Русский бунт. Шапка Мономаха (СИ) - Воля Олег

Пролог

Весна в Санкт-Петербурге не баловала жителей теплом и покоем. Сильный ветер с Балтики завывал в трубах, трепал флаги на шпилях и мачтах кораблей и нагонял в Неву воды Финского залива. Наводнением это ещё не было, но жители столицы опасливо смотрели на темные воды реки, скрывшие под собой ступеньки спусков к причалам.

Двадцатилетний секретарь уважаемого Леонарда Эйлера, Николай Фусс, забрав корреспонденцию академика в почтовом дворе, что был расположен напротив Эрмитажа, не без содрогания пошел по качающемуся и скрипящему плашкоутному Исаакиевскому мосту. Сегодня он один раз уже преодолел его по пути за почтой, теперь следовало повторить этот опасный путь снова.

Плашкоуты, на которые опирался мост, раскачивались порывами ветра и делали это несинхронно. Доски настила хлопали и подпрыгивали в такт колебаний своих плавучих оснований, норовя оттяпать неосторожному пешеходу ноги. Приходилось подгадывать момент, когда наступать на них безопасно.

В доме Эйлера на углу набережной и десятой линии Васильевском острова секретаря встретил запах выпечки и тепло от растопленных голландских печей. На буйство природы обитатели особняка особого внимания не обращали. Всемирно известный математик сидел, как обычно, перед камином, утопая в большом, мягком кресле. Он мог чувствовать приятное тепло пламени, слышать треск и вдыхать тонкий аромат горящих березовых дров. Но увы. Оценить красоту огненного танца уже не мог. Болезнь отняла у него возможность видеть, а следовательно, читать и писать самостоятельно. Николай снова почувствовал в сердце укол острой несправедливости бытия. Как жаль, что Господь так суров к лучшим из лучших в роду человеческом.

Подавив неуместную жалость, Николай бодрым голосом начал отчитываться о полученной корреспонденции. Её было немало. Письма шли из Берлина, Лондона, Парижа и прочих городов Европы. Два увесистых свитка содержали книги и витиеватые просьбы написать рецензии на них. Была и периодика, как научная, так и общесветская на нескольких языках. Впрочем, у Николая никаких проблем с чтением не было. Он свободно владел несколькими европейскими языками и в текущий момент усердно изучал русский.

Перечисляя адреса отправителей, Николай был остановлен Эйлером на фамилии Гюльденштедт.

— Хм! Интересно. А откуда он пишет?

Фусс зашуршал бумагой, привычно осматривая заголовок и подпись письма.

— Учитель, тут странность. На конверте указан Стокгольм. Но в самом письме приписано, что отправлено оно из Нижнего Новгорода.

Академик потер подбородок и произнес:

— Очень любопытно. Он отправился в экспедицию на Кавказ почти шесть лет назад. И этой зимой корреспонденция от него перестала поступать. Поскольку он был в Казани в то время, когда бунтовщики Пугачева захватили город, мы решили, что случилось непоправимое. Так что я рад, что Иоганн жив. Зачитай же мне скорее его письмо.

Николай поднес плотный лист бумаги ближе к свету и приступил к чтению.

«Знаменитейшему и ученейшему мужу Леонарду Эйлеру, заслуженнейшему королевскому профессору и члену славной Берлинской академии наук, а также почетному члену императорской Петербургской Академии Наук и Лондонского королевского общества. С поклоном и почтением пишет вам ваш верный соратник в деле служения Храму Науки Гюльденштедт Иоганн Антон.

Если провидение не вмешается в планы людей, взявшихся доставить это письмо, оно должно подоспеть как раз к дню вашего рождения, уважаемый мой друг и коллега. И потому поздравляю вас с шестьдесят третьей годовщиной. Желаю вам ещё долгих лет здравия и труда на благо науки.

Пребываю в неуверенности, что предыдущие мои письма, написанные этой зимой из Казани, достигли адресатов в Академии. В связи с известными вам событиями работа почты испытывает крайние затруднения. Потому свой рассказ о событиях, невольным свидетелем и в некоторой степени даже участником коих я стал, я повторю в письме, адресованном в Академию. А лично вам я хочу рассказать о том, с какими интересными загадками я столкнулся за это короткое время.

В конце декабря прошлого года судьба свела меня с весьма загадочным лицом, коего одни называют Емельяном Пугачевым, а иные — императором Петром Федоровичем. Но я, не погрешив перед истиной, назвал бы его Arcanum. Ибо это имя подошло бы ему гораздо лучше прочих. Ибо он воистину Загадочный человек.

Удивил он меня с первых же минут знакомства. Предметом, в коем ему потребовалась моя помощь, оказалось разделение нефти на фракции, кипящие при разных температурах. Позже я узнал, что это нужно было ему не только для нужд освещения, но и для составления зажигательных смесей, с успехом примененных им при осаде Нижнего Новгорода, о чем вам, мой друг, должно быть уже известно. Ещё одной областью применения фракций нефти оказалось питание того прибора, что нагревает воздух в воздушном шаре.

С гордостью и удовлетворением могу сказать, что я не только своими глазами наблюдал полет шара, но и смог испытать на себе весь восторг, связанный с этим. Случай же мне предоставился ещё зимой в Казани на испытаниях вышеупомянутого мной прибора. У меня нет слов, чтобы передать эмоции, охватившие меня, когда я увидел, как из-под моих ног уплывает земля. Как люди становятся маленькими, а горизонт раздвигается на немыслимую для нас, сухопутных жителей, ширину. Жаль, что полет длился недолго и второй оказии мне до сих пор не представилось.

Arcanum, отвечая на мои многочисленные вопросы после полета, раскрыл мне глаза на очевидное явление природы, которое он и использовал в создании своего шара. Полет на нем правильнее было бы назвать плаванием. Ибо горячий воздух имеет меньшую густоту, нежели холодный, и наполненный им шар всплывает в небе так, как всякое легкое тело всплывает из глубины воды. Меня приводит в священный трепет мысль о том, что когда-нибудь человек рискнет избавиться от привязного троса и вознесется в небеса. До самой поверхности того незримого и неощутимого воздушного океана, на дне которого мы все живем. Что узреет этот смельчак? Какие тайны раскроются перед ним?!

Но прошу простить меня за столь греховные мысли. Я помню о каре, ниспосланной Господом на вавилонян, в гордыне своей вознамерившихся построить башню до тех самых небес, которые теперь стали так соблазнительно близки.

Теперь вы отдаете себе отчет в том, как поражен я был знакомством с предводителем крестьян. Выказываемые им знания об окружающем мире скорее соответствуют ученому, нежели вельможе или крестьянину. И в этом кроется загадка, о которой я уже писал выше и которая послужила поводом для сочинения псевдонима этой удивительной особе.

Когда армия повстанцев ушла в поход, я имел возможность ознакомиться и с другими примерами проявления знаний Arcanumа. Его лейб-медик Максимов рассказал много любопытного из области медицины, коей, как вы знаете, я не чужд. Во-первых, Его непременное требование обрабатывать врачебные инструменты, рану и руки хирурга спиртовыми и мыльными растворами. Мера эта, по словам Максимова, ведшего определенные записи, очевидно, положительно сказывается на количестве выздоравливающих после ранения. Объяснение этому феномену Arcanum давал следующее — на теле человека и в окружающем мире живут бесчисленные множества микроорганизмов, и часть из них, попадая в тело человека, пагубно влияет на него. Спирт, мыло, высокие температуры губят эти организмы и избавляют человека от рисков, с ними связанных. Мне не терпится вернуться в Академию и тщательно проверить это утверждение. Но сейчас я, увы, ограничен в возможностях.

Вторая новость, истоком которой был Arcanum, это новый способ защиты от оспы, этого вечного бича Господня, преследующего человечество. В отличии от вариоляции по Английскому методу, способ этот совершенно безопасен и заключается в прививании коровьей оспы. По утверждению Максимова, ни одного случая смерти ещё не было, а ведь им привито уже несколько тысяч человек как в войске, так и простых горожан.