Евгений Красницкий - Отрок. Бешеный Лис.
— Как не слыхать…
— Вот всех и собираю, чтобы познакомились, а то стыдоба: родичи друг друга никогда в глаза не видели.
Дед снял шапку и с достоинством склонил голову.
— Илья Борисыч, милости просим, сегодня отужинать и познакомиться с новой родней.
— А… Э… Благодарствую… Это как же? Меня?
— Тебя, тебя. Окажи честь, не побрезгуй.
— Да я… Ой!
Илья спохватился и сдернул с головы шапку. Поклонился в пояс и, даже не проговорил, пропел:
— Благодарствую на приглашении, Корней Агеич, буду непременно.
"Во, как ритуал помогает! Сразу и косноязычие пропало".
— У тебя, Илья, — вспомнил дед — еще какое-то дело было?
— Да так, дельце небольшое. Корней Агеич, продай мне одну холопскую семью.
— Что-о-о? Да ты никак разбогател?
— Ну, не так, чтобы очень. — Илья скромно потупился. — Продай, тебе же все равно такую прорву народу девать некуда, вон: третью ночь за тыном сидеть будут.
— Это моя забота! Ты сам-то как целую семью до новин прокормишь?
— А это уже моя забота!
Бойкость возвращалась к Илье прямо на глазах.
— Кхе, Михайла, продать, что ли? Или самим сгодятся?
— С условием, деда. Если Илья согласится стать обозным старшиной Младшей стражи и будет учить в воинской школе обозному делу. Тогда ему для своего хозяйства времени будет мало оставаться, и понадобятся холопы.
— Слыхал, Илюха?
— Э, подумать надо, Корней Агеич.
— Ну, когда подумаешь, тогда и приходи.
— Не-е-ет, тогда уже поздно будет. Ладно, согласен. Но с Буреем ты сам договоришься. Идет?
— Идет. Гривна.
— Что, гривна?
— За семью — гривна серебром.
— Корней Агеич, да помилосердствуй, это ж разве цена?
— Не хочешь — не бери.
— А, может, отдашь за пятнадцать кун?
— Пьяниц и бездельников, или баб без мужика.
— Семнадцать кун!
— Двадцать три!
— Восемнадцать!
— Двадцать две!
— Сойдемся на двадцати?
— По рукам!
— По рукам!
Дед с Ильей зафиксировали сделку рукопожатием.
— Завтра с Лаврухой пойдешь за тын, — распорядился дед — он тебе семью укажет. А серебро — сейчас.
— А золотом не возьмешь, Корней Агеич?
— Да ты и впрямь разбогател! А торговался-то! Где взял?
— Гм… Так это… Там уже нету.
— Да не жмись ты, поведай по-родственному, чай не чужие теперь.
— Михайла мне присоветовал под идолами на капище покопать… Ну, вот… Я и говорю: век благодарен буду. Я и подарок припас, в благодарность, значит. Вот.
Илья полез за пазуху и извлек на свет еще один тряпичный сверток. Размотал тряпочку.
— Вот, я думаю: в самый раз будет.
Дед и внук хором ахнули. На ладони у обозника стояла миниатюрная бронзовая статуэтка. Вздыбившийся в хищном прыжке лис. Чеканка была исполнена настолько искусно, что обозначены были даже встопорщенная на загривке шерсть, коготки на лапах и клыки в ощеренной пасти.
— Кхе… Да-а-а… Где ж ты красоту такую?..
— Да там же, под идолами.
— Это же что получается? — Дед почему-то адресовал свой вопрос Мишке. — Волхв, паскуда, на нашем родовом знаке ворожил?
— Может, и ворожил, деда, так ведь не вышло ничего.
— Как это "не вышло"? А как он убег так легко?
— Кто убег, Корней Агеич? — Всполошился Илья. — Волхв? Ну, я пропал! Как дознается, что это я капище разворошил, тут и смерть моя.
— Кхе! М-да…
Дед многозначительно глянул на Мишку, потом сочувствующе на Илью, потом снова на Мишку, но уже сердито. Надо было срочно разруливать ситуацию.
— Погоди помирать, Илья. — Торопливо заговорил Мишка. — Кто знает о том, что ты на капище добычу взял? Обозники?
— Да что я, совсем дурной? — Возмутился Илья. — Только Бурей. Он за это у меня половину добычи забрал.
— Ну, тогда все не так страшно, даже, совсем не страшно. — Принялся успокаивать обозника Мишка. — Смотри, Илья, придет волхв на капище, а идолов нет. Вы же их пожгли?
— Пожгли.
— Ага. Земля разворочена. Вы же землю разворошили, когда идолов выворачивали?
— Разворошили.
— Ну, вот. Значит, никто не копался, а сокровище случайно нашли, когда столбы выворачивали. Неизвестно на кого и думать. Вернее, известно — сразу на всех. А на всех он и так злой, хуже уже не будет.
— Ага. Вроде бы, так. — неуверенно согласился Илья. — А если он свое золото на расстоянии чуять умеет?
"Едрит тебя, естествоиспытатель хренов, пытливый ум, твою бабушку…".
— И это не страшно. Ты с Буреем ровно пополам поделился? А сейчас из своей половины за холопов расплатишься, да еще и лиса мне подарил. Значит, у тебя уже меньше половины. Что он лучше почует: большую часть или меньшую? Большую! А она теперь у Бурея. Вот пусть к нему и идет. Бурею, что волхв, что медведь, что сам леший. Башку мордой к заду вывернет и скажет, что так и было.
— Кхе! Понял, Илюха? — Взбодрился дед. — Наука! Где-сунь-хренизация называется.
— О как! — Изумился обозник.
— А ты думал! — Дед приосанился. — У нас все серьезно!
— Ну, если наука… тогда оно, конечно…
— Или ты Бурея обнес и себе больше половины оставил? — Поинтересовался дед.
— Ну да, его обнесешь!
— Тогда доставай золотишко.
Илья в третий раз полез за пазуху.
"Да что, у него там чемодан, что ли?"
— Вот, Корней Агеич. Примешь за двадцать кун?
На ладони у Ильи лежали две золотые монетки с арабскими закорючками.
"Динары. Что-то он, вроде бы, много дает. Два динара за двадцать кун. Какой, блин, пробел в образовании! Знаю, что в золотом соверене — двадцать серебряных шиллингов. Правда, соверенов сейчас, кажется, еще нет. А сколько серебряных дирхемов в динаре? Без понятия. Что дороже: дирхем, шиллинг или куна? Ни бум-бум. На Руси своей монеты еще не чеканят (не те товарно-денежные отношения), пользуются привозными. Но в гривне — двадцать пять кун, или двадцать ногат, или пятьдесят резан. Черт ногу сломит! Все-таки, два динара за двадцать кун, по-моему, многовато. Илья, похоже, настоящей цены золотым монетам не знает. А дед? Должен знать — он и в Киеве, и даже в Херсонесе бывал. Неужели надувает Илью? И не скажешь, ведь, ничего. С другой стороны, в том же Херсонесе целую семью за два динара хрен купишь. Один здоровый мужик больше стоит… Кажется. Ничего не знаю, как слепой!".
Дед взвесил монеты в руке, попробовал на зуб, внимательно оглядел, потом вынес вердикт:
— Сойдет!
"Д-а-а, похоже, цены тут определяют на глазок: плюс — минус трамвайная остановка".
— Давай-ка Илюха, пойдем, все же в дом, надо твою покупку обмыть, да и к ужину… Кхе, подготовиться.
— Ой, Корней Агеич, да не надо… — Снова засмущался Илья, но дед обхватил его за плечо и повлек в сторону крыльца.
Мишка огляделся, нашел взглядом разговаривающих Роську и Первака.
— Роська! Подойдите сюда, оба!
— Чего, Минь? Ой, погоди-ка, дай я тебе кровь сотру.
— Пустяки, царапина, подсохла уже, не трогай.
— Одежду закровянишь, потом стирать. — Роська извлек откуда-то чистую тряпочку и принялся осторожно отирать кровь с Мишкиной щеки…
— Ладно, ладно, хватит уже. — Мишка отвел Роськину руку с тряпочкой. — Слушай, поговорить надо. Где бы нам устроиться?
— А пошли в конюшню, там сейчас нет никого.
— Идите, я — за вами. Придумай там, чтобы посидеть, а то я уже все руки костылями отмотал.
Собственно конюшни, в привычном понимании человека более поздних веков, на подворье у сотника Корнея не было. Архитектурная мысль XII века до таких изысков еще не развилась. Был просто навес, под которым ставили лошадей, да несколько жердей, не дававших им разбрестись. Но даже это было роскошью: в большинстве семей скотину вообще держали в загонах под открытым небом.
Мишка, конечно же знал устройство конюшни по кинофильмам и телепередачам, но в натуре ни одной конюшни не видел. Хлев видел, и не однажды, но наиболее сильное впечатление от этого сооружения было не столько зрительным, сколько обонятельным, поэтому аргументация для обоснования необходимости строительства жилья для скотины, у него в голове все как-то не складывалась.
"Что будете делать, сэр? Первое впечатление у Первака о Вас уже сложилось. Причем, весьма, пардон, нелестное: легкомысленный болтливый барчук, внук боярина-самодура. А нужен Вам это парень позарез. С его-то неюношеской серьезностью, умением брать на себя ответственность за других, наверняка имеющимся среди куньевской молодежи авторитетом… Что ж придумать-то?
Прежде всего, сэр, не комплексовать! Он видел перед собой пацана, своей дурью спровоцировавшего скандал. Пацана, которого пришлось защищать от глупой девки. Позорище, блин: старшину Младшей стражи девка граблями побила. Не комплексовать! Вон они оба уже устроились и на Вас, сэр, пялятся. Выход только один: противопоставить образу раздолбая-барчука иной образ — более сильный и, с точки зрения Первака, привлекательный, лучше всего, совершенно неожиданный. В запасе имеется только одна матрица — старшина Младшей стражи. Ее и используем.
