Побег из волчьей пасти - Greko
Не имея возможности приподнять — даже повернуть — голову, я был вынужден полагаться на уши. Шум приближался. Я пытался определить по направлению звука хотя бы траекторию. А вместе с ней — финальную точку, в которую «причалит» тело. В меня или пролетит мимо.
Шум нарастал. Все ближе и ближе. Тело не может скользить с таким шумом. Только катиться кубарем.
Таймер опять запустили. И кто же перережет красный провод?
Я скосил глаза вбок, в ту сторону, откуда звук доносился сильнее. И боковым зрением успел зацепить смутно различимый кадр. Слетевшее по склону, как вращающееся бревно, тело перевалило через край обрыва и без единого звука соскользнуло вниз, в пропасть. На свидание с горными орлами.
Тут же раздался возглас Эдмонда:
— Коста! У нас проблема!
Глава 18
Цари природы
Проблема⁈ У нас проблема⁈ Да у нас до хренища проблем! По самые гланды!
— Я ранен. Руки сильно пострадали!
Я не знал, как ему помочь. Как себе помочь. Как нам помочь. Я боялся открыть рот, чтобы случайно не дернуться. Лежал молча. Даже глаза прикрыл, чтобы вконец не ослепнуть.
Спустя вечность услышал рядом хруст наста. Потом почувствовал, как под щиколотки что-то просовывают. Я лежал, слегка согнув ноги в коленях и удерживая тело пятками сапог за пробитый наст. Еще одна страховка от падения. Судя по всему, Эдмонд каким-то чудом дотащил до меня длинную веревку, на которой мы переводили лошадей, и сейчас накинул мне на ноги петлю. Нетрудно догадаться, что другой конец привязан к лошади.
— Лежи пока спокойно и не дергайся. Сперва сам поднимусь наверх. Потом катер тебя вытащит. Я соорудил простейший рычаг, — хрипло сказал англичанин. Голос его звучал напряжённо-устало.
Получив точку опоры в виде страховочного троса на ногах, я готов был перевернуть весь мир. На худой конец, прервать свое молчание.
— Ты в норме? Обратно вскарабкаешься?
— Выхода нет!
«Нужно писать в чью-то тетрадь кровью, как в метрополитене: выхода нет», — невольно пришли на ум слова из песни «Сплина». Нет! Надо писать: товарища — не бросай!
Я слышал, как Спенсер, чертыхаясь и вскрикивая от боли, удалялся. А ведь у него появилась великолепная возможность избавиться от всех свидетелей. Но я тут же отогнал эту мысль. Мы столько прошли вместе, столько друг друга прикрывали. Давно сбились со счета, кто из нас впереди в соревновании защитников-чемпионов.
Дело не в том, что нам еще через Грузию пробираться и ему понадобится мое знание грузинского. И не в том, что нам предстоит опасное путешествие в горах Лазистана на русско-турецкой границе. Нет, все куда проще. Просто мы — боевые товарищи! Не соратные, как говорил Торнау. Просто боевые. Прошедшие вместе огонь, воду, медные трубы и… черкесов!
Среди тысячи мыслей, которые успели пронестись в моей голове в минуту смертельной опасности, не давала покоя лишь одна. Какого черта так и не назвавшийся горец, «турок» недоделанный, бросился на меня? Ведь клятву давал при свидетеле! Видимо, он из Темиргоя. Решил отомстить, несмотря ни на что. Голову даю на отсечение, суеверный черкес подумал: коль скоро меня не берет ни сталь, ни пуля, ни пушечное ядро, нужно меня столкнуть в пропасть. Выдумал себе, что не подействует колдовство урума на силу земного притяжения? Ан, нет! Ошибочка вышла!
В ту же секунду я чуть по-взрослому не сходил! Мои ноги что-то дернуло. Меня потащило от края пропасти. Я лишь успел выдернуть кинжал из снега, чтобы не мешал. Спенсер начал свою операцию «Спасти рядового Варвакиса»!
Англичанин все устроил грамотно. Привязал к катеру веревку. Пропустил ее через кольцо, к которому крепились мешки на вьючной лошади, стоявшей следом за вожаком. И спустил веревку вниз к моей неподвижной тушке. Привязал к моим ногам петлю. Поднялся наверх. Далее принудил катера двигаться вперед. Меня, соответственно, потащило вверх по склону. Прямо к ногам вьючной лошади. Все просто.
Просто было на словах, если исключить того обстоятельство, что все это далось Эдмонду с неимоверным трудом. Спенсер хорохорился, но досталось ему изрядно. Все руки изрублены и исколоты. Особенно правая. Рукав накидки и черкески словно на ленточки распустили. И кровищи на нательной рубахе изрядно. И вокруг на наст натекло-накапало. В общем, все по классике: окропил снежок красненьким. Как в сплиновском метрополитене…
Рухнули прямо на снег, привалившись спиной к спине. Два горноспасателя! Нет, скорее два горноубивателя! Или горноубивца? Плевать… Главное, мы живы!
Засмеялся взахлеб, ничего Спенсеру не поясняя. Он, не интересуясь причиной, поддержал. Так и хохотали минут пять. Лошади смотрели на нас невозмутимо. Ждали, пока эти двое придурков насмеются власть и, наконец-то, уведут их с опостылевшего опасного перевала.
— Черкес подбежал, начал меня колоть кинжалом, — начал рассказ про свою эпопею Эдмонд, пока я его бинтовал. — Я руками отбивал удары. За свой кинжал даже не хватался. Я им только мясо отрезать могу от общего куска, — захихикал Эдмонд.
Хихикающий сноб Спенсер — это то еще зрелище!
Мне же было не до смеха. Я, глядя на его кровоточащие предплечья, живо себе представил, каково это — отбивать кинжал, летящий тебе в сердце или в печень. Любая ошибка — смерть. Неловкое движение — опасный порез или глубокая рана. Собственно, его руки так и выглядели — как кровавые куски мяса. Моя левая ладонь и то смотрелась лучше.
— Он перестал колоть. Стал рубить, — продолжил Эдмонд свой рассказ. — Тут мне стало совсем грустно. Нет, думаю, так дело не пойдет: джентльмены не играют по чужим правилам. В общем, подгадал момент и зарядил ему апперкот. Левой. Мой лучший удар! Он поплыл. Не ожидал, вероятно, такого от меня ответа. Я добавил. Левой-правой в голову. Все! Противник готов! Грогги. Глаза закатил, нитку слюны изо рта свесил и вбок стал валиться. Вот тут я и толкнул его вниз что есть силы. Покатился кубарем! Дальше ты знаешь.
— Английскому боксу — гип-гип, ура! — нашелся я с ответом, с ужасом представляя на какой тоненькой ниточке мы висели. — Видишь, Эдмонд, на Кавказе тебя уже на руках не носят, как в Стамбуле и в Ялте. И меня вместо вознесения в небеса чуть с горочки не спустили.
Эдмонд печально вздохнул. Тут не поспоришь.
— Признай, — спросил он, неожиданно напомнив мне о прежнем проницательном Спенсере. — Когда ты висел там, на краю,
