Александр Афанасьев - Долгая дорога домой

Вместе с людской лавой их пронесло по коридору и выбросило в тюремный двор, туда, где принимали машины с предварительно арестованными. Двор был большим, с двумя воротами, которые не могли быть открыты одновременно. Сейчас внутренние ворота были открыты – они сдвигались в сторону, въезжая в стену, внешние – снесены бронетранспортером, сунувшим внутрь свое тупое ребристое рыло. Внутри, там, где должны были разгружаться машины с арестованными, – две большие машины, бортовая и самосвал, над бортовой – бело-красный флаг Польши. Прожектора включены все до единого, безжалостный свет слепит глаза. Люди с мегафоном, с оружием...

– Все, кто желает защищать Польшу – сюда! Получите оружие! Вступайте в Армию Людову! Бей русских оккупантов! Бей жидов! Польша! Польша!!!

У машин – жидкое месиво толпы, пихают друг друга, матерятся. Граф Ежи остановился, чтобы понаблюдать за происходящим – и кое-что понял. Все организованно. Двое, с ноутбуком, – они записывают желающих и дают опознавательный знак – бело-красную повязку на руку. И еще что-то – вроде карточек, граф Ежи не успел рассмотреть. Потом те, кто записался, подходили к машинам. С бортовой выдавали оружие – граф заметил, что это были автоматические винтовки, не русского образца, одного типа – значит, это где-то готовилось и винтовки поступили в Польшу централизованно. С другой машины выдавали снаряжение – разгрузочные жилеты, уже снаряженные. И гранаты.

– Стрелок!

Пан Юзеф схватил его за руку, вывел из кипящего водоворота толпы.

– Слушай сюда, Стрелок, слушай старого человека. За ворота выйдешь – иди, куда хочешь. Но с рокошанами не связывайся... Ни к чему это. Кровью умоешься. Пошли.

Вместе они вышли из пробитых бэтээром тюремных ворот – граф успел заметить на броне следы от пуль. Значит – где-то была перестрелка, и, возможно, кто-то еще сражается.

– Юзеф...

Прямо у тротуара стояли две машины, «Бенц» и «Татра», обе представительские, черные, поблескивающие лакировкой в неверном свете еще не выключенных фонарей. У машин – несколько человек, все как один – в черных кожаных куртках, на груди поблескивают золотом цепи – показатель успешности контрабандиста. Многие побрили головы наголо, а кто нет – стрижка, как военная, короткая. Вооружены до зубов – у каждого автомат, у кого на боку, у кого на пузе, пояс с пистолетом или двумя. Тоже – гранаты.

– Счастливо откинуться...

– Откинулся, и слава Йезусу... – глубокомысленно заметил пан Юзеф. – доброго здравия и фарта тебе, Франтишек, и тебе Земанек, и всем деловым кентам. Прибарахлился, смотрю...

– А то... бесплатно, блин... Мы в очередь встали – типа за Польшу рубиться – нам дали. Забашляли немного – так нам еще добавили. Тяжко сейчас жить без нагана.

И контрабандист захохотал.

– Язык прикуси... – сухо заметил пан Юзеф. – Где цистерны? Не нашел, небось? Башкой надо думать, а не автоматом. Ладно...

Пан Юзеф повернулся к графу Ежи:

– Если желаешь – работу дам. Сейчас все за Польшу ратуют, работать некому... а надо.

– Не желаю.

– Как знаешь... Тогда бывай, Стрелок.

Пан Юзеф повернулся к машинам, резко отмахнул рукой...

– Поехали!

Несмотря на раннее утро, везде в домах горел свет, на улице было много людей и автомобилей, людской вал тек по улицам, автомобили постоянно сигналили, внося еще бо#льшую сумятицу в происходящее. На тротуарах то тут, то там кровь, где-то убитые, на фонарях жуткими гроздьями – повешенные, многие в форме, полицейской и жандармской. Разбитые машины, многие – со следами обстрела, крови, какие-то сгоревшие. Битое стекло, хрустит при каждом шаге. Лица были у кого восторженные, у кого злые, остервенелые, кто-то уже был с боевым оружием, кто-то – с польскими флагами, некоторые – в полицейского образца бронежилетах, фуражках, многие пьяные. Кто-то, наоборот, – прятался, смотрел на происходящее с балконов, с каких-то балконов свисали на улицу красно-белые флаги. На перекрестке палили в воздух из ружей, во многих местах кричали «Виват Польска!»...

У графа Ежи не было ни денег, ни оружия, ни связи, он не знал ничего – что с отцом, что с Еленой, что вообще происходит. Но самое главное – он был на свободе, и он не задумывался ни на секунду относительного того, что делать и какую сторону выбрать. С властью, выпустившей из тюрьмы уголовников и вооружившей их, ему было точно не по пути.

Через некоторое время ему попалась на пути разгромленная, перевернутая набок полицейская машина. Он сунулся туда, надеясь чем-то поживиться, но все выбрали до него.

Светало...

Примерно в семь часов по местному ему удалось раздобыть денег и еды. Он просто присоединился к группе, которая грабила и разносила еврейские лавки на улицах. Вместе с толпой вооруженных, уже пьяных, озверевших от вседозволенности и крови хлопаков, он вломился в лавку булочника. И пока остальные забивали ногами жида-торговца, вся вина которого заключалась в том, что он был еврей, – граф Ежи разжился дневной выручкой и куском яичной булки и умудрился унести ноги, пока остальные не догадались, что лишились обычного куша.

Пробежав больше квартала, он спрятался в каком-то дворе, где было тихо. Пересчитал «выручку» – получилось неплохо, пятьдесят рублей с копейками в злотых, самое главное – была мелочь. Прямо там съел прихваченную булку, давясь и ничем не запивая, только чтобы утолить голод. Деньги рассовал по карманам – в ДПЗ тюремные робы не выдавали, и он был в том, в чем его арестовали. Теперь можно было действовать.

Почему-то при любых беспорядках первыми страдают общественные телефонные кабины – вандалам и анархистам очень нравится их ломать и вырывать трубки. Ему пришлось пройти не один квартал, прежде чем он нашел целую – все это время он присматривался к тому, что происходит на улицах. Количество людей не увеличивалось, а вот оружия на руках становилось больше буквально с каждым часом. В городе продолжали стрелять.

Закрывшись в телефонной будке, он подкормил аппарат монетами и набрал первый номер, сотовый – трубка отозвалась противными гудками. Значит, Елена либо выключила аппарат, либо его потеряла, либо...

Что «либо» – думать не хотелось.

Второй номер – номер кабинета отца. Не отвечает вообще. Номер дежурного штаба округа. Ответа нет.

А вот это уже серьезно. Отца может не быть на месте, но дежурный по штабу военного округа должен быть на месте, даже если небо падает на землю.

Покопавшись в памяти, граф Ежи скормил автомату еще несколько монет и набрал санкт-петербургский номер. Как и любой младший офицер гвардии, он должен был быть готовым к действиям в чрезвычайной ситуации и знал, с кем и как выходить на связь, если ты оказался во враждебном окружении и оторвался от своего полка. Гвардия в государстве была совсем не для того, чтобы на парадах красиво дефилировать.

Гвардия – это гвардия!

Ответили после десятого гудка – так и должно было происходить, это сделано для того, чтобы, если кто-то набрал этот номер случайно, то положил бы трубку.

– Слушаю вас? – раздался нейтральный, возможно, даже принадлежащий роботу-автоответчику голос.

– Личный номер один-два-пять-семь-один-девять-семь-три, проверьте, – сказал граф Ежи, четко проговаривая каждую цифру.

Разговор прервался, в телефонной трубке заиграла знакомая мелодия «Боже, царя храни». Звуки этого величественного и патриотичного гимна для каждого русского и того, кто считал себя русским, были опорой и поддержкой, даже если мир вокруг распадался на куски. Это было напоминанием о том, что держава – существует, и она – защитит. Каждого.

Граф Ежи не задумался даже ни на секунду, делая то, что он делал сейчас. Да, он был поляком, но он не хотел той Польши, которая рождалась в бунте. Тот же пан Юзеф – его что, просто так посадили? По повадкам – сразу понятно, что за зверь и где ему место. Сейчас он на свободе – кому от этого лучше? А то, что выпустили и вооружили уголовников – они что, за Польшу? Бо#льшая часть пойдет грабить, разбойничать, сводить счеты, пользуясь полученным оружием. В Польше воцарится кровавый хаос.

А эти... которые булочника забили ногами – это, что ли, надежа и опора новой Польши? А завтра они еще кого-то ногами забьют? А что будет потом?

Нет... к чертям такую Польшу!

Музыка прервалась, трубка ответила уже не холодным электронным, а явно человеческим голосом.

– Ваше имя и воинское звание?

– Ежи Комаровский, поручик Его Величества лейб-гвардии Польского гусарского полка.

Едва слышно застучали клавиши.

– Принято. Слушаем вас.

– Мне нужен дежурный офицер оперативного управления Генерального штаба. Не помощник, а именно дежурный.

Тем самым граф Ежи подтвердил, что он действительно офицер гвардии и знает, кто в Генеральном штабе имеет право принимать решения.

– Минуту...

Голос снова сменился – теперь это был явно голос старшего офицера, привыкшего командовать.

– Дежурный, полковник Лодейко.