Руслан Мельников - Тевтонский крест
Понятненько… Хан, желая ограничить число потенциальных смертников, не стал гнать на пороховую кучу элитную гвардию. Все правильно. Все разумно. Все логично. И все же сердцем, не отошедшим еще от горячки боя, Бурцев никак не мог постичь эту восточную логику.
— Ну, а лучники? — Он взглянул в глаза Кхайду. — Твои хваленые стрелки, непобедимый хан? Они-то могли поддержать нас? Неужели никто в лагере не успел натянуть тетиву на лук?
Кхайду ответил спокойно:
— Лучники были готовы и ждали моей команды. Но помочь стрелами воинам, уже сошедшимся с врагом в рукопашной схватке, нельзя. Можно или не стрелять вообще, или стрелять, чтобы перебить всех без разбора и спасти тем самым запасы громового порошка. Мне советовали второе…
Кхайду взглянул на китайца. Сыма Цзян опустил глаза.
— … но я выбрал первое, Вацалав. Тех, кто отступает под натиском врага, я караю. Тех, кто храбро сдерживает натиск, я милую и воздаю героям должные почести. Иначе мне не будет веры среди воинов. А вера — она важнее громовой смеси.
Бурцев замер, ошарашенный. Выходит, они бились с поляками под прицелом ханских лучников!
— Ты достойно проявил себя в бою, Вацалав. Ты обратил в бегство польского нойона и всех его нукеров. Ты остановил всадников с факелами и спас громовую смесь. Ты истинный богатур, русич.
Бурцев усмехнулся. Богатур, значит? Вот откуда пришло на землю святорусскую грозное слово «богатырь»… Ладно, раз не суждено стать рыцарем, побудем пока богатуром. Впрочем, одним «богатурством» дело не ограничилось.
— Твои соплеменники из новогородских земель после гибели Федора так и не выбрали нового предводителя. — Кхайду-хан взглянул на русичей. — А не пора ли сделать выбор? Сегодня. Сейчас.
Новгородцы одобрительно загудели.
— Вижу, храбрые русы уже сейчас готовы выполнять твои приказы, — продолжал Кхайду. — Это хорошо. На таких воинов можно положиться. Отныне ты — мой юзбаши, Вацалав, и воевода всей русской дружины.
Юзбаши так юзбаши. Нет, ханская милость — конечно, приятно. Но Казимир-то ушел. Посланный вдогонку отряд степняков вряд ли достанет куявского князя в польских лесах. И Аделаида по-прежнему находится в руках похитителей. Тут не то что сотником — да хоть тысячником, хоть темником ханским стань — все едино. А ведь был же такой шанс сорвать свадьбу куявского князя и малопольской княжны. Такой шанс! Завалить женишка — и дело с концом. Не завалил…
— Ты недоволен, Вацалав? — нахмурился Кхайду-хан. — Ты не желаешь вести в бой людей, которые поверили в тебя?
— У них есть более достойные вожди, хан. — Бурцев кивнул на Дмитрия.
— Не дури, Василь, — прогудел десятник. — Не гневи понапрасну ни меня, ни хана. Новогородцы тебя признали своим новым воеводой, так что и ты уж не откажи.
Бурцев обреченно вздохнул. В западных дружинах и рыцарских отрядах во главу угла ставилось знатное происхождение. Неблагородный человек, будь он хоть семи пядей во лбу, не мог отдавать приказы. Только подчиняться. Здесь же все иначе. Выбиться в люди хваткому, смелому и сообразительному воину татаро-монгольской армии гораздо проще, даже если предки не проторили ему широкой дороги к славе и богатству. Вот и у Бурцева карьерный рост — налицо. Совсем недавно он был бесправным пленником, а теперь — нате вам, пожалуйста: сотник-юзбаши и воевода в одном лице. Этак и самого хана подсидеть недолго.
— Хрен с вами, — пробормотал Бурцев.
Новгородцы заулыбались. Кхайду понял, что предложение принято. И тоже довольно осклабился. Хан вовсе не горел желанием устраивать показательную казнь за непослушание для своевольного, но перспективного воина.
Кхайду повернул коня к своему шатру. Нукеры-гвардейцы последовали за своим предводителем. Среди пороховых россыпей остался только Сыма Цзян. Желтолицый старик сокрушенно качал головой.
Принимая командование, Бурцев наивно предполагал, что под началом сотника-юзбаши состоит именно сотня бойцов, ну, может быть, плюс-минус лапоть, то есть рота или около того. Однако четкое деление на десятки-арбаны, сотни-ягуны и тысячи-минганы усматривалось лишь в татаро-монгольских туменах. Так, поредевший после схватки с куявцами отряд Бурангула Кхайду-хан дополнил воинами из другой потрепанной в боях сотни. В результате получилась полноценная рота «коннострелков».
Союзников же татаро-монголы редко мешали ео своими воинами, и в этом, пожалуй, был определенный смысл: управлять в сражении разноязыкой ратью, привыкшей и воевать по-разному, все-таки проблематично. А посему союзники дробились на десятки и сотни самостоятельно и иногда образовывали особые воинские единицы.
Свою дружину русичи именовали не сотней-ягуном, а полком. По давней новгородской традиции, состоял он приблизительно из двухсот воинов конной рати с запасными лошадьми. Как растолковал Дмитрий, в Новгороде вообще имелось лишь два рода войск: рать конная и рать пешая, или ладейная, то есть передвигавшаяся на ладьях. Как таковые, отсутствовали даже лучники, которым положено завязывать сражение. Луками и арбалетами в той или иной мере владели все воины, но перестрелкам с врагом они всегда предпочитали рукопашную.
Хотя новгородский «полк» и понес ощутимые потери, все равно таким количеством людей Бурцеву командовать еще не приходилось.
— Привыкнешь! — подбодрил его Дмитрий. — Главное, что новгородцы тебя зауважали. Ну, осваивайся пока, а я пойду. Ребята мои нашли тут раненых куявцев — двух кнехтов и факельщика. Надо бы отвести их к Кхайду. Может, расскажут чего…
— Иди, — согласился Бурцев. — Мне тоже тут нужно…
Как на древнерусском сказать «перетереть базары», он не знал.
— Надо мне, в общем…
Бурцев направился к пороховому запасу татаро-монгольского войска, где среди трупов и затоптанных турсуков уже суетился Сыма Цзян, сгребая рассыпанный порох в невесть откуда взявшиеся мешки и мешочки.
— Эй, Поднебесная! — негромко окликнул Василий по-татарски. — Как там тебя, Сема Цзянов…
Пожилой китаец поднял голову. Вблизи он казался еще старше. Такому место не в походе, а в мягкой постели с «уткой» под кроватью
— Что угодно, великая юзбаши Васлав? — Улыбка китайца напоминала сейчас одну из многочисленных морщин на смятом желтом лице.
— Дед, это ты подбивал хана утыкать нас стрелами вместе с поляками?
Ротовая морщина азиата стала шире. В ней появились зубы. Весьма даже неплохие для такого возраста — крепкие, острые. Китаец поднялся, едва достав седой макушкой до груди Василия.
— Порошок грома и молнии способна сотворять чудеса, юзбаши Васлав. — Китаец, по своему обыкновению, смешно коверкал татарскую речь. — Моя порошок крушить каменя и броня. Моя порошок вселять ужас в сердце врага. Моя порошок нужен, чтобы всегда был победа. Злая поляка поджигать моя порошок. Без порошок нет победа…
— Вообще-то для победы нужны еще и воины. Причем живые, а не перебитые стрелами. С одним порошком много не навоюешь, старик.
— Воины у хан Кахайду много, громовой порошок мало, храбрая русича, — упрямо твердил китаец.
Бурцеву захотелось отвесить ему пару оплеух, чтоб раз и навсегда вышибить из ханского советника эту махровую азиатчину. Генералы всех времен и народов, которые ни в грош не ставят солдатские жизни, были ему крайне несимпатичны. Но ведь не драться же со стариком, в самом деле!
Китаец тем временем вновь склонился над пороховыми россыпями.
— И все-таки, дед, — Бурцев склонился к старику, тронул за плечо, несильно, но ощутимо сжал пальцы. — Впредь не давай хану подобных советов. Иначе я за себя не руча…
Дедок чуть изогнулся, как бы поворачиваясь к Бурцеву, а как бы и нет. Одно-единственное неуловимое движение — и в следующее мгновение ноги вдруг утратили опору, а под обеими коленками заныло. Удар старого китайца был резким, сильным и точным.
Глава 56
Такой прыти от сухенького и безобидного на вид старичка Бурцев не ожидал. Потому и не успел сразу среагировать должным образом. Со стороны, наверное, было похоже, будто он просто поскользнулся в луже не подсохшей еще крови. По крайней мере, никто не спешил их разнимать.
Ничего ж себе, приемчик! А ведь дедок, пожалуй, и убить может, если дотянется до жизненно важных точек. Боевой инстинкт рукопашника сработал на автомате. Бурцев перехватил твердые пальцы, уже сложенные в жесткий пробивной клюв, резко крутанулся в пороховой пыли, рывком подтянул Сыма Цзяна поближе. Обвил правую руку противника ногами, взяв китайца на болевой захват. Дед шумно вдохнул, однако не вскрикнул.
Принуждать пожилого соперника к этому Бурцев не стал. Все равно клюв из трех пальцев уже утратил упругость стальной пружины и колючую прочность копейного острия — рука Сыма Цзяна расслабилась. Бурцев отпустил китайца.
Кряхтя и охая — больше для виду, чем по необходимости — старик поднялся. Встал на ноги и ошеломленный Василий. Под отбитыми коленками все еще болело.
