Бастард Ивана Грозного 1 - Михаил Васильевич Шелест
Дед Фрол ответственно отнёсся к наставничеству и стал учить мальцов не только клей варить, но и иным премудростям: из чего и как верёвочку связать, сети сплести, костяные крючки сделать. Науки сии дед сопровождал шутками, прибаутками да побасенками, и ребятишки не чурались старца. А он не корил их за нерасторопность и не ругал за оплошки.
Так и прошло лето. Общий труд сплачивает. Клей Фрол варил, и вправду, хороший и всё, что склеили тем клеем, держалось крепко. Санька попробовал шпангоуты, привальные брусья, киль, штевни и бимсы сделать ламинированными: наружные слои набирал из дуба, а внутренние — из сосны. Такая конструкция при хорошей прочности была значительно легче, и можно было использовать тонкое дерево, которое быстрее сохло.
* * *
Ещё до спуска яхты на воду Фрол испросил у Саньки разрешения потрогать «корабель». За всё время строительства он к стапелю не подходил. Когда Санька нахваливал его клей, рассказывая, что к чему клеил, дед Фрол лишь посмеивался в усы и бороду, но ни о чём Саньку не расспрашивал. А тут, не удержался, попросил.
— Да, трогай, жалко, что ли? — Пожал плечами Ракшай.
Фрол ощупал весь корпус от носа до кормы, то и дело покачивая в удивлении головой.
— Добрый чолн. Гладкий, как утиное яйцо. Из цельного дерева — такие сам делал и выглаживал, а из досок видеть такие гладкие не приходилось. Да-а-а… Увидеть бы? И ветрило стоит?
— Два, дед, — спокойно сказал Санька. — Два ветрила. Сейчас спустим на воду и покатаемся. Отче, начинайте!
Сильвестр, приглашённый на освещение «корабля», исполнил оное с такой торжественностью, что собравшиеся со всей округи крестьяне, даже и не будучи крещёными, а таких было не мало, молились в две руки. Массовый психоз, тема заразная.
Санька молился и крестился искренне, но не слушал, что читал царский духовник. Сильвестр принадлежал к образованным кругам духовенства, однако вся его образованность состояла из прочитанных им книг Максима Грека, и иных византийских пастырей. Имея возможность пользоваться царской библиотекой, он не считал потребным изучать не только науки, но и греческих философов. Иван Васильевич в шутку называл его «поп-невежа».
Санька молился по-своему. Он научился выходить из тела не только во сне, или медитации, а даже во время работы или молитвы. Со стороны выход души из тела был совершенно не заметен. Тело продолжало задуманные действия, разговаривало и даже мыслило. А сущность Санькина раздваивалась. Мысленный процесс раздваивался. Санька одновременно управлял и телом, и перемещением души.
Санька не делал это специально. Просто, когда он молился, он искренне отдавался тому состоянию, что он ощутил ещё в утробе матери. Он помнил его. Именно поэтому, «выскочить» из тела ему не представляло никакой трудности. И даже наоборот… Остаться становилось всё труднее.
Вот и сейчас, душа его обращалась к некой тонкой сущности, с которой соприкасалось его «тонкое тело», отдавала свою силу и приобретала иную. Санька не понимал этого «энергетического» обмена, но после него состояние его души становилось более возвышенным, но чувствовал он себя сильно уставшим. Однако раны его затягивались после таких выходов, а болезни отступали.
Зато была от такого взаимодействия и физическая польза, если он сразу начинал «забор» тепла и света, ничего не отдавая взамен. Тогда тело его, контролируемое только разумом, работало без устали, но Санька не злоупотреблял только отбором тонких сил. Он предпочитал взаимообмен.
Вот и теперь, услышав, что Сильвестр «пошёл на второй круг» и поняв, что, возможно, будет и третий, ибо, «Бог троицу любит», Санька решил «поэкспериментировать» с энергопотоками.
Обозрев в тонком мире окружающих действо крестьян, он стал прикасаться к ним, перенаправляя ту энергию, которая входила в него. Вскоре Санька мог наблюдать в тонком мире интересную картину… От него ко всем слушающим Сильвестра протянулись изогнутые лучики света. Лучики пульсировали в едином ритме со словами царского духовника, мысленно повторяемые Санькой.
«Похулиганив» немного, Санька вернул душу в тело и подошёл к Сильвестру, опасаясь, что он продолжит чтение и пение псалмов.
— С Богом, други мои! — Сказал он, и перекрестившись, выбил сначала один опорный клин, потом другой, затем выбил клин берегового брашпиля, отпустившего канат и крикнул: — Навались!
Дюжие мужики навалились на рычаги и приподняли стапель. Яхта дрогнула, покатилась на роликах к воде и, разрезая носом воду, нырнула в Москва-реку. Несильное течение реки подхватило кораблик и развернуло по струе, натянув якорный трос.
Из рубки высунулся Петька Алтуфьев.
— Сухо в трюме! — Крикнул он. — Отдавай кормовой!
Кормовой канат сбросили с берегового брашпиля и Петька стал вытягивать его из воды, убирая в кормовой якорный ящик. Одновременно яхту подтянули за нос к пристани и яликом подтянули корму.
Санька подошёл к царю и, по-простому махнув рукой, пригласил:
— Вот, Великий Государь, пожалте прокатиться…
Иван Васильевич два раза просить себя не заставил, а смело и бодро вступил, сначала на пристань, а затем на «парадный» царский трап, изготовленный специально для него с балясинами и леерами.
— Яхта, Иван Васильевич, небольшая, и комфорта на палубе у неё маловато, но зато внутри могут спать аж восемь человек.
Ширина корпуса в три метра (без русленей) и косой четырёхугольный грот с реем, уходящим на корму, оставлял межмачтовое пространство палубы свободным. Здесь и установили два раскладных деревянно-парусиновых кресла: для царя и Сильвестра. Санька нырнул в кормовое углубление рулевого.
Мачты были составными, то есть, на каждой мачте имелись стеньги (продолжения мачт), к которым на фоке крепился прямой фор-марсель, а на гроте — косой топсель.
Два матроса взобрались по русленям на мачты и относительно быстро поставили паруса фока. Вверх по течению ветер был почти попутным и отпущенная от причала яхта побежала на встречу волнам.
Палуба имела заглубление над краем фальшборта около метра, поэтому и царь, и Сильвестр сначала стояли опершись на борт. За яхтой стартанули несколько парусных и вёсельных стругов, однако угнаться не смогли и быстро отстали.
В отличие от яхты, кораблик имел не рулевой рычаг, а настоящий штурвал, связанный с румпелем ремённой полиспастной передачей. Александру сразу понравился штурвал. Руль можно было перекладывать, задав штурвалу сильное вращение, как в фильмах про пиратов. Зато и удерживать его вчетвером надобности не было. Санька знал, что такой штурвал, как у этого кораблика, в мире ещё не появился.
Двух матросов для управления прямыми парусами оказалось не достаточно и Санька понял это, когда, выйдя из-за поворота реки паруса поймали сильный боковой ветер. Яхту резко завалило на борт, и пока матросы выбирали брасы,
