Завещание фараона - Ольга Митюгина
Из плаща выпала пряжка.
Молодой человек нагнулся, поднял ее — и замер.
По весу он сразу понял, что держит золото — да и под солнцем безделушка сверкала так, как и положено золоту. В выгравированном рисунке, изображавшем какое-то сражение, царь сразу опознал египетскую чеканку, а по краям пряжки переливались чистейшие кристаллы горного хрусталя.
Эта пряжка стоила баснословных денег, но ведь Мена говорил, что распродал все украшения Агниппы, выплачивая долги. Неужели все же что-то осталось?.. Теперь царь вспомнил, что еще тогда, на площади, заметил на косах девушки серебряные накосники с прекрасной зеленой смальтой. Заметил — и удивился. Потом, уже через минуту, вылетело из головы — мелочь, пустяк…
А сейчас вдруг вернулось яркой вспышкой.
Почему же, имея такие вещи, они не продадут их, чтобы купить себе дом получше? Или пару рабов, чтобы помогали по хозяйству?
«Странно. Что это все значит?..» — задумчиво нахмурившись, сам себя спрашивал он.
В комнату вошла Агниппа.
— Это тоже мне? — спросил Атрид, протягивая девушке пряжку.
— Да! — громко и решительно ответила девушка, тряхнув головой — и даже не посмотрела на укоризненно взглянувшего на нее Мена.
Могли ли знать советник и царь о том, что царица Тэйя, заменившая Агниппе мать, будучи уже тяжело больной, незадолго до своей смерти подарила эту пряжку своей приемной дочери со словами:
— Девочка моя, помни меня; помни, что я любила тебя. Возьми эту безделушку на память обо мне! Пусть она всегда будет с тобой, а если надумаешь подарить ее кому-то, то, пожалуйста, подари только человеку, которого полюбишь…
— Я обещаю тебе это, мамочка! — ответила ей тогда Агниппа.
* * *Все веселой компанией вышли из дома и направились по улице, вдоль соседских заборов, к воротам западной стены, что находились не так уж и далеко.
Перевешиваясь через глухие стены, затеняли улицу тяжелые ветви яблонь, груш, гранатов и смоковниц. И если на фиговых деревьях уже кое-где мелькали среди густой листвы первые зеленые завязи, то груши и яблони устилали уличные камни белоснежной порошей опавших лепестков. А гранаты… Гранаты полыхали пышными яркими цветами, наполняя воздух терпким, горьковатым ароматом.
Атрид подпрыгнул и сорвал один, огромный и алый, с низко нависшей ветки — только листья зашумели, — и с улыбкой протянул его Агниппе.
Девушка со смущенной улыбкой потупилась и взяла.
— Жаль, что у нас в саду таких нет… — пробормотала она. И добавила: — Мена, может, нам тоже посадить гранат? Хотя бы один? Он такой красивый…
Старик только лукаво хмыкнул.
— Саженцы дорогие… Но я подумаю, дочка. — И, весело покосившись на Атрида, добавил: — Дарить гранат, да еще в день подземных богов… Это говорит о серьезных намерениях молодого человека. Хотя, конечно, цветок — не зернышко, но, тем не менее…
И, рассмеявшись при виде лица ошеломленного парня, ускорил шаг, оставив юношу наедине с девушкой. Царь только схватил воздух ртом и застыл, словно статуя.
Агниппа тоже остановилась и с недоумением взглянула на спутника:
— О чем… Что Мена имел в виду?
Атрид встряхнул головой, приходя в себя — и изумленно воззрился на свое золотоволосое чудо. Она не знает такого известного предания?
— Аида и Персефону, — пробормотал он.
Царь и сам не знал, почему пояснил. Может, лучше было бы прикинуться, что понятия не имеет, на что намекнул старик?
Агниппа только озадаченно моргнула. Агамемнон улыбнулся, поглубже вдохнул для смелости — и продолжил:
— Ведь Персефона взяла в дар от Аида зерно граната как символ… — он закашлялся. — Ну, ты поняла.
Голова кружилась. Сердце, кажется, забыло, как стучать.
Девушка только неуверенно пожала плечами.
— Нет…
Глаза Атрида расширились от удивления… но в тот же миг царь, как ему показалось, понял девушку. Ведь прикинуться, что ничего не взяла в толк — пожалуй, в сложившейся ситуации самое верное решение.
Если… Если все хочешь оставить как есть.
Юноша неловко улыбнулся. Он и сам не знал, обрадовала его или огорчила такая реакция девушки.
А если бы она сказала — «да»?
Тогда бы он… Тогда бы…
Вот зачем Мена так сделал?
— Ну… неважно! Просто… просто цветок красивый, ага?
— Очень! — с облегчением улыбнулось золотоволосое чудо, поднося подарок к лицу и с наслаждением вдыхая его аромат. — Пойдем, мы от Мена вон как отстали!
И легко побежала вперед.
Атрид только глубоко вздохнул.
— Догоняй! — обернувшись на ходу, задорно крикнула девушка.
Встряхнув головой, царь сорвался с места и сразу догнал Агниппу.
Они миновали ворота и, свернув вслед за уверенно шагающим впереди Мена на петляющую меж камней тропку, сейчас шли вдоль скалистого обрыва над протянувшимся далеко внизу галечным берегом.
Там распахивалось, докуда хватало глаз, сияющее под солнцем море, и ветер приносил запахи йода и высохших водорослей, качал головки алых ветрениц-анемонов и синие соцветия гиацинтов, росших вдоль тропки, шумел в кронах олив, что высились в отдалении, вдоль дороги на Элевсин, Мегару, Коринф — и дальше, к городам самой Спарты…
— Интересно… — задумчиво произнесла Агниппа, глядя вдаль и крутя в пальцах алый цветок. — А почему брат царя, как говорят, живет в Спарте?
Агамемнон невольно усмехнулся.
— Менелай… — хмыкнул он. — Видишь ли, там все очень непросто… Если говорить одним словом — это политика.
— Политика? — Агниппа с интересом повернулась к своему спутнику. — Я слышала, люди говорят, будто прежний царь, Атрей, Элладу разделил между своими сыновьями, Агамемнону всё, а Менелая будто бы наместником в Лакедемон… Как-то несправедливо, не считаешь? — приподняла бровь девушка. — Агамемнону не слишком ли много будет одному?
— Опять ты его каким-то чудовищем делаешь, — с печальной улыбкой покачал головой царь.
Агниппа только фыркнула.
— А больше люди ничего не говорят, нет? — не удержался Атрид. — Я там детей не кушаю, случайно, а?
