Руслан Мельников - Князь-волхв

Руслан Мельников

ЧЕРНАЯ КОСТЬ. КНЯЗЬ-ВОЛХВ

От автора

Прошу уважаемого проницательного читателя учесть, что Ищерское княжество — вымышленное и его не следует путать с мещерскими землями. Также недопустимо утверждать, будто упомянутый в романе Острожец имеет какое-либо отношение к реально существовавшему Городцу. И конечно, совершенно неуместны прямые аналогии (как бы порой ни хотелось их провести) между книжными героями и историческими личностями. Император Феодорлих II Гуген не имеет ничего общего с Фридрихом II Гогенштауфеном, а хан Огадай — с сыном Чингисхана Октаем. Равно как нет абсолютно никакой связи между магом Михелем Шотте и известным при дворе Фридриха II ученым, переводчиком и астрологом Михаилом Скоттом. И уж тем более не нужно отождествлять царевну Арину с сестрой никейского (а впоследствии — византийского) императора Михаила Палеолога Ириной. Все прочие аллюзии, могущие возникнуть при чтении книги по не зависящим от автора причинам, тоже излишни.

Пролог

Бурлила и весело поблескивала на солнце небольшая, но весьма опасная речушка, стремительное течение и коварные водовороты которой в два счета утопили бы даже опытного пловца. У горбатого мостика, переброшенного через шумный поток, нес службу дальний дозор Вебелингского замка.

Служба, не в пример бурной реке, текла спокойно и однообразно. Здесь, на отдаленных подступах к крепости его величества Феодорлиха Второго, властителя Священной Германо-Римской империи, не происходило ничего, ну то есть абсолютно ничего, заслуживающего хотя бы маломальского внимания. На широком тракте, ведущем к мосту, и открытых, хорошо просматриваемых лугах на противоположном берегу давно не появлялось ни одной живой души, на рогатки, перегораживающие дощатый настил, никто не покушался, и мостовая стража вот уже вторые сутки маялась от безделья и скуки.

Полдюжины кнехтов лениво поглядывали за реку. Чуть поодаль — в тени одинокой сосны — дремал, привалившись к шершавому стволу, долговязый рыцарь, поставленный над кнехтами. Сброшенные шлем и подшлемник валялись рядом. Меч в ножнах, прикрепленных к перекошенной перевязи, лежал на коленях. Глаза рыцаря были прикрыты, зато с гербовой котты, надетой поверх кольчуги и стального нагрудника, на мост грозно взирала рогатая бычья голова. Такая же голова украшала и большой треугольный щит, подвешенный на сухой сосновый сук.

В стороне паслись стреноженные лошади. У самой воды молодой оруженосец прилежно чистил статного и крепкого рыцарского коня белой масти. Именно этот глазастый юнец и заметил первым темное пятно, движущееся по безлюдному тракту.

При ближайшем рассмотрении пятно оказалось черной монашеской рясой, и встрепенувшаяся было стража вновь расслабилась. В самом деле, какую опасность может представлять одинокий богомолец?

Росточка путник был невеликого, сложения — худощавого. Просторная ряса, судя по цвету — бенедиктинская, висела на нем, как тряпка на пугале, и к тому же зияла прорехами. Рваную рясу подпоясывала длинная грубая веревка того же черного цвета, небрежно обмотанная вокруг талии. Оба конца веревочного пояса зачем-то были пропущены в дыры между широкими складками балахона и упрятаны где-то под полами рясы. На груди покачивался простенький деревянный крестик. Широкий куколь, наброшенный на голову и тщательно затянутый у подбородка, полностью скрывал смиренно опущенное лицо. То ли монах пообещал Господу во искупление грехов хорониться от солнечного света, то ли просто лик имел настолько уродливый, что всячески избегал показывать его окружающим.

При ходьбе странник опирался на небольшой, чуть выше пояса, посох с острым металлическим наконечником снизу и с тремя широкими железными кольцами посередине. Впрочем, едва ли пилигрим нуждался в такой подпорке. Ноги странствующий клирик переставлял бодро — как сильный и опытный ходок, нимало не утомившийся в пути.

Бенедиктинец явно намеревался перейти на противоположный берег, и ни мостовая стража, ни рогатки, преграждавшие путь, его не смущали. Это было любопытно. Это могло хоть ненадолго развеять скуку.

Когда монах уже подходил к мосту, от группки стражников отделился рослый воин в легкой кольчужной рубахе и широкополом шлеме-шапеле. Взвалив на плечо короткое копье, кнехт чуть сдвинул рогатки, протиснулся в образовавшуюся щель, вновь закрыл за собой проход и направился навстречу путнику.

— Святой отец, нельзя вам дальше! — пробасил страж. — К Вебелингу никого пускать не велено.

Маленькая фигура в черном одеянии даже не замедлила шага. Незнакомец двигался себе дальше, будто не видя и не слыша ничего вокруг. Вставшего на пути вооруженного стражника пилигрим обошел стороной, словно какое-нибудь дерево или пень.

— Святой отец, да вы никак оглохли! — окликнул его озадаченный кнехт. — Сказано же: на тот берег ходу нет. Поворачивайте назад.

Ответа не последовало. Уста монаха либо сковывал обет молчания, либо путник просто не желал разговаривать. Странный бенедиктинец упрямо двигался к мосту, проход через который был закрыт. Для всех закрыт. Для странствующих служителей божьих — тоже.

— Слышите меня, святой отец? — Кнехт следовал уже позади шустрого клирика и едва за ним поспевал. — Обойдите замок южным трактом, коли так невтерпеж. Потом продолжите путь…

Монах закивал невпопад, чуть колыхнув плотную ткань капюшона. Кивал пилигрим быстро и часто: по кивку на каждый шаг. Только шагал он при этом по-прежнему к мосту. За рогатками зашевелились кнехты. Поднялся, недовольно бормоча что-то под нос, разбуженный рыцарь с быком на груди. Юный оруженосец, забыв о коне господина, с интересом пялился на противоположный берег. Намечалось развлечение.

— Вернетесь за холмы, дойдете до первой развилки… — объяснял копейщик путнику.

Кнехт пока сдерживался, стараясь быть любезным с монахом.

А непонятливый бенедиктинец уже вступал на мост. Все так же — согласно кивая. Все так же — не сбавляя скорости.

— … Там свернете направо — к лесу…

А острый конец монашеского посоха уже — тук-тук-тук — бодренько стучал по дощатому настилу.

— … Потом — пойдете прямо. Потом…

А монах уже подходил к запретным рогаткам, перегораживавшим мост. Туда же с противоположного берега подтянулись хмурые стражники, которые, в отличие от своего товарища, явно не были склонны к долгим словесным увещеваниям.

— Да куда ж ты прешь-то, осел чернорясный! — Кнехт, семенивший позади бенедиктинца, наконец взорвался. Терпение копейщика было утрачено, весь имевшийся в наличии запас уважения к духовному сану — исчерпан. — Стой, тебе говорят! И капюшон сними! Нечего морду прятать!