Завещание фараона - Ольга Митюгина

Ну да, а как же иначе?

Агамемнон внимательно посмотрел на ставшее таким строгим лицо девушки и понял — действительно понимает.

— Ну вот, — продолжил он. — Царю пришлось тайно от командиров этих войск, верных Тиндару, собирать и усиливать свои собственные войска, чтобы однажды — с благодарностями, вежливо — указать загостившимся помощникам на дверь. Потом было выполнение данной себе клятвы. Объединение полисов. Много недовольных… Но все же никто никого с трона не выкидывал, цари, правившие в своих землях, по-прежнему могли называться царями… Никому Агамемнон не припомнил своих скитаний и унижений. Просто Эллада стала единой и сильной, а Агамемнон — царем над царями. А Тиндар…

— За семь лет?! — Агниппа даже остановилась от изумления. Легкий ветерок трепал локоны девушки, кидал на лицо. Ласкал лепестки цветка. — Он добился всего этого за семь лет?!

Атрид невольно улыбнулся.

— Это были очень сложные семь лет, — просто сказал он.

— Слушай, а… А эти… дядя с двоюродным братом, которые власть захватили… Он их казнил?..

— Нет.

— А… Но… Они сбежали?

— Агамемнон отпустил их на Киферу — это остров недалеко от Крита.

— Как?.. Вот так просто… отпустил? Отпустил убийцу своего отца, совратителя матери… насильника той девушки… дочери Фиеста? Что с ней стало, кстати?

Агамемнон вздохнул.

— С Пелопией?.. Родила Эгиста. И руки на себя наложила, в конце концов. Но… Дядя, знаешь ли, тоже имел право злиться на от… на Атрея. Я, когда узнал… — Он поморщился. — Увы, там не все столь просто было. Послушать, так волосы дыбом. Атрей в свое время Эгиста послал Фиеста в темнице заколоть. Может, считал это справедливой местью за судьбу Пелопии, но, как ни крути, все же Фиест был отцом мальчишки. Да и о заступничестве у алтаря Геры дядя молил, когда войска Агамемнона город взяли. Словом, милосердие всегда лучше жестокости, ты не считаешь? — улыбнулся Атрид. — А Эгист так и вообще мальчишка, за что его наказывать?.. Наверняка делал то, что ему говорили. Он воспитывался вместе с Агамемноном и Менелаем, как родной брат, и вряд ли бы добровольно стал что-то делать против них. Скорее всего, его принудили. Так что… может, он вообще жертва? Я иногда думаю об этом, и мне становится грустно, — опустил голову молодой человек. — Не слишком ли жестоко с ним поступил царь, отправив в изгнание вместе с настоящим преступником?..

Агниппа саркастически хмыкнула, пиная камешек по тропинке.

— Знаешь… — задумчиво протянула она. — В Египте… или в Персии, например, — поспешно добавила девушка, — разбирать бы не стали. Казнили бы, и все.

Атрид, шедший рядом, чуть нахмурился.

— Ты считаешь, казнить без рассуждений — это правильно?

— Нет, — не поворачивая головы, ответила девушка. — Я хочу сказать, что удивлена. Я не ожидала от Агамемнона такого великодушия.

— Почему? Разве с тобой он поступил жестоко? Когда ты не поклонилась.

— Он выставил меня дурой! — фыркнула девушка, отворачиваясь.

— А ты хотела выглядеть героиней — ценой жизни? — чувствуя, что начинает злиться, не сдержался Атрид.

— Я… — Агниппа схватила ртом воздух, сверкнула глазами и замолчала. Пальцы так сильно сжали цветок, подаренный юношей, что стебелек переломился.

Они шли над обрывом, и только море тихо шуршало внизу галькой да кричали чайки. Ветер смешивал запахи соли и йода с ощутимым ароматом смолы — видимо, где-то поблизости росли сосны.

Девушка, кусая губы, остановилась и отвернулась, пытаясь сморгнуть слезы.

В самом деле… Чего она тогда хотела? Зачем так поступила? На что рассчитывала?

Действительно ведь — дура.

— Так что там с Тиндаром? — шмыгнув носом и не оборачиваясь, спросила она. А потом, окончательно отломив, отбросила стебель и резким движением воткнула цветок граната себе в прическу. — Ты не закончил.

Больше всего сейчас Агамемнону хотелось обнять девушку, прижать к себе, уткнуться в ее чудесные волосы… И попросить не сердиться. Увы, позволить себе таких вольностей он не мог. Оставалось лишь принять предложенный ею способ примирения — сделать вид, что ничего не случилось.

— Тиндар… Тиндар довольно непредсказуемый человек, — вздохнув, ответил царь. — Он сильный правитель. И, с одной стороны, поддерживал начинания Агамемнона, но — и это с другой стороны — делал это не просто так. Помогая Атриду возвращать власть, а потом не мешая объединять полисы, он всегда имел в виду, что царь теперь уже всей Эллады ему должен. И Тиндар никогда не упускал случая напомнить об этом: ты обязан мне троном, ты обязан мне стабильностью в стране, ты обязан мне всем, что сейчас имеешь… Сделай для Спарты то, сделай для Спарты это… а теперь, когда я уже не могу тебе диктовать, о великий владыка Эллады, просто не вмешивайся в мои внутренние дела и помни, что ты мой вечный должник.

Атрид вздохнул.

— Как-то так…

Лицо Агниппы стало напряженным. Брови нахмурились от негодования.

— Благодеяния ради корысти… Которыми попрекаешь… Это уже не дружба!

— Да. Согласен.

— А… Агамемнон не думал, что Тиндар, недовольный чрезмерным усилением Афин, однажды решит скинуть его с престола так же, как когда-то на него и посадил?

Молодой человек улыбнулся.

— Он не посадил, он лишь помог. Да и теперь у Тиндара уже нет возможности взбрыкнуть, а когда была… — он пожал плечами. — Вот, собственно, потому-то в Лакедемоне и живет Менелай. В сопровождении верных ему войск. Потому что «очень любит этот прекрасный край», — Атрид невесело усмехнулся. — Не слишком-то хорошо, конечно, поступать так же, как поступили некогда с тобой, контролируя своими войсками чужое владение, но лишать власти, а то и казнить человека, который, что ни говори, пришел тебе на помощь, когда все отвернулись — так поступать и вовсе скверно. Возможно, Агамемнон и хотел бы верить Тиндару настолько, чтобы считать его своим искренним другом, но пока не получается. И так, пожалуй, лучше для всех. У царя Спарты нет соблазна совершить глупость, а царю Эллады нет надобности становиться неблагодарным мерзавцем.

— Ну да, и все равно некрасиво как-то получается… — пробормотала девушка. — А может… может, царю стоило бы