Константин Калбанов - Вепрь-2
— Так взяла бы. Парень-то хороший и видно что работящий, а главное эвон видно что голоден, но даром питаться не желает. Или я чего не ведаю?
— Все верно, Добролюб, да только какой из него работник. Силы в нем нет никакой, увечный.
— Я слышал, горбуны силой владеют невероятной, Отец небесный будто их одаривает, взамен увечья.
— Слышала я об этом, но то коли с рождения, а тут эвон, хворый он. В отчем доме-то помогал как мог, да только из сил выбивается быстро, и толку от него меньше чем от деда дряхлого.
— Нешто родители хлебом попрекнули?
— Сам не восхотел оставаться нахлебником. Да эвон, отец его заявился, опять станет уговаривать вернуться, — кивнула женщина в открытое окно, через которое были видны ворота, где и впрямь появился какой-то крестьянин. — Я бы взяла его, да ить не я хозяйка, тебе решать. — Показалось или и впрямь с надеждой спросила. Нет, не показалось, вон и взгляд умоляющий, женское сердце оно такое.
— Иди Беляна.
Виктор продолжая завтрак наблюдал за тем как к пареньку подошел крестьянин и стал что-то втолковывать, но парень набычившись упрямо мотал головой и только забрасывал в рот кашу, полными ложками. Видно, что не от жадности, просто понимает, что коли есть возможность нужно поесть, но и вести беседу с отцом при посторонних не желает, а чем беседа закончится было ясно, уйдет крестьянин ни с чем. Волков и сам не знал отчего проникся симпатией к Тихоне, может потому что и сам был калекой. Нет, лицо его тут ни причем, увечной была его душа, так что хотя травмы их и разные, оба они инвалиды.
— Парень, я слышал, ты работу ищешь? — опускаясь напротив, спросил Виктор.
— Ищу, — буркнул Тихоня, но в глазах сверкнула надежда.
— А что умеешь?
— Я за любую работу возьмусь, чего не знаю, постигну быстро.
— И за женскую, возьмешься?
— Сказываю же, за любую.
— Дом прибрать, мужиков обстирать, снедь сготовить, раненных обиходить, а случись тяжелые, так и ходить за ними как за детьми малыми?
— В свой отряд сватаешь? — Аж глазки засверкали.
— Ну не на это же подворье, тут Беляна хозяйка, я только в память о прошлом, почетный гость. В Обережную поедем.
— Так не возьмут, — вот и расстройство и печаль в глазах.
— То не твоя печаль, а потом я ить тебя не на рать сватаю, будешь на хозяйстве.
— Согласен.
— Да как же так-то, — вскинулся не на шутку разволновавшийся отец.
Крестьянин всерьез рассчитывал уговорить сына вернуться домой, тем более, что работу тому найти никак не получалось, ни мельник, ни кузнец, ни кто иной связываться с увечным не хотел. Тот может уж и подался бы, в Звонград, да путь этот пешком ему было не одолеть, досюда с великим трудом добрался. А тут такая напасть, нашелся тот, кто подал этому младому охламону надежду, а тот и радешенек. Шрамы Виктора отца ничуть не смущали, эка невидаль. Знает он этого вояку, когда-то трактирщиком был, потом лихим делом пробавлялся, за что все его Вепрем кличут. Сказывают, что бедокурил он только в Гульдии, там и прозвище заработал, да молва людская донесла. Знал и то, что ныне этот аспид на службе в Обережной. Ну и как с таким отпускать родную кровинушку.
— Ты за сына не переживай. К делу приставлю, будет он свой хлеб есть, честно заработанный. Опять же, бабка Любава при мне живет в Обережной, глядишь, окрепнет парень, под ее приглядом.
— А тебе какая печаль, калеку привечать? — Не сдавался отец, а кто захочет отпустить сына, только сволочь какая, а мужик перед Виктором сидел правильный, так и сына воспитал.
— А я все сказал. Мы все время в разъездах. Эвон сейчас уехали, а имущество без пригляда осталось, так что пришлось все из дома выносить и на постой определять. То мы загодя выходили, а как всполошимся и умчимся, кто за всем доглядит? Живо нашим пожиткам ноги приделают.
— Гляди, Вепрь ты там или кто еще, за сына спрошу строго.
— Не Вепрь я, Добролюбом кличут.
— Все одно спрошу.
— Конечно спросишь, на то и кровь родная. Так, как, благословляешь сына?
— Пусть будет так.
— Зван.
— Я атаман.
— Сколь раз говорено, не атаман, а господин десятник.
— Гм. Слушаю, господин десятник.
— Попроси у беляны бедарку, сажай их и бабку Любаву, да езжай пожитки паренька забери, апосля в Обережную двигайте.
— Дак, зачем он нам…
— Зван, тебе приказ ясен?
— Приказ, ясен.
— Вот и выполняй, остальное не твоего ума дело.
— Слушаюсь.
В Обережную добрались без приключений и задолго до темноты, хотя и выехали припозднившись, а потом еще и брели неспешно, поджидая пока нагонит Зван на бедарке с лекаркой и новым членом отряда. Блажь атамана никто не понял, но как видно он знает что делает, а потому и пусть его. Смущало то, что содержать паренька придется из общей казны, но с другой стороны, у Добролюба и самого есть немалая доля, так что может возьмет парня на свой кошт, а как нет, так невелика и беда, одного всяко разно прокормят.
Воевода еще не вернулся, оно и к лучшему, хоть отдохнуть можно будет, поваляться. Иное дело Горазд, которого оставили на постоялом дворе, продолжать вытрясать дух из новобранцев, так уж повелось, что учить можно только тому, что сам умеешь делать, так что они своим примером подбадривали новичков, вот только теперь парню придется отдуваться самому. Можно было оставить и кого другого, но только Виктор лишь сейчас начинал учиться подставлять свою спину людям, а Сохатов уж давно был его, потому и мутных мыслей у парней не станет заводить. Да и просто пусть побудет с семьей, эвон укатил месть творить, а дома такие новости, что чуть до греха не дошло.
Как только обустроились, Добролюб в очередной раз удивил своих ребят, потому как собрался и направился в посад, навестить молодуху по имени Мила. Женщина эта была известна, всем своим развеселым нравом доступностью и ненасытностью, понятно в каком отношении. Сколько через нее уж мужиков прошло, про то лучше не задумываться, потому как со счета сбиться можно было очень даже легко. Были среди них не только пришлые служивые, но и местные, бывало заглядывали, о чем все на селе знали, да только никто из баб и бровью не вел. Общались с ней свысока, не стеснялись и заткнуть и пройтись по ней словесами, но вот волосы никто не дергал и калитку дегтем не мазал. Что поделать, жизнь она такая, что и без вот такой развеселой никуда. Все то понятно, вот только Добролюб никогда к ней не шастал, мало того, никто не видел, чтобы он вообще интересовался бабами, а тут собрался и ушел, известив где его при надобности можно найти, чем вверг ватажников в ступор.
Виктор тяжело дыша откинулся на подушку и задумчиво уставился в потолок. Вот оно стало быть как получается. Тогда на подворье воеводы уж думал, что отболело, а на поверку выходит что нет. Не для гостей воеводы он давал то представление и на время позабыл о своей боли, ненадолго, но позабыл и предался веселью, как бывало раньше, он лицедействовал для нее. Сам о том не знал, просто решил, что отпустило, как занялся тем, чем раньше занимался с упоением. Но ведь тому могла обрадоваться скоморошья душа, а ее в этом теле уж давно нет, воспарила она в небеса, оставив тело ему. Год он не вспоминал о женщинах, относясь к ним совершенно равнодушно, а тут словно бес вселился, иззуделся весь, так что только вернувшись побежал сюда. А вот теперь пришло и осознание, потому как был он не с этой помятой и потасканной бабой, а сам тому не отдавая отчета, держал перед взором молодую, ладную и оказывается все такую же желанную Смеяну. И что, теперь все по новой?
По счастью опасения оказались напрасными. Как говорится — спустил пар и слава богу. Наследующий день вернулся к месту службы Градимир. Этот как видно отдохнул и набрался сил, а потому решил проехаться по окрестностям и не придумал ничего иного, как потащить с собой и десяток разведчиков. Оно и к лучшему, в походе дурным мыслям и вовсе не место, там голова забита иным.
ГЛАВА 7
— Вызывал, воевода.
— Проходи, Добролюб, садись, — Градимир указал на лавку перед собой.
Что же, оно вроде и честь, но с другой стороны уж так повелось, что десятника Смолин чтил наравне с сотниками, правда не налюдях, все же статус того был куда как ниже. Как на совет, то его никто никогда не приглашал, все же сотенные начальники не худородны, а потому сидеть за одним столом со вчерашним татем им не с руки. Подумаешь, не пробавлялся лихим делом в их отечестве, то не главное, руки по локоть в крови и кровь та не вся воинская, опять же грабежом жил и с того справу своим татям прикупил отменную, да такую, что и бояре позавидуют. Тать он и есть тать и нечего людям их положения считать его себе ровней. Воевода, то дело иное, ему по роду деятельности положено, вот пусть и общается, а у них желания нет, выслушивать мнение того с кем и говорить-то зазорно.
Пробыв некоторое время безвылазно в крепости, Виктор в полной мере ощутил свое положение. Стало ему понятно и отчего воевода все время старался их услать за стены, как говорится — с глаз долой, чтобы не отсвечивали лишний раз. Только тогда непонятно отчего его так на службу тянули, что и возможности отказаться не было. С другой стороны, может все дело в том, что Смолин младший решил отплатить добром за то многое, что этот человек сделал для него лично, своеобразно так, взяв за глотку, и определив на службу, но все же он помог Добролюбу. Как оно сложилось бы, Бог весть, а так хоть и подневольный, но и он цел и люди его в безопасности. С другой стороны отношение их начальника было весьма ровным, если не сказать, что они были у него в фаворе.
