Учитель. Назад в СССР 3 - Аристарх Риддер
на мои условия, самое то.
Глава 21
Вот кто сказал, что в грозе есть что-то романтичное? Все эти молнии, порывы ветра, дождь сплошной стеной. Сплошная сырость, холод, грязь и никакой романтики. Может, оно и так где-то там, в южных регионах, когда бродишь влюбленный с любимой девушкой под теплым летним дождиком. Но точно не тогда, когда ты торчишь по уши в грязи, корячишься в глубокой ледяной луже, вытаскивая намертво завязший в нашей родной землице грузовик. Я с трудом повернул голову, пытаясь разглядеть, куда подевался чертов водитель, из-за которого мы, собственно, и попали в яму. В буквальном смысле слова.
Дурень решил, что ему сам черт не брат, и он запросто преодолеет на своем грузовике знакомую лужу вброд. Даже я, без году неделя живущий в этих местах, осознавал опасность подобного фортеля. Предлагал же потихоньку по обочине проехать, чтобы не застрять. Так нет же, водила уперся: «Мой „Ослик“ где хошь пройдет, не переживай, паря!» — заверил меня шофер.
«Ослик», «Галоша», «Зилок», «Зилик» прозвищ у сто тридцатого Зила, самого массового советского грузовика, оказалось приличное количество. Все их поочередно озвучил водитель Олег Неумытов, которого выделили школе для поездки за углем.
Яма, в которую мы сели по самые рессоры, существовала на проселочной дороге испокон веков. Во всяком случае так уверял меня Митрич, забредя вечером на огонек. За кружкой чая и работой над лампочкой Ильича я поинтересовался у дядь Васи, каким путем мне предстоит завтра ехать в короткую командировку.
Узнав, что директор школы отправил меня в райцентр поучать уголь для школьной котельной, Митрич крякнул, когда услышал имя водителя.
— Что-то не так, Василий Дмитрич? — поинтересовался я.
— Хороший парнишка, да дурной больно, — определил дядь Вася.
— В каком смысле? — уточнил я.
— Лихачит больно, все рекорды какие-то бьет. А кто с ним соревнуется-то? Никакого соцсоревнования нету, а вот поди ж ты, то через реку прет в неположенном месте, то по буеракам скачет, что твой козел, — посетовал Митрич.
— Зачем? — удивился я.
— А вот сам его и спросишь, — предложил сосед. — Ты вот чего. Ты парень умный, Егор Ляксандрыч, рассудительный. Ты в дороге-то его одергивай, спуску не давай, особливо после развилки. Там кусок дороги будет с лужей. Широкая, зараза, и глубокая. Олежа так и норовит аккурат по ней проехать. Говорит, вброд влет. Это присказка у него такая, — пояснил Митрич, заметив, что я не пойму, о чем речь. — Так-то по обочинке тихим ходом проползете, ежели дождяра не утихнет, самое оно. Хотя и утихнет все равно по обочине, — немного подумав, решил Митрич.
— Понял, спасибо, Василь Дмитрич, — поблагодарил соседа за совет.
Как-то так повелось, что мы с дядь Васей перешли на «ты». Точнее, Митрич меня называл по имени-отчеству, но обращался по-родственному, как к сыну, с того самого момента, когда я вынужден был притворяться этим самым сыном. Мария Федоровна, жена Митрича, в близком общении звала меня то «сыночком», то «Егорушкой», на людях же соблюдала «субординацию». Так выражалась жена дяди Васи, ругая мужа за панибратство со мной в «опчестве».
Подобные перепалки случались каждый раз, едва Мария Федоровна слышала, как Василий Дмитриевич тыкает мне при людях. Я пытался объяснить тете Маше, что абсолютно не против, и мне за счастье стать для них близким человеком. Но строгая Мария Федоровна категорично настаивала на своем. «Потому — учитель, уважаемое лицо на селе, понимать надо!» — твердила тетя Маша нам обоим, мне и Митричу.
Вот так и случилось, как предупреждал Митрич. Шоферюга, молодой, слегка за тридцать, водил азартно, достаточно аккуратно, но любил «сперементировать». Так звучало в его исполнение слово «экспериментировать».
— Оно ж, понимаешь, Саныч, какое дело, — вещал Олег Евгеньевич Неумытов. — Зилок — он как вездеход. Да что там, лучше! — азартно уверял меня водитель, расхваливая свой грузовик, сто тридцатый Зил. — Да что б мы с моим «Заводным» вброд где не прошли? Не бывало такого! Ты не боись, домчу с ветерком! Нам гроза не помеха!
— Слушай, давай-ка по обочине объедем. Ты смотри целое море, — предупредил я сразу после развилки. — Митрич предупреждал, что лужа стала глубже, раскатали посуху, теперь водой развезло.
— Митрич — старый перестраховщик, — отмахнулся Олег. — Прорвемся!
Машина взревела и со всего маху села в лужу, которая действительно оказалась глубже, чем рассчитывал водитель.
«Поздравляю, Бобик, ты Барбос», — очень хотелось сказать громко вслух, но не стал.
— Поздравляю, приехали, — вместо этого выдал я.
— Не дрейфь, прорвемся, — заверил меня Неумытов и газанул.
И вот теперь мы шарились по округе в поисках веток, досок, старых кирпичей, чтобы вытащить грузовик из ямины. Хорошо хоть это случилось, когда мы шли с пустым кузовом. На обратном пути, гружеными, могли и перевернуться.
— Подпихивай! Сильнее! Че ты возишься! — орал водятел, перекрикивая шквальный ветер, по-другому и не назовешь. — Я в кабину! Попробую завестись!
— Давай, — крикнул в ответ, отошел в сторону, не доверяя водителю ни на грамм.
Хлопнула дверца, значит, Олег забрался в машину. Через секунду звук двигателя прорвался сквозь грозу, заревел. Грузовик содрогнулся всем своим железным корпусом, как будто подслушал мои не слишком лицеприятные мысли в адрес шоферюги, и полностью их разделял.
— Надо еще! — проорал Олег, высунувшись из окна.
— Что? — заорал я в ответ, из-за грома не расслышав, чего хочет водитель.
— Надо еще веток! — крикнул Неумытов, полностью выбравшись из кабины.
— Понял! — гаркнул я, поглубже натягивая капюшон.
Особого смысла в этом я не видел, ветер норовил то и дело сорвать его с головы вместе с кепкой. Но без головного убора совсем плохо, вода сразу затекает за шиворот. Я полностью промок. Кажется, придется выжимать не только носки с рубахой, майкой и штанами, но даже трусы. Заметил, заглушил мотор, спрыгнул прямо в грязь.
Снова хлопнула дверь, Олег спрыгнул прямо в грязь, присоединился к моим поискам. Кажется, в округе не осталось ничего, что могло бы помочь.
— Топор есть? — крикнул я, подобравшись поближе к шофёру.
— Зачем? — проорал Неумытов в ответ.
— Березки видишь? — я махнул рукой в сторону сплошной стены дождя, сквозь которую мутно виднелись три тонких молодых деревца.
— Ну? — мы продолжали общаться криком,
