Петр Заспа - Торпедой - пли!

Петр Заспа

ТОРПЕДОЙ — ПЛИ!

Посвящаю эту книгу советским и российским подводникам и склоняю голову перед их мужеством! Как хочется верить, что те, чье сердце остановилось на боевом посту, не ушли от нас, а всего лишь продолжают исполнять свой долг где-нибудь в совсем другом времени или измерении.

Глава первая

СОЛЕНАЯ ПРЕЛЮДИЯ С АРОМАТОМ СПИРТА

Построившиеся в две шеренги члены экипажа атомной подводной лодки, подняв воротники, жались друг к дружке, подставив ветру спины. Май на Севере — это не цветущие белым цветом вишни и жужжащие, отогревшиеся после зимы пчелы, а всего лишь слабая прелюдия к короткому и холодному лету. Со снегом на сопках и включенным до июня отоплением. Здесь и в июле может выпасть снег, покрыв согнувшуюся от такого предательства траву.

Позади короткого плаца, навалившись на причал и раздавив развешанные вдоль для амортизации автомобильные покрышки, стояла черной зализанной глыбой их лодка.

Командир Дмитрий Николаевич Журба, насупившись, наблюдал, как, затянув время, старший помощник выравнивает носки ботинок передней шеренги. Наконец колебания строя затухли, старпом отбежал в начало строя и, приложив руку к фуражке, перешел на строевой шаг и ринулся навстречу командиру.

— Товарищ капитан второго ранга, экипаж по вашему приказанию построен! Доложил капитан третьего ранга Долгов!

— Все?

— Так точно!

— Уверен?

— Доложили, что все, — замялся, почувствовав подвох в вопросе командира, старпом.

— А это марсиане?

Командир саркастически ухмыльнулся, кивнув на выглядывающие из-за угла ближайшей пятиэтажки две головы в черных фуражках. Старпом смачно матюгнулся, узнав лица молодых лейтенантов из их экипажа.

— Ах вы, спящие бандерлоги! А ну бегом сюда! — мягко пожурил он молодое поколение. — Я вам сейчас вставлю заряд бодрости!

Но когда лейтенанты поняли, что разоблачены, и несмело вышли из-за угла, у старпома отпала челюсть. Вдоль строя прокатилось заразительное лошадиное ржание. И было от чего.

Под руки лейтенанты тащили периодически брыкающегося в попытке встать на ноги доктора экипажа, старшего лейтенанта Артема Петрова. Фуражку доктора они держали в руках, а чтобы как-то прикрыть поток душевных излияний, громогласно разносившихся на весь гарнизон, ему заткнули рот его же галстуком, свернутым в аккуратный рулончик. Взгляд Артема бешено метался вокруг в тщетной попытке определить, где он находится. По его щекам в пять ручьев текли обильные слезы. Лейтенанты напряглись и, стараясь хотя бы приблизительно придать доктору вертикальное положение, вывели его перед строем. Но тут Артем наконец справился с галстуком и, смутно разглядев перед собой командира, заголосил басом, как наемная плакальщица на поминках:

— Я же ее люби-и-ил! У меня же любо-о-овь!

— Так! — брезгливо скривившись и оглядевшись в поисках нежелательных свидетелей, произнес командир. — Кантуйте это тело на наш круизный лайнер. Да побыстрее. А я с ним в море разберусь!

Дмитрий Николаевич настороженно оглянулся: сейчас должен был приехать командир дивизии. А происшествие с доктором — дело, хотя и неприятное, но внутриэкипажное, считай, семейное, и знать о нем комдиву совсем не обязательно.

Доктора поволокли к трапу, перекинутому на борт лодки, с натянутым с двух сторон брезентом с надписью — «Дмитрий Новгородский». Пересчитав носками полированных докторских туфель каждую ступеньку, они скрылись в рубке. И вовремя. На причал выкатился уазик комдива.

— Становись! — выкрикнул командир. — Равняйсь! Смирно!

Из уазика выбрался командир дивизии, контр-адмирал с милейшей для флотоводца фамилией — Любимый. Следом за ним показался седой старичок в режущем здесь глаз гражданском пальто и шляпе.

«Очередной спец или какой-нибудь доработчик», — подумал Дмитрий Николаевич. В этом как раз ничего необычного не было. На любом корабле или лодке флота их в избытке. Откомандированные от своих заводов, институтов, бюро, как вечные придатки к рожденной в их недрах аппаратуре или механике, доработчики всегда были рядом. К ним привыкают и уже не обращают внимания на слоняющихся по кораблю, как призрачные тени, людей в гражданских рубашках.

Старичок в шляпе замер у машины и со стороны наблюдал за принимающим доклад от командира лодки адмиралом. Ему частенько приходилось работать с военными, и он был в курсе, что когда они играют в собачьи игры на тему «кто кому больше чести отдаст», именуемые воинским ритуалом, то к ним лучше не соваться. Наиграются, вспомнят и о нем.

— Как обстановка, Дима? — спросил у командира контр-адмирал Любимый.

— Позволяет, товарищ комдив.

Александр Сергеевич Любимый был неплохой комдив. В меру боявшийся высшее начальство, потому что, как и все, мечтал о достойных проводах на пенсию и квартире в средней полосе, но и с пониманием относившийся к подчиненным. А потому среди командиров лодок пользовался уважением.

— Это хорошо, что позволяет, — задумчиво произнес он, глядя вдоль строя. — Ты вот что, экипаж распусти, а мы с тобой поговорим здесь.

Адмирал вспомнил о своем спутнике и, обернувшись, крикнул:

— Михаил Иванович! Вы проходите на лодку! Вас там разместят.

Ого! — подумал командир. — Это же надо, по имени-отчеству! Много чести для простого доработчика.

— Дима, ты отправь пару моряков в мою машину, надо ящики забрать. Но скажи, чтоб аккуратнее, а то там аппаратура хрупкая.

Это уже становилось интересным. Комдив обхаживает спеца, еще и явившегося со своим барахлом, будто какого-нибудь москвича, прибывшего из штаба флота для проверки. Командир еще раз покосился на гражданского. Старый очень. Обычно с заводов присылают инженеров помоложе. Хотя видно, что пытается молодиться, — кашемировое пальто, пестрый шарф на шее.

— Тебе, командир, выпала карта темная, — издалека начал адмирал. — Может, и козырная, а может, и пустышка.

Тут уж у Дмитрия Николаевича и вовсе мысли разбежались по щелям да закоулкам. На контрольном выходе, на многочисленных инструктажах и намека не было на что-нибудь необычное или темное. Поход как поход. Даже до полной автономки не дотягивал. Всего-то каких-то два месяца. И задача не такая уж и сложная. Следить за американцами, проводящими ученье в Бискайском заливе. Не впервой уж, да и не в последний раз, наверное.

Вдруг, спохватившись, комдив хитро подмигнул и добавил:

— Я тебе информацию одну солью, но никому не хвастайся. Командующий сюрпризы любит. Ты знай, но изумление изобрази, когда тебе по возвращении вместе с жареным поросенком капразовские погоны вручат.

— Товарищ комдив, рано мне еще.

— Знаю. Сколько тебе не хватает? Месяца три?

— Пять.

— Командующий уже указание кадровикам дал, чтобы приказ готовили. Так что готовь поляну.

Командир наморщил лоб, лихорадочно соображая: что бы все это могло значить и чего это стоит? Но молчал и терпеливо ждал, когда командир дивизии сам изволит объясниться.

— Ну, а теперь о главном, — адмирал наконец-то перешел к делу. — Будем, Дима, пробовать по-новому прорываться через Проливную.

Дмитрий Николаевич в изумлении остановился и уставился на комдива, будто перед ним стоял не контр-адмирал Любимый, а фонарный столб. Чего тут можно нового придумать? Десятилетиями ничего не менялось. Как по старинке прорывались, так и сейчас прорвемся!

Проливная зона всегда была головной болью и камнем преткновения сначала для советских подводников, а затем и российских. Еще в ту пору, когда лодки приобрели атомную энергетическую установку и на их спину взвалили ядерные ракеты, превратив их в полноценные подводные лодки, а не кратковременно ныряющие, мир оценил их опасность. Можно было позволить себе знать приблизительно, сколько у вероятного противника самолетов или танков, и где они в настоящий момент находятся, но подводных лодок это не касалось. Здесь требовалась точность. В генеральном штабе любого уважающего себя государства всегда знали, сколько у соседа лодок, где находится каждая из них, степень ее готовности к выходу в море. А зачастую и фамилии командиров с краткими характеристиками: мол, какой он, на что способен, его слабые и сильные стороны. И метались по странам полчища шпионов, а в небе самолеты-разведчики с одной целью — сфотографировать, узнать, отследить, напоить какого-нибудь матроса в бескозырке подводника и среди пьяного трепа выделить хоть крупицу ценной информации. Тяжело, но получалось. Потом появились спутники-шпионы и стало легче. Но бывало и такое: где-нибудь в разведотделе, склонившись над свежими снимками какой-нибудь базы, вооружившись лупами, дешифровщики считают лежащие у причалов тушки — и вдруг! О, ужас! Одной не хватает! И опять рискуют разведчики. Хорошо, если выясняется, что ночью ее перетащили на ремонтный завод по соседству и спрятана она в крытом доке. А если нет? Тогда начинается паника. Где? Зачем? Что задумала? Люди в погонах хватаются за сердце, пьют валидол. И тогда назрел вопрос: как следить за лодками постоянно? В авиации появились многочисленные виды противолодочных самолетов, а также подводные лодки, предназначенные для слежки за другими лодками, на просторы океана вышли научно-исследовательские суда, половина экипажа которых имела очень смутное представление о науке, но прекрасно могла различить шумы атомохода или бульканье винтов дизельной. В одно время, увлекшись гонкой вооружений, Советы опередили остальных в строительстве таких дорогих и опасных подводных игрушек. И, естественно, привлекли к себе тщательное внимание остальных. А особый интерес вызывал Северный флот. Как самый крупный, мощный и отхвативший больше остальных подводных лодок. И творили они на просторах Атлантики все, что хотели. Когда хотели приходили, когда хотели уходили. Фотографировали через перископы пляжи Флориды, перевозили на Кубу ракеты. И никто их не видел. Вот тогда в одной из многих светлых голов, обеспечивающих идеями блок НАТО, родилась мысль — а не перегородить ли Атлантику? Сказано — сделано. Так возникла Проливная зона или Фареро-Исландский рубеж. От Гренландии до Исландии, дальше через Фарерские острова и до материка проложили по дну кабель, от которого, как частокол, встали стационарные буи. И теперь для подводников наступили грустные времена. Незамеченным уже не выскочишь. Проходит лодка линию Проливной зоны, а буй ее слышит и передает сигнал тревоги на центральный пост. Ну, а тут уж дело техники. Какой буй сработал? Сто тридцать пятый? Все туда! И вцепятся в родимую железной хваткой, сразу сведя все ее старания на нет. Потому что главное оружие лодки — это скрытность. А еще могут в издевку по гидросвязи поздравление командиру лодки отправить с днем рождения или Первомаем. Теперь наморщила лбы другая сторона. Как обеспечить незамеченным проход лодки? И ответ нашли. С русской прямолинейностью и сообразительностью. Дешево и сердито. Просто, как предложение вывести вагон щебенки на орбиту и превратить всю программу американцев по созданию системы ПРО в кучу дорогостоящего хлама. Перед тем, как атомоход готовился проскочить сквозь ворота на юг, в районе кабеля появлялась диверсионная малютка, приплывшая в утробе лодки-матки, и беспардонно резала или рубила кабель. Пока разбирались, что случилось, пока ремонтировали да по новой настраивали, наш атомоход уходил незамеченным. Но вечно так продолжаться не могло. Получилось раз, получилось другой, год, два. Но и на той стороне быстро разобрались, что да к чему. И от чего вдруг так часто неполадки случаются на линии. Теперь пошла обратная реакция. Потухли буи — значит, русские лезут. Не знаем точно, в каком месте? Тоже поправимо. Важен сам факт. Навалятся все дружно и обязательно найдут. Подводная лодка в Атлантике — это, к сожалению, не иголка в стоге сена. Неделя упорной работы — и вот она, как на блюде. Сначала и над этим ломали головы, но затем в пылу перестроечных вихрей напряженность спала, а с ней и актуальность боевых дежурств. Выходы подводных лодок в океан стали редкостью. Ребусы военных перестали интересовать власть имущих. Им коротко и ясно объяснили — проблемы туземцев вождей не колышут. Выгребайте сами как хотите. И редкие выходы выполняли по старинке: рубили, резали, ломали. А другой раз даже и этого не делали. Слышат? Да и черт с ними, пусть слушают!