Беззаветные охотники (СИ) - Greko
Нужная улица внезапно обрывалась темным проходом. Он вел к мрачному дому без приличного фасада. Унылая лестница, лишенная мало-мальски приятных глазу финтифлюшек, перечерчивала его, словно клеймо на лице преступника. Грязные плиты двора имели подобие дорожки, прошарканной в вековых наслоениях осадков лондонского смога ботинками жильцов, ежедневно отправляющихся в город за хлебом насущным.
Я не сомневался, что мы прибыли по адресу. Но на всякий случай решил уточнить у оборванца, который сидел на крыльце более приличного здания у самого прохода и чиркал бездумно спичками о ступени. Ни дать ни взять, апостол Петр у входа в Чистилище.
— Дом номер восемь? — я указал рукой на предполагаемое обиталище Белла.
Оборванец вяло кивнул, лишь скользнув мутными глазами без зрачков по моему лицу. Сразу отвернулся, потеряв всякий интерес.
Мы вступили на дорожку, серевшую в полутьме одинокого фонаря. Ноздри забивал запах гари от топившихся угольных каминов — наверное, спасительный, ибо не будь его, мы бы задыхались от вони помойных куч, «украшавших» окрестности. Пересекли двор. Железная, повидавшая Большой пожар лестница, загрохотала над нашей головой. По ней спускался юнец со смазливым, но порочным лицом. Столкнувшись с нами на повороте, он скорчил жалостливую кокетливую гримасу и тут же сбросил ее, как надоевшую личину. Уличные инстинкты безошибочно подсказали ему, что мы опасны. Он проскользнул мимо, вжимая голову в плечи и пряча лицо.
«Неужели, он идет от Белла? Еще одна растленная жертва бездушного Лондона?»
Нужная дверь.
— Зачем ты вернулся, маленький поганец? Я сполна с тобой рассчитался! — в ответ на стук раздался знакомый скрипучий голос, подтверждая мои догадки.
История повторялась. Точно так же я стучал в ночной тишине в дверь Никоса в Стамбуле. Точно также я встретил открывшего ее ударом ногой в грудь. Единственное отличие — у меня не было ханджара. Я сжимал в руке двуствольный пистолет, подарок Гудсона. Уменьшенную копию оружия, из которого Белл застрелил Цекери и Курчок-али.
От моего удара мистер заноза-в-заднице улетел внутрь комнаты, обустроенной, к моему удивлению, не без изящества. Одну стену занимал огромный шкаф в готическом стиле — гротескное подобие европейских храмов с упирающимися в потолок темными шпилями и имитацией островерхих арок на дверцах. Другую — письменный стол, заваленный рукописями. Посредине комнаты, вплотную к окну, выходящему в задний дворик, возвышалась огромная кровать с балдахином на четырех столбах и разбросанным постельным бельем.
В ее изножье уперся Белл после того, как, потеряв равновесие, шлепнулся на пол. Его голову венчал ночной колпак. На голое тело был наброшен длинный халат, из-под распахнувшейся полы которого торчали тонкие ноги в синих венах. Он хлопал ртом, как выброшенная на берег рыба, с ужасом глядя в два черных зрачка моего пистолета. Узнал меня мгновенно, несмотря на маскарад, и сразу догадался о цели моего визита. Выходит, ждал, оттого и скрывался.
Бахадур еще на лестнице обнажил свой клинок. Крепко сжимая рукоять с головой верблюда, приставил острие к горлу Белла.
— Подвизались ныне на писательской ниве? — насмешливо кивнул я на бумаги, разбросанные на письменном столе.
Я взял титульный лист. На нем изящным почерком было выведено: «Джеймс Белл. Дневник пребывания в Черкесии в 1837–1839 годах».
— Ай-яй-яй! Какая досада! Писатель ошибся с датами! Вы же сбежали на моих глазах из-под Туапсе в прошлом году, — снасмешничал я. — Придется побыть в роли строгого критика. Вы разве не в курсе? Литературные критики — безжалостные люди!
Белл закашлял. В его комнате было душно. Сальные свечи, освещавшие комнату, коптили и издавали неприятный запах. Видимо, на свечи из китового жира у Джеймса не хватало денег.
— Что вам угодно? — проскрипел он с пола, справившись с кашлем и не предпринимая попыток подняться. Его удерживал на месте клинок Бахадура.
— Отдать вам долг — это же очевидно!
— Я вам ничего не должен! — нелогично возразил Белл.
— А, по-моему, ещё как должны! Смерть двух моих друзей! Разбитое сердце девушки! Мои разрушенные планы на спасение людей!
— Это война! На войне не обходится без жертв! Вам ли не знать об этом⁈
— Что вы забыли на этой войне? Зачем вмешались? Вы принесли на землю Черкесии лишь боль и страдание!
— Неправда! — взвизгнул Белл. — Борьба черкесов благородна! Всякому порядочному человеку следует ей помогать!
— Вам ли, англичанам, твердить о благородстве⁈ Сначала вы делали состояния, завозя в Америку рабов! Потом пришли в Индию и Китай, обрекая миллионы на страдания ради наживы. Вечные искатели барыша! Меня тошнит от вашего лицемерия.
— А вы⁈ Вы, русские⁈ Что можете дать вы народам Кавказа, вечно пьяные грязнули, бездумно выполняющие приказы своего царя⁈
«Это мы-то грязнули⁈ Давно на улицы не выходил⁈» — хотел ответить я, но сказал иное:
— Покой, безопасность и жизнь без рабства!
— Какое лицемерие! Без рабства⁈ Да у вас миллионы подданных живут на положении рабов.
— Тут вы правы. С этим не поспоришь. Крепостное право отвратительно. И недалек тот час, когда мы от него избавимся. Но что вы принесли на земли Черкесии? Свободу? Или порох и пули? Смерть и разрушение? Ложь и напрасные надежды? Не вы ли врали напропалую, обещая то, чему не бывать? Поддержку британской армии!
— Война в Черкесии не имеет серых тонов — это чистая борьба добра со злом. Значит, в ней позволено все. Я сбросил узы порядочности. Мораль отбросил как ненужный хлам.
— Вы чудовище.
— Нет, я рыцарь света! Увы, эта временная испорченность отравила мою душу. Я поддался непочтенным удовольствиям…
Нет, напрасно я клеветал на себя. Это не я мистер Хайд. Дьявольское перевоплощение доктора Джекилла лежало у моих ног. В мире станет немного чище, если стереть с его лица грязное пятно по имени Джеймс Станислав Белл.
Я поднял пистолет. Но Бахадур опередил меня. Несколько раз сверкнул клинок его короткой шпаги. Белл засучил ногами, захрипел. Тонкие струйки крови потекли по его телу. Кончено!
— Не стоило стрелять! Не нужно привлекать внимание лишним шумом, — пояснил алжирец свои действия, упреждая мои упреки.
Я согласно кивнул. Подошел к столу, чтобы собрать бумаги Белла. Нашим разведчикам они пригодятся. Наверняка, узнаем немало секретов черкесских вождей. Выясним, кто настоящий друг, а кто им только притворяется. Маленький бонус грязного дела, каковым, как ни крути, какие оправдания ни выдумывай, является убийство.
«К черту рефлексию. Я все сделал правильно! Это не убийство, а воздаяние! На руках этой мрази — кровь русских солдат и тысяч черкесов, поверивших его лживым обещаниям. „Мне отмщение и аз воздам“ оставим апостолу Павлу. Я не готов ждать справедливого божьего суда!»[4]
— Идем, Бахадур. Нам нужно поспеть в Портсмут. Нас ждет «Браилов».
[1] Очень интересный документ, «Военный журнал отряда, действующего на левом фланге Кавказской линии из лагеря при Ашильте» за…(разные даты). Хранится в РГВИА. Можно ли ему верить? Милютин, уже в должности генерала свиты, составил записку об осаде Ахульго. Процитировал официальные списки погибших. А несколькими строками ниже написал: в строю осталось 6400 человек. А ранее, до штурма, указал, что с прибытием ширванцев в строю стало 8400. Подсчитать легко.
[2] За 82 дня осады Ахульго не было ни одного обмена пленными, несмотря на переговоры и несколько раз объявлявшиеся перемирия.
[3] Лабынцову в 1839 г. было всего 37 лет. «Прохвост», «прохвостина» были любимыми его ругательствами, как и обращение «мамочки». Контузия при штурме Сурхаевой башни была чуть ли не единственным его ранением. Невероятно, с учетом того в каком он только пекле ни побывал. Про него говорили: заговоренный. И даже прятались за его спиной.
[4] В реальной истории Дж.С. Белл опубликовал свои «Дневники», в которых похвалялся своими «подвигами» в Черкесии. Никаких последствий его откровения не имели. Петербург сделал вид, что не заметил публикации, в которой прямым текстом было сказано: гибель нескольких русских фортов и их гарнизонов в 1840 г. на Черноморском побережье — дело рук автора «Дневников». Белл уехал в Пуэрто-Рико, получив должность британского консула. Занимался там торговлей красным деревом. Далее следы его теряются. Его сподвижник, журналист Дж.А. Лонгворт также опубликовал книгу, «Год среди черкесов». Сделал карьеру дипломата-русофоба. Во время Крымской войны вернулся на Кавказ в должности консула и координатора атак черкесов на русские крепости. Не преуспел. Потом был назначен в Сербию, где продолжил свои антирусские происки.
