
– Михаила Ивановича мы в обиду не дадим, – заключил председатель профкома. – Хочу просить его от имени всех нас, – он повернулся ко мне. – Понимаю, что вы возмущены. Знаю, что зовут в Москву. Обещают лучшие условия, много денег и жилье. К сожалению, мы не можем предложить то же, но зато всегда встанем за вас горой. Не уезжайте!
Все притихли и уставились на меня. И откуда знают? Ну да, сманивали меня москвичи. Приезжали, золотые горы сулили. Даже ордер на квартиру показали. Три комнаты, рядом станция метро. Разбежался! Согласиться – означает под кого-то лечь. Вопрос: под кого? Медицинских чиновников, спецслужб или бандитов? В Москве криминал поднимает головы – это в Минске пока тихо. Пусть даже без братков, но исцелять станешь, кого прикажут. Возмутишься – укажут место, в Москве это запросто. Добровольно подписаться в рабство? Нашли дурака!
– Не волнуйтесь, друзья, никуда не уеду, – сказал я. – Куда мне без вас?
– За это и выпьем! – предложил председатель профкома. – Ура, товарищи!
– Ура! – закричали за столом и немедленно выпили.
После сытного обеда народ повалил во двор, где устроил танцы возле баррикады. Стоял редкий для октября ясный день. Тепло, как в мае. Отчего ж не веселиться? Кто-то притащил баян, и понеслось. Народ кружился в вальсе, отплясывал полечку, кое-кто пошел вприсядку. В окнах торчали любопытные больные. Эту картину и застала прилетевшая в клинику любимая. Оказалось, она все проспала. Воротившись домой, прочитала записку, перекусила и легла отдыхать. С милиционерами разминулась. Встав, поела и решила позвонить жениху. В ординаторской не ответили. Вика набрала номер регистратора – не берут трубку. Лишь в приемной Яковлевича сообщили о произошедшем. Вика вызвала Николаича и помчалась в клинику, где двинулась на звуки музыки.
– Что происходит? – спросила, отыскав меня.
– Революция, – улыбнулся я.
– Почему танцуют?
– Потому что весело.
– Тогда приглашай! – потребовала она.
Я подал ей руку, и мы вошли в круг… Наплясавшись, народ захотел продолжения банкета и повалил в столовую. Водки и еды хватало, все вновь расселись за столами. Мы с Викой оказались рядом. Мне напустили полстакана, Вике по ее требованию – на донышко. Я встал, взял вилку и постучал ею по стакану. За столами притихли.
– Друзья! – объявил громко. – Сегодня вы просили меня не уезжать, я пообещал. Не хочу расставаться с таким замечательным коллективом. Но есть еще причина – вот она, – указал на Вику. – Скоро мы с Викторией Петровной станем мужем и женой. Наши отношения не секрет, но теперь оформим официально. Выпьем за любовь!
– Ура! – закричали за столами и с воодушевлением выпили.
– Горько!
Председатель профкома поставил на столешницу пустой стакан.
– Горько! Горько! – закричали со всех сторон.
– Встань, любимая! – попросил я Вику.
– Шут! – фыркнула она, но подчинилась. Я обнял ее, и наши губы слились.
– Раз, два, три, четыре, пять… – принялись считать за столами. При счете «десять» Вика уперлась мне руками в грудь и отстранилась.
– Что-то молодая ерепенится, – заметил кто-то за столом. – Может, поискать другую?
– Я вам поищу! – пригрозила Вика. Ответом стал дружный смех.
– Что ты тут устроил? – спросила Вика, когда мы, насытившись, по-английски удалились в ординаторскую. – И не говори, что ты тут ни при чем. Водка, сало, колбаса, гречка с тушенкой… В клинике так не кормят и, тем более, не наливают.
– Эти люди сегодня защитили меня. Они переступили через страх перед начальством и наказанием. Следовало поощрить.
– Ладно, накормить, – согласилась она. – Но зачем водка?
– Не планировалась, – развел я руками. – Пациент привез. Не углядел – без меня разгружали. А потом не отбирать же.
– Сам зачем пил? Мы же договорились. Пока… – она смолкла.
«Делаем ребенка», – мысленно дополнил я.
– Так уже, – сообщил любимой.
– Ты о чем?
– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – поинтересовался я. – Нет ли тошноты по утрам? Раздражения, плаксивости?
– Ничего, – пожала она плечами. – У меня задержка, но такое бывает. Я болела.
– Ты здорова. Более того, носишь маленького Мурашко. Вот такого! – я свел большой и указательный палец, показав расстояние с булавочную головку. – Но сердечко у него уже бьется.
– Сердечная трубка, – поправила она. – У таких маленьких сердца еще нет. Ой, Миша! Ты откуда
