Дмитрий Зурков - Бешеный прапорщик
— А уютно, здесь у вас, Владислав Викторович. Прямо-таки и не верится, что всё это можно встретить… — здесь он запнулся и, закашлявшись, попытался скрыть смущение.
— Вы, вероятно, хотели сказать в управлении жандармерии, там, где допрашивают, секут и вздергивают на дыбе? — понимающе улыбнувшись, спросил корнет.
Бартонд покраснев, пробормотал, что он: "совершенно не это имел в виду". Но затем, видимо решив, что слишком уж тушуется перед этим "юнцом в голубом мундире", с вызовом, и чуть резче, чем собирался поначалу, выпалил: "Можете на меня обижаться, но – почему бы и нет?!".
— А я и не обижаюсь, привык-с, — иронично усмехнулся его собеседник. — Немудрено, что среди просвещенных и ученых мужей, — чуть привстав и наклонив голову в сторону визави, — распространены подобные заблуждения. Особенно после пасквилей аналогичных вот этому.
Достав из кармана записную книжку, он зачитал несколько фраз: "…В Царском Селе принимают не очень ласково, но оригинально. Как только я вошёл, меня окружила толпа жандармов, и руки их тотчас же с настойчивой пытливостью начали путешествовать по пустыням моих карманов. Наконец, один из них отступил от меня шага на три в сторону, окинул мою фигуру взглядом и скомандовал мне:
— Раздевайтесь!
— То есть – как? — спросил я.
— Совершенно! — категорически заявил он…
Двое из них, обнажив сабли, встали у меня с боков, третий пошёл сзади, держа револьвер на уровне моего затылка. И мы, молча, пошли по залам дворца. В каждом из них сидели и стояли люди, вооружённые от пяток до зубов. Картина моего шествия была, видимо, привычной для них, — только один, облизывая губы, спросил у моих спутников:
— Пороть или вешать?
— Журналист! — ответили ему.
— А… значит – вешать! — решил он…".
Сочинение почетного члена Императорской Академии Наук Максима Горького, он же Алексей Максимович Пешков. А может быть, господина Лермонтова процитировать?
— Господа, господа, — умиротворяюще произнес Михаил Николаевич, — довольно спорить.
Вот кстати, позвольте полюбопытствовать: а почему у вас в кабинете портреты именно императоров Николая Павловича и Александра Александровича размещены? Не Петра или Екатерины Великих, к примеру?
— Кабинет это не мой, а ротмистра Воронцова. Если не возражаете, то он сам и ответит.
— А никакой тайны здесь и нет, — раздавшийся от двери уверенный мужской голос заставил всех дружно обернуться.
— Позвольте представиться, господа, ротмистр Воронцов Петр Всеславович, честь имею. Не взыщите, что без стука, но кабинет сей, в некотором роде мой.
На пороге стоял высокий мужчина лет тридцати пяти. Кавалерийский китель с серебряным аксельбантом, знаком кадетского корпуса и юнкерского училища как влитой сидел на стройной, мускулистой фигуре, которую скорее ожидалось встретить в строю кавалергардов, чем в кабинете жандармского управления. Мелодичное позвякивание шпор на высоких сапогах, напомнили доктору пару строчек из стихов, которые любил напевать в минуты хорошего настроения, записной сердцеед и гусар по убеждениям – поручик Дольский, серьёзно уверовавший в то, что в прошлой жизни был легендарным Бурцевым и Денисом Давыдовым, причем одновременно: "Запомни, юный друг корнет, чем громче шпоры звон, звучит пленительней сонет – шедевром станет он…".
Короткая стрижка, на лице ни единой морщинки и совершенно седые виски и – шрам. Профессиональный взгляд хирурга, безошибочно идентифицировал последствия ранения холодным оружием.
Подойдя к письменному столу, он положил на столешницу несколько номеров свежих газет.
А который теперь час, неужели уже утро? — подумал Михаил Николаевич.
Словно отвечая на невысказанный вслух вопрос, ротмистр подтянул гири массивных напольных часов и выставил по карманному хронометру стрелки. При этом на эфесе шашки стал, виден алый медальон Анны 4-й степени.
— Владислав Викторович, — обратился ротмистр к корнету, — прибыли срочные документы. Прошу вас, изучить и доложить свои соображения как можно быстрее.
— Непременно, Петр Всеславович, разрешите идти? — получив разрешение, корнет щелкнул каблуками и, попрощавшись, удалился.
— Ну-с, господа, ещё буквально полчаса, и вас доставят домой, — очень быстро просмотрев протоколы, ротмистр отложил их в сторону и внимательно посмотрел на докторов. — Получается, нападение неизвестных. Причина не ясна, лиц не запомнили. Единственная зацепка: девица, одетая курсисткой, которая несколько нетрадиционно использует нюхательный табак. Я ничего не упустил, господа? Нет?
— Тогда, не сочтите за попытку оскорбления, Михаил Николаевич, ибо господин Бартонд действительно ничего не мог видеть. Лукавите, а возможно не хотите говорить или не можете. Боитесь?! Нет, нет, не спешите требовать сатисфакции, или же, как в русских сказках говорят: не вели казнить, вели слово молвить. Договорились? Тогда, позвольте озвучить мои соображения, а засим вынесите свой вердикт.
Вы уже почти год возглавляете прифронтовой госпиталь, то место, в которое не заманишь ни карьериста, ни мздоимца, ни просто бездельника. В Первопрестольной, вы чуть более суток и почти сразу: с корабля – на бал, простите за каламбур, с поезда – на съезд.
И, наконец, ваш неожиданный экспромт, сравнимый в некотором роде, с разорвавшейся бомбой. Не стану скрывать, в соответствии с установленными правилами, в зале присутствовал представитель МВД, отвечавший за контроль над порядком. И даже он, не будучи медиком, завороженно выслушал именно вашу речь, которую, кстати, высоко оценил сам академик Павлов.
В этот момент побледневший Михаил Николаевич, вскочил со стула. От возмущения, он даже не мог сразу подобрать слова:
— Милостивый государь, да вы… Как вы осмелились подслушивать приватные беседы?!
— Ну что вы, уважаемый доктор, за кого вы нас принимаете?! Вот, извольте взглянуть на ночной выпуск, — и протянул ему одну из принесенных им газет. В глаза бросился заголовок на первой странице: "Нобелевский лауреат и академик Павлов рукоплещет речи патриота прибывшего с фронта. Интервью нашего специального корреспондента".
— А после разговора с Павловым, наш сотрудник случайно услышал слова гардеробщика о студентах-кокаинистах, которые назойливо пытались встретиться с вами, и сделал профессиональные выводы. Не буду посвящать в детали, но от здания университета вас с другом на расстоянии сопровождал сотрудник полиции в штатском, который, между прочим, первым и подал сигнал тревоги, помните свист? Он же слышал и состоявшийся разговор, в общем, был свидетелем от начала и до конца.
И вы и сейчас продолжите утверждать, что не запомнили нападающих и не подозреваете о причине сего инцидента?
Теперь доктору пришел черед покраснеть, он не знал, что ответить и осторожный стук в дверь показался ему спасительной отсрочкой от этой невольной, но вполне заслуженной пытки.
В кабинет вошел давнишний корнет, за которым последовал вахмистр с большой коробкой, прикрытой крышкой.
— Всех забрали, всё собрали, Петр Всеславович, разрешите предъявить?
И на столешницу письменного стола поочередно выложили три студенческие фуражки, два кастета, по-видимому, старинный двуствольный пистоль, и, отдельно, завернутую в пергаментный листочек гильзу от пистолетного патрона.
— Вы вероятнее всего не в курсе, уважаемый Михаил Николаевич, что в Москве вот уже несколько лет действует кабинет научно-судебных экспертиз? К слову, еще перед войной, французские криминалисты объявили о возможности идентификации огнестрельного оружия по гильзе. Аналогичного мнения придерживается и тайный советник Сергей Николаевич Трегубов. Именно поэтому я настоятельно рекомендую вам, в случае утери по любым причинам пистолета, зафиксировать сей факт документально. Ибо неизвестно, в какие руки он сможет попасть.
Имея эти вещественные доказательства, показания гардеробщика и нашего сотрудника, мы обратились за помощью к одним из лучших сотрудников Московской полиции и задержали двоих из нападающих, а уж они сдали своих товарищей. Кстати, разрешите вам их представить: околоточный надзиратель Дмитриев, профессиональный проводник, и его Треф.
И в кабинет, дружелюбно помахивая обрубком хвоста, зашел ведомый хозяином красавец доберман-пинчер, подойдя, деликатно обнюхал докторов, затем усевшись возле стола, по-приятельски протянул ротмистру лапу, которую тот пожал с дружеской улыбкой.
Появление красивой и добродушной собаки разрядило обстановку, тем более что Треф был любимцем москвичей и героем многочисленных криминальных хроник.
— Прошу вас, Владимир Дмитриевич, присаживайтесь и расскажите, как прошла операция? — спросил ротмистр проводника.
— Как обычно, ваше… — но увидав, как укоризненно покачал головой хозяин кабинета, поправился, — Петр Всеславович. Прибыли на место происшествия, взяли след и прошли по нему до лежбища. А дальше уже работали ваши молодцы. Тем более что – весна, мостовая сухая, да и наследили эти архаровцы изрядно.
