Комбриг - Владислав Николаевич Конюшевский
Где-то к середине беседы к нам присоединился комиссар, и офицеры несколько зажались, с полчаса настороженно косясь на Лапина, очевидно ожидая от него каких-то подлых каверз. Но тот вел себя вполне прилично (что было для генералитета очень странно). Причем настолько странно, что Березовский, в конце концов не выдержав, поинтересовался, действительно ли Кузьма Михайлович является коммунистическим комиссаром? Он-де насмотрелся на самых разных горлопанов, как от Временного правительства, так и от красных, и нынешний собеседник почему-то совершенно не укладывается в сложившийся образ. Искренний смех в ответ, а также все объясняющее пояснение Чура, что «это мой комиссар», несколько разрядили обстановку, и косяки в сторону Кузьмы прекратились.
В процессе переговоров с докладом периодически появлялись посыльные от батальонов. Заходил и адъютант Березовского, который при помощи Модеста Кирилловича несколько раз организовывал нам чай.
Часам к пяти пополудни вроде бы решили все вопросы. Не забыли даже насчет оркестра, который должен присутствовать при встрече воинов-интернационалистов в порту. Но когда все решили, возникла довольно напряженная пауза. Санников оставался спокойным, зато Березовский со Слуцким завздыхали, напряженно переглядываясь. Видя их маету, прямо спросил:
– В чем дело, товарищи офицеры?
На обращение «товарищи» собеседники уже довольно давно перестали остро реагировать, поэтому генеральный значковый, положив сжатые кулаки на стол, глухо ответил:
– Я в Одессу приехал буквально на пару часов, решить вопросы снабжения. И сегодня должен был отбыть обратно в Херсон, в расположение корпуса…
На что Лапин удивленно поднял брови:
– А что вас задерживает? Или с транспортом что-то случилось?
Генерал неверяще глянул на меня и, переведя взгляд на комиссара, пораженно спросил:
– Так вы что, нас сейчас просто так отпустите?
Кузьма фыркнул:
– Не вижу смысла отпускать вас как-то «сложно». С требованием клятв, честного слова офицера и прочих ритуальных плясок.
В этом месте я непроизвольно улыбнулся, потому как словосочетание насчет «плясок» Михалыч подхватил у меня и теперь активно им пользовался. Он в принципе (да, как и все окружающие) довольно удачно перенимал мой лексикон, поэтому даже митинги, проводимые комиссаром, начинали играть новыми красками, привлекая неимоверное количество народа.
Да и решение насчет офицеров он принял вполне верное. Задержи мы сейчас (под любым предлогом) командира корпуса с полковником, то этот самый корпус может вскинуться. То есть сработает привычная схема – «красные взяли заложников». И зачем нам этот геморрой? А генералу я вроде от всей души в уши надул, и глядишь, он поведет себя хоть более-менее прилично. Тем более изначально мы даже не ожидали прихватить в Одессе Березовского. Так что, на самый крайний случай, все планы по противодействию херсонцам просто остаются в силе.
А комиссар тем временем продолжал:
– В свое время Советская власть под «честное слово» отпустило массу армейских чинов, которые, получив свободу, сразу выступили против этой самой власти. Поэтому на собственном опыте я убедился, что «чести» в слове офицера не больше, чем целомудренности у проститутки. И все зависит просто от здравомыслия каждого конкретного человека. Захотите поднять корпус против нас? Что же, мы к этому готовы. Станете следовать договоренностям? Так еще лучше. Значит, обойдемся без крови. Тут решать вам.
Березовский, вскинувшийся было при сравнении офицеров с шалавами, смолчал (а что тут говорить, если факты имели место быть), а я, мягко улыбнувшись, присовокупил:
– Хочу также добавить, что я чту договоры. И если вдруг, уже договорившись, меня пытаются обмануть, то это крайне огорчает. Повторю – КРАЙНЕ ОГОРЧАЕТ.
Генералы удивленно переглянулись, видно не совсем понимая, что именно я хочу до них донести. Но объяснять ничего не стал. И в газетах, и в листовках было неплохо расписано, что означает «огорчение Чура». И если про меня тут слыхали, то значит, какое-то печатное слово сюда тоже попадает. Так что Слуцкому достаточно просто глубже копнуть или спросить у людей. Хотя вот как раз контрик, судя по выражению физиономии, похоже, в курсе. Ну значит, он и объяснит начальнику, чем конкретно это «огорчение» может грозить.
А когда распрощались с задумчивым командиром корпуса, то тоже стали собираться. Оставили у градоначальника отделение морпехов для связи и двинули к себе. В смысле нам предоставили пустующие казармы недалеко от порта. Вот туда и направили стопы. Правда, уже перед загрузкой на транспорт взводный штурмовиков неуверенно спросил:
– Товарищ командир, разрешите поинтересоваться?
Я остановился:
– Да, слушаю.
Парень оглянулся и, поправляя висящее на плече оружие, выдал:
– А зачем вы цветы на площади бросили? Ну, когда из машины вышли? Местные-то, вон, до сих пор шушукаются…
Подавив улыбку, вполне серьезно ответил:
– Видишь ли, Брянцев, этот город сильно отличается от всех других. При любом руководстве, независимо от цветовой дифференциации, тут в первую очередь правят неимоверные понты. В смысле – повышенный гонор и стремление к рисовке. Это у местных в крови. Но ведь и мы не лаптем щи хлебаем? А после того как я «уронил на землю розы, в знак возвращенья своего», пусть меня кто-нибудь попробует переплюнуть. Так что вы тоже не подведите и покажите, что в искусстве понтоваться еще неизвестно, кто кому фору даст. Вот как в Севастополе марку перед черноморской братвой держали, так и здесь надо.
После чего, хлопнув по плечу понимающе хмыкнувшего парнягу, жестом дал команду грузиться.
Ну а потом начались интересные будни. Интересные и немного пугающие. Просто, несмотря на самые невероятные изгибы своей бурной жизни, опыта захвата крупных городов у меня еще не было. Один раз в Африке не считается, да и там я вовсе не был главным. А тут, мать иху, четвертый (или пятый?) по величине населенный пункт империи! Приходилось учиться на ходу. Ну как учиться? Главное, ничего сдуру не сломать, а там оно идет и идет. Санников вполне нормально всем рулит, и я стараюсь ему никак не мешать.
Правда, меня постоянно пытаются спихнуть с пути истинного. Вообще, все началось буквально на утро следующего дня. Я в ночь отправлял разведку для постоянного наблюдения за третьим Херсонским и дал саперам задачу заминировать управляемыми фугасами не только железку Николаев – Одесса, но также пути, уходящие на север. Мне тут приветы из Киева тоже не особо нужны. При этом прикидывая, что ежели чего, то железнодорожники Чура не просто прибьют, а еще и надругаются над трупом. Плюс ночью снился старик Комаровский. Железнодорожный пенсионер грозил сухоньким кулаком, вещая при этом нехорошими словами. Мне было очень стыдно, но Василий Августович оправданий не слушал. В общем, проснулся не в настроении. Но
