Секретарь ЦК - Никита Васильевич Семин

— Я понимаю это, — заверил я Орджоникидзе, после чего решил взять паузу и послушать, что он мне скажет.

— Тут такое дело, — вздохнув, протянул Григорий Константинович. — В общем… вот, — словно бросаясь в омут с головой, он достал из стола конверт и протянул его мне. — Прочитай.

По мере прочтения мои брови поднимались все выше вверх от удивления.

— Это подлинное письмо? — спросил я, не веря написанному.

— Он мне лично вручил, — кивнул Орджоникидзе. — Но ты ведь понимаешь, что сейчас исполнить его волю… мягко говоря — затруднительно.

В письме подчерком товарища Сталина излагалось его пожелание для членов политбюро выбрать меня следующим генеральным секретарем.

— С чего вообще он написал это? — тряхнул я конвертом.

— Коба не показывал этого на публике, но в последние годы он тяжело болел. И понимал, что он не вечен. Он написал это письмо за два месяца до своей кончины. Я говорил ему, что если он желает, чтобы его воля была выполнена, то он должен лично поговорить со всеми членами политбюро и передать тебе пост еще при жизни. Но Коба… даже находясь в таком положении не желал уходить, — покачал головой Орджоникидзе.

— Но разве мне по плечу такой пост? — я был в шоке. — Это же… блин, да это просто не мой уровень!

— Я знаю, — спокойно кивнул Григорий Константинович. — И Коба это знал. Может, поэтому и не спешил с передачей.

— Но почему тогда он предложил меня в письме?

— Потому что ты не только ему был верен, но и являешься «локомотивом» для нашей страны. Именно твои идеи двигают нас вперед, и позволили оставить капиталистов далеко позади. Но, как и сказал, сейчас это уже не столь важно. Я дал тебе это прочитать, потому что этого хотел мой старый друг. Однако повторюсь, выполнить его волю мы вряд ли сможем. Догадываешься почему?

— Тут не нужно быть математиком, чтобы сложить два и два, — угрюмо кивнул я. — Даже если бы я согласился, в политбюро хватает людей, кто просто откажется голосовать за мое выдвижение.

— Именно, — кивнул Серго. — Поэтому нам нужно подумать, кто подходит на этот пост лучше всего. Для нас. И для страны. Я с ходу могу сказать, за кого лучше вообще не голосовать.

— Каганович и Ворошилов, — выпалил я.

— И эти тоже, — согласился со мной Орджоникидзе. — Но что я могу сказать совершенно точно — никто из «стариков» не должен занять освободившееся кресло.

— Даже вы? — удивился я.

— И я, к сожалению, — вздохнул мужчина. — Надо смотреть правде в глаза. Мы все — ровесники Кобы. Даже если проживем чуть дольше, то кто может дать гарантию, что через год или два не состоятся новые похороны? И новые выборы? Все это может привести к хаосу. Для страны, если мы говорим об СССР, престарелый лидер, только получивший пост — отнюдь не благо.

Да уж. Всегда, когда дело касается СССР, мне на ум приходит мой дед из прошлого и его разговоры. Старческое брюзжание, так я воспринимал его слова. А оказалось, он рассказывал мне о судьбе целой страны и народов, что прочувствовал на собственном горбу. В том числе и то, о чем сейчас говорил Орджоникидзе. После смерти Брежнева именно так и случилось — смена престарелых лидеров, пока они не закончились, заведя страну в тупик, и не пришел молодой, но совсем не понимающий, куда вести страну дальше, Горбачев.

— Тогда самое логичное, голосовать за Жданова, — сказал я. — Он отвечает за идеологию. То, чем занимается партия.

— Но он не государственник, — отмел его кандидатуру Григорий Константинович.

— Так для этого есть председатель президиума. Ведь у нас по конституции он — глава государства.

— А генеральный секретарь стоит выше него. И Андрей, если станет генсеком, всегда сможет оспорить и отменить решение председателя. Нет, Жданов сейчас на своем месте.

— Тогда кого вы предлагаете?

— Анастас — хорошая кандидатура, — осторожно, словно находясь на минном поле, ответил Орджоникидзе.

Я поморщился. Анастас Микоян занимал пост наркома внешней торговли. Когда начали вводить СОГАП, он одним из первых пришел ко мне для долгого разговора, вся суть которого была в том, что во внешней торговле баланс свести с помощью ЭВМ не получится. Для этого придется передавать довольно большую часть ЭВМ для наших зарубежных партнеров, чему воспротивятся уже военные и НКВД. Не скажу, что он меня убедил, но некие послабления его наркомат в плане учета получил. Может потому он и удержался на своем посту. Пускать торговца на пост руководителя? Да он же страну обратно к НЭПу вернет. О чем я и сказал Григорию Константиновичу.

— Тогда Маленков, — пожал плечами мужчина.

У меня сложилось впечатление, что у него промелькнула мысль «ну не получилось, и ладно — я пытался». Неужели его Микоян попросил за себя со мной поговорить? Вот же ж! Ладно, эмоции сейчас не к месту.

— В принципе, я не имею ничего против кандидатуры Георгия Максимилиановича. Но хватит ли у него твердости? Я же по этой причине и не хочу выдвигать себя — той решимости и уверенности в своей правоте, что была у товарища Сталина, за собой не чувствую.

— Бывает у тебя такое, не наговаривай на себя, — рассмеялся Орджоникидзе. — Всегда, как про ЭВМ говорить начинаешь, или про ракеты — так тут тебя не переспоришь.

— Так я в этом хоть немного разбираюсь. Политика — не мое.

— Маленков итак уже сейчас исполняет обязанности председателя президиума. Станет генеральным секретарем — лишь укрепит свое положение. С тобой у него отношения ровные, и Кобе был верен, продолжит его курс. Чем не кандидатура?

— Я бы лучше за Алексея Николаевича проголосовал.

— Косыгин? — удивился Орджоникидзе. — Он же в политбюро совсем недавно! Даже ты раньше него членство получил, а он еще кандидатом ходил. Почему он?

— Потому что, не победив нас на поле боя, капиталисты попытаются взять реванш в другом — в умах наших граждан.

— Тогда Жданов лучше