Петр Заспа - Торпедой - пли!

Лицо особиста приняло землистый оттенок.

Или своя контора не даст пропасть? Может, попытаться попугать его своими связями?

— Вы, наверное, Анатолий Михайлович, тоже из Москвы?

— Э… — Долгов неопределенно и замысловато покрутил в воздухе пальцами.

— А я в Москве родился. Я в Москве многих знаю. А уж мой отец, так наверное точно всех знает. У нас знаете сколько знакомых в Кремле? У нас на даче до войны сам товарищ Деканозов был. А мой отец еще в ЧК начинал. Так что я потомственный чекист.

Вдруг Федоров подскочил и потянулся к кобуре.

— Как же я забыл вам сразу показать! Взгляните. Меня тоже Родина оценила!

Взяв ТТ за ствол, он протянул пистолет Долгову вперед рукояткой. На вороненой стали золотой гравировкой было начертано: «Тов. Федорову. Пламенному борцу с контрреволюционной гидрой. Меркулов В. Н. Первый заместитель наркома НКВД».

— Видали?! Сам товарищ Меркулов отметил!

Старпом посмотрел на надпись, затем на пухлые и белые пальцы особиста и встал.

— А от меня чего ты хочешь?

— Я? — Федоров растерянно заморгал глазами. — Так это… Я думал, это вы хотели о чем-то со мной поговорить?

— Ладно, пойду я. Мне с командой надо поработать.

Особист растерянно наморщил лоб.

Что он хотел сказать? Причем здесь команда?

И тут его осенило: хочет расспросить о нем матросов! О! Эти ему понарассказывают!

Федоров вскочил и заторопился распахнуть перед старпомом дверь.

— Да чего их слушать? Вы же знаете, какой народ злой! Сами не свои, дай только честного человека оговорить.

Долгов остановился, занеся ногу через комингс, и внимательно посмотрел на особиста.

Чего он несет? Кого оговорить?

О чем поговорили, он так и не понял. Но, чтобы не показать свое неведение, многозначительно произнес:

— Разберемся.

И от этого у Федорова екнуло сердце. Он плотно закрыл дверь в каюту и плеснул в стакан из початой бутылки. Глотнув и скривившись, полез в карман в поисках сушеного финика. Так закусывать виски его научили американцы. Затем, достав из сейфа шифровальную книгу, он начал составлять донесение в Москву.

Спрятавшись за бухтой с кабелем, Долгова поджидал Рябинин.

— Ну что, Анатолий Михайлович, пронесло? Ребята только и говорят, как вы его за капитана осадили. Правильно! Поделом ему! Ну, а что Федоров?

— А что Федоров? — Долгов безразлично пожал плечами. — И чего вы его так боитесь? Я таких придурков сотню умудряюсь держать в кулаке, и ничего.

Рябинин замер с раскрытым ртом, затем восхищенно произнес:

— Сотню? Сотню гэбэшников в кулаке! Вот это сила! Я ребятам расскажу, вот обрадуются.

— Да о чем рассказывать, Вася? Тоже мне подвиг. А чего ваш Федоров хотел, я так и не понял.

Долгов посмотрел на гладкий голубой ковер воды с бледно-зелеными холмами айсбергов на горизонте.

— Василий, сколько сейчас времени?

— Склянки пробили полдень. А что?

— Ничего. Смотрю, чтобы немцев не прозевали.

— Не прозеваем. Надо поглядывать на эсминец за кормой. У него локатор есть. Если поднимет полосатый желто-голубой флаг, значит, воздушная тревога. Ребята говорят, час назад разведчика в небе видели. Это, конечно, плохо.

— Да, это очень плохо. Немцы порядок любят и уважают распорядок дня. Сейчас экипажи пообедают, чтобы не лететь на голодный желудок, а к ужину уже будут над нами.

— Ой! Не накаркайте, Анатолий Михайлович! Утром, знаете, как страшно было! А впрочем, что я вам говорю. Вы же сами знаете. Я вот даже не представляю, что бы делал, если бы в наше судно торпеда попала.

— Нам, Вася, вечером надо друг друга держаться. Ты уж будь, пожалуйста, рядом.

— А что будет вечером?

— Сказал же тебе! Налет будет.

— Да с чего вы взяли?

— Чувствую я, Вася, чувствую.

Долгов отвел Рябинина в сторону и подтолкнул в проход между бортом и стоявшим на палубе коричневым контейнером. Сжав пальцами локоть матроса, старпом голосом, которым он привык командовать у себя на лодке, сказал:

— Как поужинаем, так чтобы от меня ни на шаг. Ты меня понял?

— Понял… — смущенно прошептал Рябинин.

Стукнула металлом дверь, и они проводили взглядом появившегося из каюты особиста. Не заметив их, Федоров покрутил головой и открыл соседнюю дверь радиорубки.

— Срочно! — донеслась до Долгова и Рябинина его команда радистке. — Как только будет ответ, сразу мне на стол.

Затем особист вернулся в свою каюту, и звонко лязгнул запираемый изнутри стальной рычаг засова.

— Пить будет, — прокомментировал Рябинин. — Всегда запирается, перед тем как напиться.

— Пусть пьет. Лишь бы под ногами не путался.

Но Федоров думал иначе. С каждым очередным глотком виски в душе росла решимость.

«Хорошо, хоть не качает, — подумал он. — Можно выпить спокойно. Ничего, ничего. Не таких в бараний рог закручивали. Главное — узнать, из какого он ведомства, а там видно будет, как с ним сладить».

На судне сыграли аврал, и команда высыпала на верхнюю палубу. Из преисподней машинного отделения появился главный механик с засученными рукавами и, не особо выбирая выражения, несмотря на стоящих рядом женщин, тыкая поочередно в каждого матроса пальцем, раздавал работу. Долгову достались ведро с красным суриком и самодельная кисть из ветоши. Причем озадачил главмех старпома так, ткнув в блестящие следы от пуль на палубе, что Долгов не выдержал и засмеялся, почувствовав себя курсантом на учебном корабле. Что ж! Его приняли, а значит, никаких поблажек. Теперь он не старший помощник атомохода, а рядовой матрос танкера. Изволь, играй по правилам.

Он засучил рукава на манер механика и пошел вдоль борта, примериваясь, с чего начать. Время еще было, так почему бы не провести его с пользой для судна? Рябинин сначала крутился рядом, но затем исчез. Долгов не стал беспокоиться, потому что был уверен, что часа три у них еще есть точно. Потом его увлекла работа, он даже удивился, как может такой простой и незамысловатый труд действовать так успокаивающе и настраивать на философские размышления.

«Потому у меня все матросы и становятся философами, — улыбаясь собственным мыслям, он возил по палубе кистью и вспоминал свой экипаж. — Стоит их выгнать из кубриков на работу, как тут же в каждом просыпается глубокомыслие Сенеки».

Старпом наконец вспомнил о Рябинине и поднял голову. Он так увлекся, что не заметил, как постепенно весь народ рассосался. И, не считая двух трюмных у помпы, на палубе он остался один. Рябинина он увидел в висевшей над водой на изогнутых кран-балках шлюпке. Долгов взглянул на солнце. Оно переместилось с кормы и светило в левый борт. Вспомнив, для чего он здесь, старпом отставил опустевшее ведро и перешел на правый борт.

— Что делаешь?

— Да вот, Анатолий Михайлович, капитан приказал отремонтировать шлюпку. Видите, какие дыры от пуль нам «хейнкель» оставил? Я их конопачу, потом закрашиваю.

Рябинин вылез из шлюпки по пояс и, наклонившись к Долгову, шепотом спросил:

— Анатолий Михайлович, а правда, что вы особисту кулак под нос показали?

— С чего ты взял? — старпом удивленно посмотрел на загоревшиеся от восхищения рябининские веснушки.

— Ребята сказали.

— Врут твои ребята. Кулак под нос суют, когда испугать хотят, а я не пугаю, я сразу бью. А сколько времени, Вася?

— Не знаю. Скоро позовут ужинать. Так вы ему что — по зубам дали?

Теперь от восторга Рябинин перегнулся через борт и повис над проплывавшей под ним водой.

— Не болтай ерунду. Ваш особист — безобидная овца. И зубы ему еще пригодятся.

И, будто особист услышал, что говорят о нем, из открытого иллюминатора капитанской каюты донесся пьяный выкрик Федорова:

— Всех в лагерную пыль! Я вам покажу, как Родину любить!

Долгов с Рябининым переглянулись и улыбнулись. Василий демонстративно плюнул в море. Чего ему теперь бояться? У него есть друг, который сотню таких особистов в кулаке разотрет и об штаны вытрет.

Старпом посмотрел на висевшие вдоль бортов шлюпки — две с правого борта и три с левого. В случае необходимости в них можно было разместить еще два таких экипажа, как на танкере.

«Хоть на этом не сэкономили», — подумал он.

— Вася, а как бы поточнее время узнать?

— А мы сейчас у Маши спросим! — Рябинин кивнул на появившуюся из радиорубки радистку. — Маша, сколько сейчас времени?

Мария Изопова остановилась и заглянула в бланк телеграммы.

— У меня радиограмма из Москвы, подписное время девятнадцать пятнадцать. А что?

— Да вот, Анатолий Михайлович интересуется.

Радистка широко улыбнулась старпому — слухи о его бесстрашии долетели и до нее — и постучала в дверь особисту.

— Товарищ старший лейтенант госбезопасности, вам депеша из Москвы!

Из окна рядом с дверью высунулась рука и требовательно растопырила пальцы.