Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
Александр и сам немало струхнул, ведь он ещё не знал, насколько остойчив кораблик, но с запасом уложенный балласт, удержал яхту от переворота.
Иван Васильевич, заранее предупреждённый Ракшаем, крепко держался за переброшенный от борта к борту тонкий трос, а вот Сильвестр едва не ушёл за борт. Благо, что и матросы были предупреждены о том, что спасать, если что, должны в первую очередь пассажиров. Иначе — всем «петля», в прямом и переносном смысле.
Именно поэтому, худосочный матрос, поймав на себя дебелого батюшку, даже не ойкнул, а усадив того на палубу, вставил в руки линь.
— Не бережёшь ты государя! — Весело крикнул Ракшаю царь.
— Извини, государь! Оплошали! Надо было ещё двоих матросов взять! А то и четырёх!
Кораблик выровнялся и ещё быстрее устремился вперёд.
— Ох и шустёр твой «корабль»! — Крикнул государь. — Плавал я на стругах, бывало, но чтобы так!
На «прямой» Санька приказал матросам поучиться перекладывать корабль с галса на галс, благо, ширина Москва-реки позволяла. Однако вскоре показалась сама Москва.
— Выбрать марсель! — Приказал Санька. — Выбрать фок! Одерживаться!
Паруса фока поднялись наверх и матросы взяли в руки багры.
Сам Санька управлял двумя штурвалами: румпельным и гротовым, управлявшим косыми парусами. Вот это для его было привычнее и понятнее. Он с матросами на берегу учился управлять прямым парусом на «тренажёре», но до конца его не освоил.
Тренажёр Санька придумал классный. На нём мачты и паруса проверялись на крепость, а матросы на смелость и боязнь высоты. Будущие экипажи знакомились с такелажем, учились открениванию.
Не доходя до специально построенного причала, Санька довернул яхту чуть влево, потом резко вправо и стравил гика-шкот до уравнивания скорости яхты со скоростью ветра. Кораблик почти остановился и прижался течением к причалу. Пригодился опыт управления буером…
Иван Васильевич от поездки был в восторге. Сильвестра понять было сложно. Он то и дело потирал ушибленное об борт плечо и, что-то шептал, судя по всему, тихо матерился. Сойдя на берег, царский духовник оглянулся на Саньку и перекрестил.
— Учись править, отрок, ибо дюже шустёр твой струг. Так и до беды недалече.
Санька попрощался с «пассажирами» и отбыл на верфь. Под другим углом ветер ощущался иначе и со швартовкой они «пролетели». Пришлось чуть спуститься по реке и швартоваться против ветра и против течения. Так было сподручнее.
Взяв на борт Фрола, Барму и пятерых «матросов», Санька скатался аж до Бронниц, а это около пятидесяти километров. Там он пообщался с кузнецами «конкурентами» и пригласил их в гости. Кузнецы убеждали Саньку, что вверх против ветра и течения ему без вёсел ни в жизнь не подняться. Санька усмехнулся, и, взяв крутой «бейдвинд», рванул вверх по реке со скоростью около десяти узлов. Раскрытые рты бронников Саньке стали наградой.
В общем, день у Саньки удался. Отметив пенным мёдом день рождения кораблика, окрещённого «Рюрик», кораблестроители разошлись по хатам. Завтра для всех снова был рабочий день, причём расписанный Бармой для каждого почти поминутно. У костра остались сидеть только Ракшай, Брама и Фрол.
Как-то незаметно неспешный разговор перешёл на планы каждого. Началось с того, что Санька признался, что, построив кораблик, воплотил свою давнюю мечту. Причём Фрол серьёзно спросил:
— Сильно давнюю?
Брама, услышав вопрос, улыбнулся и хмыкнул. Санька хмыкнул тоже.
— Сильно давнюю, — согласился он.
Тут хмыкнул и Фрол.
— Наши пращуры верили в перерождения. Да и поныне многие вокруг Москвы следуют вере дедов и отцов. Вот, Барма, знает.
Барма закивал, охотно подтверждая.
— Мниться мне, Ракшай, что ты дважды рождённый. Ответь, успокой старика. Или ты думаешь, что мне не известно, что значит твоё имя? Ракшай, это на языке наших пращуров — демон, злой дух. Это невысокие косматые чудища имеющие человеческий образ. А ты, я слышал, раньше имел тело, покрытое волосом.
— Интересно, от кого ты мог это слышать, — удивился Санька.
— Тот, кто плохо видит, часто хорошо слышит. Твоя мать говорила с твоим отцом.
Санька покачал головой и хмыкнул.
— Вот ведь… — Сказал он неопределённо и, не зная, что сказать, поднёс кружку с квасом к губам.
Брама тоже затих, ожидая продолжения разговора. Он часто так делал, редко вмешиваясь в чужую беседу.
— Ту свою жизнь я прожил бездарно, — произнёс Санька еле слышно, — но вреда живым я не принёс. Хотя…
Александр вспомнил убиенных им бандитов.
— Можно сказать, что не принёс. Отнял жизни у троих. Но и они хотели это сделать с моей жизнью. Люди за то меня не осудили. И там я, да, одну жизнь прожил. Почему начал здесь в таком теле, только Бог знает, но злости и звериного во мне нет.
Санька помолчал и усмехнулся.
— Хотя… Волей селян младенцем был положен в берлогу и прожил два года с медведицей в лесу. А там поневоле наберёшься звериных повадков. И рычать, и драться, и кусаться…
Санька невольно посмотрел на Барму, вроде, как ища поддержки, и Брама понял.
— Ракш — это по-нашему «вредить», а Александр не вредит. Кому он навредил? Он даже ругается редко. Его и так все слушаются.
— Колдовство — всё это, — пробурчал Фрол.
— Ну и что? — Удивился Барма. — А сам ты не колдуешь, когда свой клей варишь? Бурчишь всё время что-то себе под нос, перемешивая варево. Да и разве вера твоих предков осуждала ворожбу? Вон, каждый, даже христиане, солнышку кланяются и перед работой клятву читают.
— А, как иначе, когда всё вокруг живое? — Возмутился Фрол. — Я не заклятье читаю, а говорю с… Тфу на вас! Заговорили дурня старого.
Фрол рассмеялся, а за ним засмеялся и Санька. Барма даже не улыбнулся. Он был настоящим «постником» и это было его второе прозвище.
Немного помолчав, Фрол спросил Саньку:
— Свою давнюю мечту ты исполнил, а дальше что? Есть ещё? Как эту жизнь хочешь прожить?
Было видно, что старику очень хотелось расспросить Саньку про его «ту» жизнь, но как про такое спросишь?
Санька понял это и снова усмехнулся.
— Ту жизнь я прожил в лесу и знаю про лес почти всё, что можно знать, но родился и вырос я возле моря-океана. Почему и была у меня мечта построить такую лодку, чтобы уплыть на ней далеко в дальние страны. Но здесь нет моря… Есть, но оно очень далеко. И не принадлежит Московии.
— Я знаю это слово. «Море» — это по-нашему «большая вода». И я видел море, — нашёл в себе силы «встрять» Барма-постник. — Я жил на море. Но это, и вправду, очень далеко.
— Большая вода
