Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег

Ефимовский, довольно улыбаясь, поднялся и поклонился.

— Благодарю, государь.

— В легкой коннице у нас преимущество. От Румянцева к нам перебежало почти пятнадцать тысяч донцов и запорожцев. Башкиры прислали пять тысяч. От калмыков и мишарей еще три. Это к нашим пяти тысячам. Итого сейчас легкой конницы у нас двадцать восемь тысяч. Казалось бы, перевес, — вздохнул я, — но на сторону Екатерины встал Крымский хан. И это сразу тысяч сто конницы.

— Не будет у них столько, — возразил Овчинников и, виновато взглянул на меня. Дескать, извини, что перебил.

Я жестом подбодрил его.

— В шестьдесят девятом году Крым Гирей вывел семьдесят тысяч в набег на Елизаветград. И больше столько за всю войну не выводил.

— Так это только крымских, азовских, буджакских и едичкульских татар он вывел, — внезапно вмешался Суворов, — ногайская и кубанская орда не выступала. А там еще тысяч тридцать. Вот вам и сто!

Суворов осекся, осознав, что невольно подкрепил мою стратегическую оценку противника. То есть сработал на мой авторитет. Я коротко поклонился.

— Спасибо, Александр Васильевич. Тут мы все подходим к самому главному. Крымчаки не только вместе с Румянцевым вышли, они еще и в набег пошли. Воспользовались, нехристи, что царицынская линия сейчас почти не охраняется. Ибо много дончаков ко мне ушло, — я обратился к Овчинникову: — Где уже ногаев заметили?

— Из Балашова и Борисоглебска были гонцы. Но за то время ногаи могли уже до Пензы и Тамбова дойти.

— Я поверить не могу! — воскликнул Новиков. — Неужели Екатерина настолько обезумела, что на русские земли послала этих людоловов. Да как она может после такого вообще думать о короне?! На что она рассчитывает?

Народ, заряженный плохими новостями и экспрессией главного моего журналиста, зашумел. Посыпались проклятья на голову «проклятой немки». Я выждал и постучал по столу ладонью.

— Довольно! Хватит орать.

Народ утих.

— В полках о набеге знают? — спросил я Овчинникова.

— Знают, государь. И неспокойно в полках ныне. Требуют идти на отражение набега. Насилу удержал на местах. Сказал, что ты, Государь, свое слово скажешь сегодня. Ждут его.

— Мы эдак без конницы останемся, ежели все уйдут, — проворчал Подуров.

— А сколько у нас донских всего? Без яицких и запорожских? — уточнил Перфильев.

— Два полных полка. Астраханский Никиты Румяного, там тысяча двести сабель. И Царицынский, Федора Дербетова, там тысяча, но вперемешку с киргизами. В иных полках донских еще тысяча наберется. От Румянцева к тебе, государь, шесть тысяч перешло. Но и прочие тоже рвутся ногаев резать. Ведь и у Яицких много родни с Дона. И мишари с касимовскими татарами под ударом.

Я побарабанил пальцами по столу.

— Сделаем так. Астраханский и Царицинский пополнить донцами и мишарями из иных полков. Подошедших от Румянцева также присоединить к этому отряду. Общее командование всеми донцами поручить Дебетеву. Его уважают и опыта у него достаточно, а Никита молод еще.

— Мало, — буркнул Овчинников, — и десяти тысяч не будет.

— Больше я не могу отдать, иначе совсем кисло нам будет, — вздохнул я. — Надо инородцев поднимать. К Нуралы-хану гонцов срочно вышлем. Указ напишу. Пусть весь его жуз поднимается. Ему зачтется то, как он этот приказ исполнит. Если будет волынку тянуть, казню без жалости. Постарается — награжу по-царски. К калмыкам астраханским тоже гонца. Пусть присоединяются к Нуралы-хану и вместе переправляются через Волгу у Царицына и идут оттуда на север, на перехват набегу. Тысяч десять они обязаны собрать, если не больше.

— Больше, — опять вмешался Суворов, — в начале кампании калмыки семнадцать тысяч выставили.

— Забываете, Александр Васильевич, что в семьдесят первом году половина калмыков с Волги в Джунгарию откочевала. Под руку Китая. Так что прежних контингентов можно уже не ждать. Дай бог, пять тысяч выставят.

Суворов удивленно посмотрел на меня. Видимо, таких деталей он не знал.

— Итак. Насколько я понимаю тактику набегов, ногаи сначала будут двигаться единым большим отрядом, а потом в дальней точке похода рассыплются на мелкие и начнут сгребать в полон всех, кого поймают, двигаясь назад. В этот момент их боеспособность падает. Так что есть хорошие шансы всю эту орду на ноль помножить.

Все уставились на меня с недоумением, только Новиков усмехнулся и чиркнул что-то в блокноте.

— Э… — я оглядел моих полководцев. — Ну, в математике есть правило. При умножении любого числа на ноль получишь ноль. Так что ногаев надо постараться вырезать подчистую. А потом пусть калмыки и казахи идут за Кубань и грабят ногайские и татарские кочевья. Если после этого там никого в живых не останется, я переживать не буду.

Все согласно покивали. Чего их жалеть, басурман. Нынче времена негуманные.

— Если с этим набегом казаки и инородцы разберутся до нашего главного сражения, то казакам надо поспешать к основной армии на помощь. Когда, кстати, Румянцев ожидается? — спросил я, адресуясь к своим тайникам и Савельеву. Между главами двух ведомств произошла короткая дуэль взглядов, и встал отвечать Савельев. Конкуренция спецслужб, залог моего спокойного сна, однако.

— Та часть армии, что из Бахмута, вышла уже в Харькове. А та, что из Полтавы, уже к Батурину подходит. Встретиться они должны под Орлом.

Я мысленно прикинул расстояния между озвученными пунктами и удивился.

— То есть они из мест базирования вышли, прошли уже верст по триста, и вы только сейчас это заметили? Они же на марше уже как минимум две недели!

— Виноват, государь, — скривился Савельев, по сути не за свои огрехи отвечающий, — ослепили нас. Полагаю, что гонцов по дорогам перехватывали. Только из-под Харькова да Батурина наши люди и смогли весточку отправить.

— Ясно, — проворчал я, который раз досадуя на нынешние убогие средства связи, — Значит, у нас две недели до слияния армии Румянцева под Орлом, и еще дней десять им маршировать до Тулы. Мимо нее они пройти не смогут. А там и до Москвы рукой подать. Значится, под Тулой и будем их встречать через три недели.

Я побарабанил пальцами и искоса глянул на Суворова. Он хмурится, но внимательно прислушивался. Ну что ж, мой друг, сейчас еще немножко демонстрации торговли национальными интересами в исполнении моей бывшей супруги. (Мы же в разводе отныне.)

— Еще одна опасность надвигается с севера, — продолжил я, — Екатерина сдала Петербург и все прибалтийские земли под шведов. Пустила, так сказать, козла в огород.

Я обратился на этот раз прямо к Шешковскому:

— Степан Иванович, расскажите нам, что вообще в Петербурге происходит. Сколько и каких шведских войск высадилось?

Шешковский к ответу был готов. Встал, поклонился.

— В Петербурге настроения очень тревожные. Хлеб вздорожал почти в десять раз. Иные товары еще больше. Поскольку торговля этим летом замерла, как и многие работы в городе, то масса людей осталась без средств к существованию. Было несколько бунтов с грабежами складов и амбаров. Полиция их подавила. Сейчас всякий может за порцию еды устроиться на так называемые общественные работы или вступить в ополчение, где кроме еды еще и жалование платят. Таким макаром генерал-полицмейстер Чичерин уже пять тысяч навербовал.

— А на сколько продовольствия в Петербурге хватит? — спросил я.

Шешковский несколько удивился.

— Да на сколько угодно. Зерно без проблем завозят из Лифляндии и Польши. Цена только выше, что на бедных людях очень сказывается. А бедными в городе как бы не половина нынче считается.

— Ладно. Что там с шведами?

— Шведы высадились не только в Петербурге, но и как минимум в Риге. С иных мест депеши еще не поспели. В направлении Москвы готовятся выступить три полка пехоты и полк кавалерии, плюс к ним Ладожский пехотный полк и ландмилиционный. Имеют с собой два десятка легких пушек. Общая численность свыше пяти тысяч. Я полагаю, что это несерьезно. Всего лишь только демонстрация решительности. Всерьез шведы на Москву не собираются. Иначе могли бы выдвинуть тысяч тридцать пехоты.